Зная эту его черту характера, старался всегда держаться с хоббитом максимально правдиво. Анна и Малка, порождения Евы, врали намного изысканней, но, по моим наблюдениям, Торнтону не врали, отвечая правдой на правду.
Вот такая вот у нас получилась странная компания...
Задумавшись, пропустил последние слова мохнолапа мимо ушей — уж больно много свалилось на меня. Захотелось проораться, нажраться китайской водки-паленки, со вкусом "морошенной квасники, настоенной на медовых жопках муравьёв". "Отполировать" все черным портером и впасть в кому, не чувствуя тянущей боли в ноге, не замечая виноватых глаз Торнтона и быстрых переглядываний тех, кого уже заглазно окрестил "живыми душами".
— Ситаль?
Пришлось честно признаваться в собственной невнимательности и просить повторить сказанное.
— У Иланы квартирка на первом этаже, прямо у тебя за спиной. Если ты... Ей скажешь... То переночуешь у нее. А она — останется у меня... — Торнтон, с его наивной многоходовкой, заставил меня посмотреть на мир под другим углом, напоминая, что все мои "возрастные ограничения", на чужой планете — просто мои собственные ограничения и делать им, в отношении других, просто нечего.
— Спасибо. — Я попытался встать, придерживаясь рукой за спинку стула. — Так и сделаем.
Когда я открыл глаза, избавившись от птичек и звездочек, снующих у меня перед глазами от боли, мохнолапа уже и след простыл.
Допрыгав до хорошо знакомого подъезда, наткнулся на "сладкую парочку "живых душ"", воркующую на лавочке, в темноте. Пришлось замереть, пытаясь понять, как именно себя вести. Как более взрослый, должен же я был, хоть как-то прореагировать!
В прочем, по здравому размышлению, решил не изображать из себя "активное химическое соединение" и, передохнув, потянул на себя деревянную дверь подъезда.
Темно. Сухо. Пыльно.
Придерживаясь за стены, скрежеча зубами от боли, добрался до своей квартиры, толкнул обитую рейками, деревянную дверь и выругался — ведь мог же, мог, "подсветить" себе дорогу! А вместо этого, прыгал все шестьдесят восемь ступеней вверх, в темноте. Да и в прихожей, наткнувшись на что-то не знакомое, тоже мог "отфайерболится", но вместо этого, напрягая жутко болящую ногу, пробрался в свою комнату, допрыгал до подоконника и открыл пыльное окно.
Свет, из-под навеса, заливал некогда обычный двор, в котором прошло детсво тех, "рожденных в СССР", что уже стали забывать, что же такое, это самое, "СССР".
Налюбовавшись, надышавшись ночным воздухом, пронзительно-чистым, напоенным запахом степных трав, с тонким оттенком пыли и привкусом совсем не далекой реки, опустился на пол, прижимаясь спиной к стене, сползая по ней и ощущая, что мир вокруг, совершенно точно, не тот, что окружал меня.
Вытянув ноги, улегся на пол, заворачиваясь в свой плащ, прихваченный со спинки стула на полном "автомате" и, по привычке, закинул руки за голову.
Кто бы не жил в этой комнате, жил он в ней совсем не так, как я: вместо кровати, тахты или тривиального дивана — двойной ортопедический матрас, одной стороной упирающийся в книжный шкаф без ножек, а второй, почти касающийся стены с зеркалом, отбрасывающем блики, от лампочек за окном, на потолок.
Синтетический ковер, переживший всех хозяев, наполненный пылью и воспоминаниями.
На улице кто-то, как и в мои времена, что-то кричал, кто-то ругался и кого-то искали. Чужой мир. А происходящее — так похоже!
Я закрыл глаза, обещая себе, что через минуточку открою их и постараюсь встать, обругать тех, галдящих, за окном...
Мне снова снилось нечто, чему я не хотел верить. Я снова плавал в чистеших лужах, разлитых на асфальтированных дорогах. Пил грязную воду и ходил голышом, по всему городу, не смущаясь и не вызывая внимания, у окружающих. Хамил и радовался собственному хамству, упивался им и улыбался каплям дождя, падающего с совершенно чистых небес. Капли стирали с серых стен пыль и копоть, скатывались грязными потеками на землю, пятная ее, как шкуру барса.
