Ар Солтиг встал, подошел к окну.
— Идите сюда, Нат. Смотрите. Прекрасный день. Город под солнцем, облака в небе, лиман синеет вдали... Кто знает, может вам суждено жить до девяноста? Для своих лет вы сохранили прекрасное здоровье. Этот день — не последний. А за каждый год лишений я заплачу вам миллион реалов, если справитесь с поручением. Что до дорогих вам людей,... то Лида Гариг умерла от инсульта. Дочь ваша, похоронив мать, уехала с очередным ухажером. Не высматривайте злых козней там, где их нет. Я не работаю с бесконечно малыми величинами, для меня значимы только вы. Если хотите, прикажу разыскать Аниту. Непростая задача в стране с миллиардным населением, но для вас постараюсь. Теперь согласны?
Он умел уговаривать, сладкоречивый дьявол.
— Черт с тобой. Да. Кабель подводной связи отключен?
— Только не от моей линии. Но ответов я не получаю с начала конфликта, хотя проходит сигнал "сообщение принято".
— Ты, вроде, и войну объявить забыл?
— Рыцарство нынче не в моде.
Солтиг снова включил видео, пробежался длинными пальцами по клавишам — я постарался запомнить последовательность действий. Клавиатура была алфавитной — тоже новшество, позволяющее передавать прямой текст, без кодировки.
АР СОЛТИГ К Н. ВАРТАН
АР СОЛТИГ К Н. ВАРТАН
— Как видите, — скривился Солтиг, — Их светлость не изволят отвечать.
— Ты не так начинаешь. Скажи, что раскаялся в ошибке, сдаешься, готов платить репарации...
— Не до шуток, Нат, — его седеющие брови сошлись на переносице.
НАТАНИЭЛЬ ГАРИГ К ЭНЕ ВЭЛЛИ
Пауза длилась двадцать минут. В углу экрана сменялись цифры: время по поясу Эгваль.
ЧЕЛОВЕК С ТАКИМ ИМЕНЕМ ДАВНО УМЕР.
Я ЖИВ. БЫЛ В ЗАКЛЮЧЕНИИ ДО СЕГОДНЯШНЕГО ДНЯ. ГОВОРЮ ИЗ РЕЗИДЕНЦИИ СОЛТИГА
Экран мигнул, появилась заставка с изображением знака солнца и надписью:
СЕКРЕТАРИАТ ЕЕ ВЫСОЧЕСТВА
Перейдите на фоносвязь
Одновременно загорелся красный глазок на вделанном в крышку стола телефоне. Подчинившись взгляду Солтига, я взял трубку дрожащей рукой. Тишина, шорохи... В трубке запищало, приятный баритон сказал:
— Личный секретарь ее высочества Валентин Эйс. Изложите ваше сообщение.
— Меня зовут Натаниэль Гариг, в тридцать пятом я был хозяином Тира, впоследствии стал военным министром Эгваль. Семнадцать лет назад власти инсценировали мою смерть, и до вчерашнего дня я был отрезан от мира. Говорю из кабинета Ара Солтига, он сейчас находится рядом со мной.
— Прошу подождать. Я доложу.
Последовало молчание, затем далеко-далеко кто-то коротко вздохнул, взяв трубку.
— Татуировка,... какая у тебя?
Голос — единственное, что не меняется в человеке, сколько бы безжалостных лет не прошло. Боже мой, Боже!
— Тир... тридцать шесть сто сорок два... — язык меня не слушался, — Эна! Это ты, Эна?!
— Se. Antemo venej. Я жду тебя. Поспеши.
Щелчок, короткие гудки. Заставка на видео сменилась руинами Вагнока.
Я сидел в кресле правителя Эгваль. Солтиг склонился надо мной.
— Ну-ка, глотните!
Коньяк обжег мне горло.
— Не вздумайте помереть у меня на руках!.. Вы так разволновались, что я забыл включить громкую связь. Что ответила Хозяйка?
— Была очень кратка. Требует меня к себе.
— То, что надо! Поезжайте. Что вы так глядите?
— ...Я расстался с ней сорок семь лет назад. С той поры мы не общались. Когда судьба забросила меня в политику, и я стал военным министром — обменялся с нею посланиями, но встретиться не успел. А теперь не хочу. Страшусь...