Чем сильнее шел дождь, тем чище и ярче становился мир вокруг меня, смывая с улиц прохожих, забывших свои черные, вороньи, зонты. Дождь отмывал стены. Мелким душем брызгался на листья лопуха и нес в ливневку разноцветные потоки.
Город преображался на глазах, преображая меня и тех, кто, не испугавшись дождя, ловил частые капли на поднятое к небесам, лицо. Летний дождь... Словно щелчок затвора фотокамеры и, я вижу себя со стороны, прикрывающим от дождя тоненькую девичью фигурку, наряженную в бежевую блузку и яркую, бежево-красную, с цветами пионов, юбку. Мы замерли под навесом и о чем-то смеемся, хотя спина у меня совсем мокрая, от дождя. Синяя джинсовая рубашка и новенькие джинсы, еще не оттертые и не обмятые по телу, совсем мокрые, но это не мешает мне смеяться...
Жаль только, что это — совсем не я...
Короткий сон не принес не облегчения, ни принятия решения, ни свежести в мысли.
От неосторожного движения, нога заныла пронзительно, требуя к себе внимания, жалости и нежного поглаживания. Холодного компресса, в конце-концов!
"Фиг тебе!" — Разозлился я, на собственную конечность и понимая, что не прав. — "Все с утра получишь! А сейчас — спать!"
Прикрыв нос полой плаща, повернулся на другой бок и уставился в стену, оклееную странными, боле-голыбыми, обоями.
Как долго длилось мое изучение голубых растительных орнаментов — я и сам не смогу ответить. Но, чем дальше я смотрел на бумагу обоев, тем больше двоилось мое сознание, затягивая в увлекательное путешествие, которое сном просто не могло быть.
— ... Калан та... — Длинный шорох помех прервал удивительно красивый, женский голос, растворил в себе, стер без остатка. — Ясно... А ктель...
И вновь волна помех, заставляющаяя крепче сжимать зубы.
Один глаз видит голубые стебельки, на белом фоне обоев. А другой... Другой видит упорядоченную структуру, бег огней по поверхности и огромное окно, распахнутое в бесконечную тьму космического пространства, с его миллиардами и миллирдами звезд.
— Искин "Турпа-М" приветствует разумного на борту разведывательного поисково-спасательного судна N543957, порт приписки Арнава-4. — Девичий голос сменился на женский, чуть резковатый, но, все-равно, волнующий.
Осталось понять, что такое "искин", где это — "Арнава-4" и во что я опять вляпался?!
Может, хоть в кои-то веки, хоть во что-то хорошее?
От избытка чувств, очень неудачно пошевелил ногой и боль, совсем не хуже помех, скрыла от меня странное место.
— ... Произведена корректировка и лечение. — Голос искина пробился через мою болевую помеху, принеся ощущение прохлады и успокаивая боль. — Претенденту потребуется полноценное питание в течении пяти раз, за триннадцать ен.
"Претенденту?! На что — "претенденту"?! И, что такое, эти самые, "ены?!"" — Мысли запрыгали, мозги старательно зашевелились, включаясь в работу.
— Триннадцать ен — двадцать часов. — Кто бы она не была, этот искин, хотелось бы познакомиться с ней поближе! — Данные претендента зафиксированы. Пожелания приняты к исполнению. До встречи через трин... Двадцать часов!
Вот... Так всегда! Я же, только одним глазочком, заглянул в глаза-звезды вселенной, а меня...
От обиды и расстроенных чувств, перевернулся на спину, шумно выдохнул и, неожиданно для себя, отрубился, словно преславутый искин нажала тоненьким пальчиком кнопочку "выкл", под которой, на обрывке обычного листа в клеточку, чья-то размашистая рука написала одно-единственное слово.
"Претендент".
Глава 30
— Мой Повелитель! Эльфы недовольны происходящим. Фэйры закрыли дорогу через свое Царство, обвиняя нас в вероломстве и лжи. — Коленопреклоненная фигура, с кончиками ушей, почти на ладонь торчащими над макушкой, замерла у трона, затаив дыхание и ожидания слов ответа. — Если...
— Встань, "Верный-Среди-Равных". — Его Величество величественно распростер руку, в сторону уже не молодого эльфа. — Фэйры совершили вероломный поступок, но у них в голове так мало места, что удержать сразу две мысли, им просто не дано. Мы не заперты в землях Альвида-Сутарры. Мы просто...
— Мы просто вырождаемся, Мой Повелитель! — "Верный-Среди-Равных" нетерпеливо дернул плечом. — Даже у долери меньше проблем, хоть они и наши родственники, пусть и очень дальние!
— Раткаль... — Его Величество, с тяжелым вздохом, слез со своего деревянного трона, отполированного задницами уже не одного десятка эльфийских королей. — Это не они, "наши родственники", Рат... Это мы их "тупые потомки"...
* * *
Холодно в стенах, обрызганных кровью. От разбитых окон несет тухлой рыбой и тиной, колотятся бортами о причал, рыбацкие лодки и выглядит вызывающе, бело-синий, полицейский, катер, на носу которого несет свое бессменое дежурство автоматическая пушка калибром 30мм, призванная держать в повиновении здешний народ, просоленный, но излишне горячий, чего уж скрывать.
Рядом с пушкой, спрятавшись от ветра, курит молоденький полицейский, облаченный в полный комплект обмундирования, с коротким автоматом на плече. Он тоже, вроде как, призван держать в повиновении здешний народ, но... Как держать в повиновении людей, если не можешь держать в повиновении собственные нервы?!
Останц отошел от окна, наблюдая за работой криминалистов и оперов, тщательно сующих свои замерзшие на сквозняках носы, в каждую щелочку.
Даже сейчас, когда мир встряхнулся и занялся наведением порядка в головах и душах, их работа осталась самой востребованной, среди множества профессий.
Люди продолжают воровать: кто — с голоду, кто — от жадности, кто — обычный клептоман. Люди продолжают выяснять отношения на кулачках. Люди продолжают убивать...
— Синьор Останц? — Глава криминалистов, стянул с рук синеватые, одноразовые перчатки и бросил их в пустующую корзину для бумаг. — Очень рад, что дело поручили Вам.
— Герр Блайн! — Тано Останц был рад видеть этого, "вечно не бритого немца", славящегося своей дотошностью на всех трех, оставшихся целыми, континентах. — Можете назвать имя убийцы?
— Имя? Нет! — Карл Блайн оценил юмор коллеги и его память: всего-то, один-единственный раз, ему удалось раскрыть преступление раньше, чем инспектор добрался до места преступления, но вот... Поди-ка ты, есть те, кто помнят эту минуту славы, есть! — Но, пол — скажу запросто!
— А разве это не...? — Тано качнул головой в сторону сидящего в наручниках, залитого кровью по самые брови, маленького человечка, качающегося из стороны в сторону, как волшебный маятник.
— Что-о-о-о?! — Криминалист расхохотался. — Конечно же — нет! Этот полудурок до сих пор "смотрит мультики" и здоровается с унитазом, каждые десять минут! И, в таком состоянии он уже не меньше суток... А скорее, даже больше суток. Если введеная ему зараза, не "синтихлоридин спорталекан", то я — Папа Римский!
Тано слегка поморщился, но... Ничего не поделать — религия отмирает, когда приходит наука...
— Быть может, под воздействием наркотика... — Останц начал строить гипотезу, но Карл Блайн важно поднял правую руку, останавливая полет фантазии. — Рост мальчика один метр пятьдесят пять сантиметров. И, если госпожу Тридес, он мог убить, ударив ножом сверху вниз, то вот ее телохранителя, ростом в два ноль пять — ну, совсем никак. И господина Тридеса, ростом метр девяносто — ну, совершенно не мог убить, сломав лезвие в ране.
— Вы что-то сказали, о... — Останц улыбнулся. — Что там не так?