— Чего, Нат? Сегодня вы узнали, что жива та, кого вы любили. Чего бояться?
— От нее остался только голос. Я не узнаю ее, не узнаю,... не хочу...
— Я понял. Увидеть вместо запомнившейся вам прекрасной женщины дряхлую развалину... К тому же она старше вас на пять-шесть лет. Так должно быть, если она, в самом деле, Наоми — бывшая любимица Великого Ваги, а не подстава взамен. В любом случае... я вам глубоко сочувствую. Но, — добавил он непреклонно, — Придется вам через это пройти. Такая цена у вашей свободы.
Личный лайнер Солтига доставил меня в аэропорт Ганы, где уже стоял наготове самолет, присланный Хозяйкой. Не такой роскошный, но более быстрый. Офицер эльберо, подтянутый и сдержанный проводил меня в салон, и мы поднялись навстречу закату. Остров ждал нас. Ждал меня. А я, словно галлюцинируя, тасовал в памяти события, как сегодняшние, так и очень давние и дивился нелепому, но логичному выводу из всего, что мне довелось узнать и пережить.
Время пролетело незаметно, самолет слегка дрогнул, когда шасси коснулись взлетно-посадочной полосы, а я все сидел, вцепившись в подлокотники...
— Трап подан, господин Гариг. Вас ждут!
Стояла глубокая, сыплющая мелким дождем ночь. Минна и Обо скрылись за тучами, не в силах пробить своим светом их черный покров. Я осторожно спускался по трапу, сопровождающий офицер держал над моей головой зонт и уважительно поддерживал меня под руку. Я принял его заботу, хотя она была мне неприятна. Последняя ступенька и я встал на скрытую мокрым бетоном землю Острова. Я вернулся... День в день спустя сорок семь лет.
Меня встречали. Несколько темных силуэтов в тусклых синих лучах прожектора казались привидениями. Сходство увеличивали плащи с капюшонами, почти скрывающими лица. Одна из фигур, ниже остальных ростом, нерешительно двинулась мне навстречу и у меня начало щемить сердце от жалости и понимания. Моя необычайная, странная догадка верна — сокровенная тайна Хозяйки раскрыта.
<< <
3. НЕБЕСНЫЙ МЕЧ
Умирать Тине совершенно не хотелось. И, вообще, все было не так. Не проходила перед глазами прожитая жизнь, не испытывала Тина и экстатического восторга, делающего человека равнодушным к своей участи. Тело пробирал озноб — утро задалось промозглым и пасмурным. Поднимая голову, чтобы увидеть в сиреневых облаках желто-розовые щели рассвета, Тина упиралась затылком в столб, к которому была привязана.
Она не висела, а стояла, упираясь ступнями в прибитый к столбу брус, соскользнуть с которого не позволяли ремни, надежно фиксирующие лодыжки и колышек, вбитый в столб между ее ног. Разведенные в стороны руки, притянутые к поперечной перекладине, сильно затекли. Поразмыслив, Тина решила, что казнь на кресте только так и должна выглядеть. Глупо думать, что вес человеческого тела удержат руки, разведенные под прямым углом к корпусу. Представить себе вырожденный параллелограмм сил, так сразу поймешь, что руки попросту вырвет из туловища.
"Какая чушь собачья лезет в голову! Мне совсем не страшно, только жутко неудобно и стыдно. И я все еще надеюсь... Они знают, кто я. Знают. Знают! И просто пугают, давят на психику..."
Из обмундирования на ней остались только брюки, да синяя рубашка с оторванными пуговицами. И носки. Унты и куртку забрали, когда готовили расправу. Тело постепенно деревенело, вбирая в себя холод. "Солнце взойдет, согреюсь. До сих пор жалко куртки. Почему меня волнует такой пустяк?... А еще то, что хочу помочиться..."
Тина была одна, высоко над разбитой мостовой среди мертвых домов с выбитыми глазницами окон. Стыдиться некого, но она решила потерпеть немного: скоро станет теплее. Солнце просвечивало сквозь тучи и ее сомкнутые веки оранжевым пламенем. Так вчера горел Вагнок.
В этот раз их эскадрилья пробилась к городу на исходе ночи и пожары, зажженные предыдущим налетом, позволяли легко ориентироваться при выходе на цель. Глядя на множество огней внизу, Тина впервые почувствовала что-то вроде жалости к жителям города. Ее экипаж, как всегда работал слаженно, готовясь положить бомбы на электростанцию, уже дважды выводимую из строя и восстанавливаемую упорными защитниками города. (Вспомнились видео из Вагнока: бездумно веселящиеся люди на ночной площади, полнейшая уверенность в своей правоте и несомненной победе. На майке маленькой девочки, восседающей на плечах отца, нарисован круг мишени и написано: "цель". Неужели так велика власть Хозяйки над народом Острова? В Эгваль рассчитывали, что режим ее падет вскоре после начала боевых действий. Но, шел уже четвертый месяц войны, и сокрушительные поражения пока не пошатнули власти престарелой правительницы...)
Тина успела заметить рвущийся навстречу огненный хвост самолета-ракеты, но не запомнила больше ничего. Пришла в себя, уже падая в ночном небе на неудержимо надвигающуюся землю, щерящуюся разбитыми стенами зданий. Приземлилась очень удачно. Чуть в сторону — и зацепилась бы куполом парашюта за оголившуюся арматуру высотного дома. Тогда точно убилась бы. А так все обошлось, и через пять минут Тина была в плену.
Напряженные лица, грубые голоса, хватающие ее руки. Не запомнила, кто ее допрашивал, назвала свой личный номер и звание. По документам она была Тина Рич, этого и решила держаться. Обычный пилот, незначительная персона...
Хотелось надеяться, что ее отправят в лагерь для военнопленных, но вспомнились гневные слова отца в адрес островных варваров... и худшие опасения Тины сбылись. Ей просто и буднично сказали, что сейчас казнят. Сорвали унты, куртку. Тина, потеряв голову, какое-то время отчаянно сопротивлялась. Ее уложили навзничь, стали вязать руки. Ожидала, что будут насиловать и только, когда крест стали поднимать для установки, Тина поняла, что с ней сделали.
Закричала:
— Звери вы!
Одна из темных фигур внизу коротко бросила в ответ:
— Тебе тоже есть название...
Ару Солтигу уже приходилось читать это бессюжетное, бесформенное сочинение, авторство которого молва приписывала Хозяйке. Нехотя раскрыл томик в коричневом переплете, на обложке вытиснено "Tongani". Ни портрета, ни даже имени автора в книге нет. Титульный лист цепляет глаз черными буквами:
TONGANI
Речения
Остальные страницы содержат текст, слева на тонго, справа перевод. В конце труда помещен словарь тонго и грамматика на десяти страничках. "Варварские языки всегда просты". Что-то неверное почудилось ему в этом рассуждении, но он никак не мог поймать загвоздку. Со вздохом листнул наугад.
Ангелоподобная фигура — не мужчина, не женщина, парит над землей. "...Duo simlo dezi de duo anoche flugi lev homo mentano per voto naturo: dezo antanano e dezo vero".
"...Два сходных между собой желания, как два невидимых крыла, поднимают душу человеческую над остальной природой: желание бессмертия и желание правды".
"Сho praato tonges... — Кто-то из древних сказал..."
Книга изобиловала рисунками. В основном черно-белые гравюры, содержания иногда загадочного, иногда жутковатого. Вот целая страница заполнена ритмичным сложным узором, его крупные фрагменты таинственным образом повторялись во все более мелких его деталях.
"Ничтожная часть безмерно сложной гармонии мира...". Слово "мир" автор употреблял со строчной буквы, имея в виду нечто большее, нежели колыбель человечества, единственную планету вселенной, где живут люди.
А следующий лист — цветная иллюстрация, выглядел окном, открытым в пейзаж неправдоподобной красоты, от нее щемило сердце. На лоне цветущей всеми красками природы — группа обнаженных женщин и мужчин. Подобных рисунков, демонстрирующих совершенство человеческих тел, было в книге множество.
Через несколько страниц — черно-белая картина: три скелета на фоне разверстых могил беседуют, весело скалясь.