— Удар наносила женщина. Высокая. Очень сильная, быстрая и хорошо тренированная. — Карл похлопал себя по карманам, достал на свет божий еще одну "притчу во языцех" — жестяную баночку с фруктовыми леденцами. — Очень хороший маникюр, никакого акрила или наращивания вообще. Пальцы тонкие, ногти — трапециевидные, окрашеные дорогим, ярко-красным, лаком... Все остальное, только после вскрытия, разумеется.
— Неужели все это — после осмотра тел? — Тано улыбнулся, слегка подтрунивая над криминалистом, с воодушевлением катающим леденец во рту. — Так быстро?
— Я осмотрел толькоодно тело. — Карл подмигнул. — Но — самое главное!
Останц вопросительно поднял бровь.
— Вон то, блюющее и находящееся в состоянии наркотического опъянения. — Блайн потянулся, хрустя суставами. — Она делала ему три укола: один через одежду, второй и третий, уже здесь, предварительно засучив ему рукав. Мальчик слегка дерганный, так что руку она ему держала крепко, до синяков... Вот и оставила следы ногтей и частички лака... А еще... Она что-то искала, но... Нашла ли? Вопрос вопросов!
Подмигнув своему коллеге, Карл Блайн вышел из комнаты, спустился по полукруглой лестнице белого мрамора, устеленной бордовой дорожкой, помахал рукой коллегам и, пройдя мимо выставленной охраны, вышел из особняка Тридесов, придерживая в кармане норовящую предательски брякнуть, старую видеокассету, в простом, запыленном, полиэтиленовом пакете...
* * *
**
Я уставился в окно, любуясь итогом тренировок.
Очень впечатляющим итогом, если брать во внимание, что моя ученица стояла рядом, скромно потупив глазки и шаркая ножкой по древнему линолеумому, задубевшему до прочности кевларового бронежилета, после обработки эпоксидкой.
Анна и Малка, прибежавшие на грохот и мой заливистый мат, замерли у порога, косматая голова Торнтона крутилась за их спинами, пытаясь пробиться, но дамы стояли насмерть, готовясь сожрать меня с потрохами, волосами и радужными мечтами, которые я лелеял.
Полуголая Марина, тоже была готова сожрать меня, но совсем за другое. И, ведь, моя фраза, так и рвущаяся наружу, ничего бы не исправила, тем не менее...
— Марина... Я ведь говорил! Я предупреждал! Пальцем тыкал в строчки! Что ты мне тут "косички расплетала"? "Я трижды выучила!"? — Я запалил два файербола и принялся гонять их по орбите, вокруг девушки, делая два дела сразу — вроде как наказывыю, а, заодно, и "пар спускаю". Главное тут — не переусердствовать, как моя ученица, запулившая свежесозданным шариком огня в сторону цели. Вот только, под навесом была более весомая цель, достававшая всю нашу "колонию" уже больше недели и оттого, файербол полетел куда звало сердце, а не туда, куда целила голова.
— Он же — стрекочет... — Почти плача выдала Марина, понимая, что уничтожение сверчка, конечно подвиг. Только вот уничтожение навеса, при этом, ей никто не простит. — Вот и соскользнуло...
— Жизнь у меня перед глазами проскользнула... — Проворчал я, вспоминая полуметровый болид, разминувшийся с мордой моего лица и уносящийся в сторону открытого окна. — Тебе же сказано было — сантиметрового диаметра, Марина. Сантиметрового!
Две недели минуло после моего триумфального появления в городе. Полторы из них, я учу эту тоненькую девушку Марину, искусству управления огнем. За Ирис взялась Анна, призвав на помощь Малку, так что, очень опасаюсь, что они там воспитают, себе и мне, на головы. В прочем, "мальчики" от Ирис стали держаться как можно дальше, а девочки... Пару вечеров назад "девочки" устроили культмассовый забег по магазинам и теперь сосредоточиться на чем-то стало весьма сложно. Откровенные наряды, "доработанные" Малкой и больше открывающие, чем скрывающие, произвели в стане "мальчиков" эффект взрыва гранаты, уложив неокрепшие мужские организмы в штабеля, у ног прекрасных дам.