"...Нелепый обычай брать в бою пленных, содержать их, кормить и лечить, даже в ущерб своим воинам, имеет рациональную основу, — витийствовал далее анонимный автор, — Она лежит в подавленном ныне человечеством каннибальском инстинкте: пленники — суть мясной скот. Но раз мы давно похоронили в себе этот атавизм, содержание военнопленных потеряло смысл.
Проявить добрую волю и вернуть врагу его солдат? Возможно, враг ответит тем же и ваши, и его воины снова пойдут друг на друга. И, благородством сторон, ужас войны продлится долее. Пока не поредеют армии, не покроются несжатые поля гниющими трупами, а оставшиеся живые на пепелищах будут завидовать мертвым. Так не бери же в полон никого, закрой свою душу для жалости и убей каждого, в ком видишь врага. Тогда скорее минет бедствие войны..."
Следующая картинка-схема снабжена циничной подписью: "Современная война по масштабам участия в ней человеческих масс требует и равных по мощи средств истребления оных. Фабрика смерти". Сжато пояснялось, как быстрее и дешевле всего уничтожить миллион (и больше!) человек, как следует утилизировать трупы и в какой предварительной психологической подготовке нуждается персонал, обслуживающий этот адский конвейер.
Солтиг помедлил, прежде чем перевернул следующий лист. Художник был явным садистом. Гора спрессовавших друг друга мертвых тел, мужских, женских, детских. Вытекшие глаза, согнутые под невообразимыми углами конечности...
"Пример плохой работы", — хихикала надпись внизу рисунка, — "Пропускная способность печей оказалась недостаточной".
"...Некоторые скажут: путь не по душе нам, укажи другой. Пожму плечами... Что поделать, когда все богатство человеческой психики с ее бездной чувств и переживаний держится на двух элементарных постулатах. Если человек не воюет или не трудится в поте лица, добывая свой хлеб, то он перестает понимать, зачем живет и сходит с ума".
Взгляд Солтига скользнул на соседнюю страницу: "...Бог положил пределы народам, повелев жить, не преступая границ".
"Вот к чему вела ты, хитрая пацифистка! Огреть читателя по мозгам, поразить ужасом и тут же предложить готовый ответ: живите, где живется, не рыпайтесь, и мир будет вам наградой за тяготы вашей жизни..."
Но автор ехидно опровергал собственное логическое построение: "Пауки в банке — случай полностью отвечающий высказанному выше императиву. Так что, не ждите ответа, не знаю его".
И вновь картина сказочной красоты. Ночь, в фосфоресцирующих облаках светится ближняя луна. Что за краски, черт! Вся страница излучает мягкий свет.
"Meznocho. Полночь.
Steli. Звезды.
Herbterano. Степь.
Obo. Луна.
Ankino. Неподвижность.
Ansonano. Тишина".
Как прекрасен мир. А душа человеческая, способная вместить все это величие и красоту в себе? Ар Солтиг с треском захлопнул книгу и швырнул на полку над своим столом.
Плод извращенного, больного ума. Нельзя это читать. Год назад он провел в Конгрессе закон, запрещающий распространять "Tongani" в Эгваль. Но контрабандные экземпляры то и дело всплывали в кругах попусту умствующих интеллигентов. Хорошо еще, что типографская техника Эгваль не в состоянии повторить этот шедевр полиграфии — некоторые картины в "Tongani" были не только цветными, но и объемными. Старинные технологии, черт подери...
Да, но какое же решение принять? Он отправил Гарига на Остров, не имея четкого представления, зачем это делает. Сейчас на пользу любое обогащение сложившейся ситуации новыми элементами. Глядишь и родятся какие-то комбинации, ходы... А пока путь один — продолжение войны. И... в Вагноке умирает Тина. Как не хотела она оставаться бледной тенью великого отца. "Я — тоже личность, у меня — своя жизнь..." Он никогда не подавлял ее бунта, стараясь лишь незаметно направить его в безопасное русло. Тина не стала изнеженным цветком, счастливо избежала модного у молодежи увлечения наркотиками. Окончила университет в Норденке, потом ее увлекла авиация. И он ей не мешал, Хотя были минуты, переживал за нее. Вспомнить хотя бы тот случай...
