человек? Ведь он потомок Ханьского дома, и ты служил достойному господину!
Ох, и глупец же ты! Ну как ты мог из-за подложного письма покинуть свет ради
тьмы! Какими глазами мне смотреть на тебя? Ты опозорил своих предков!
Напрасно ты живешь на свете!
Сюй Шу повалился ей в ноги, не смея поднять глаз. Она скрылась за ширмами, и
через минуту вбежал слуга с криком:
— Госпожа повесилась!
Сюй Шу бросился на помощь, но поздно, — матушка его уже испустила дух.
Твердость матушки Сюй Шу потомки прославили в стихах:
О матушка Сюй! Сквозь столетья пройдет
Великая мудрость ее и отвага!
И нравственный долг охраняла она
И много семье своей сделала блага.
Совсем не заботясь о славе своей,
Она лишь о сыне радела любимом.
И — вся справедливость — до самых небес
Взнеслась она духом непоколебимым.
Лю Бэя отважно хвалила она,
Бранила врага Цао Цао без страха.
Ее не пугали ни пытки огнем,
Ни меч, ни палач, ни кровавая плаха.
Она лишь боялась, что предков ее
Позором покроют дела ее сына.
И в гордом поступке своем наравне
Стоит с матерями Мын Цзы и Ван Лина.
При жизни ее прославляла молва,
Теперь говорят о ней тушь и бумага.
О матушка Сюй! Сквозь столетья пройдет
Великая мудрость ее и отвага.
Сюй Шу без чувств грохнулся на пол возле тела матери и долго не приходил в
себя. Цао Цао прислал людей передать ему дары и выразить свое
соболезнование, затем он сам явился совершить жертвоприношение. Сюй Шу
похоронил свою матушку к югу от Сюйчана и остался там охранять ее могилу.
Подарков Цао Цао он не принял.
В это время Цао Цао собирался предпринять поход на юг. Однако советник Сюнь
Юй отговаривал его:
— В холодную погоду воевать невозможно, разумнее было бы подождать до
весны...
Цао Цао с ним согласился. Он приказал отвести воды реки Чжанхэ и сделать
небольшое озеро, где его войска обучались ведению войны на воде.
Тем временем в Синье произошло вот что. Лю Бэй, приготовив подарки,
собирался в Лунчжун к Чжугэ Ляну, когда ему доложили, что у ворот его
спрашивает какой-то человек в островерхой шляпе.
— Наверно, Чжугэ Лян! — обрадовался Лю Бэй.
Приведя в порядок свою одежду, он вышел встречать гостя. Но это оказался
Сыма Хуэй. Лю Бэй любезно пригласил его во внутренние покои, усадил на
почетное место и осведомился:
— Как поживаете? Простите, что за своими военными делами я не выбрал
времени наведаться к вам. У меня не хватает слов выразить, как я счастлив,
что удостоился вашего светлого посещения!
— Я собственно пришел повидаться с Сюй Шу, мне сказали, что он у вас, —
ответил Сыма Хуэй.
— Недавно его матушка прислала ему письмо и вызвала в Сюйчан, — произнес
Лю Бэй.
— Тут какая-то хитрость со стороны Цао Цао! — взволновался Сыма Хуэй. —
Я хорошо знаю матушку Сюй Шу: она ни за что на свете не согласилась бы
написать такое письмо, даже если бы ее бросили в темницу! Ах, лучше бы Сюй
Шу не уходил отсюда! Тогда еще можно было бы надеяться, что его матушка
останется в живых, а теперь она безусловно погибнет!
Лю Бэй изумился, не понимая, почему это может случиться.
— А вот почему, — объяснил Сыма Хуэй, заметив его недоумение. — Матушка
Сюй Шу — женщина высоких взглядов, и она не пожелает жить после того, как
ее сын совершил позорный поступок!
— Не скажете ли вы мне, кто такой наньянский Чжугэ Лян? — спросил Лю Бэй.
— Его назвал мне перед отъездом Сюй Шу...
— Ах, зачем же он еще тащит другого! — усмехнувшись, воскликнул Сыма
Хуэй. — Решил сам уйти — на то его воля, и делу конец!
— Почему вы так говорите? — не понял его Лю Бэй.
— Чжугэ Лян близок с Цуй Чжоу-пином из Болина, Ши Гуан-юанем из Инчуани,
Мын Гун-вэем из Жунани и с Сюй Шу, — объяснил Сыма Хуэй. — Они составляют
как бы единый кружок, и только один Чжугэ Лян независим во взглядах. Когда
они беседуют, Чжугэ Лян часто сидит в сторонке и, обхватив колени руками,
напевает. Потом вдруг укажет на друзей рукой и воскликнет: "Друзья мои, если
бы вы пошли на службу, то непременно получили бы высокие должности!" А когда
те спрашивают его, что он этим хочет сказать, Чжугэ Лян только улыбается в
ответ. Он обычно сравнивает себя с Гуань Чжуном и Ио И, но мудрость его
никто измерить не может.
— Почему в Инчуани так много мудрецов? — спросил Лю Бэй.
— Еще в давние времена астролог Инь Куй предсказал, что будет так, когда
увидел множество ярких звезд, скопившихся над Инчуанью, — ответил Сыма
Хуэй.
— Ведь Гуань Чжун и Ио И — наиболее прославленные люди эпохи Чуньцю и
Борющихся царств. Их подвиги известны всей вселенной, — не вытерпел
стоявший рядом Гуань Юй. — Не слишком ли это для Чжугэ Ляна — сравнивать
себя с ними?
— Я тоже так думаю, — согласился Сыма Хуэй. — Я сравнивал бы его с
другими.
— С кем же? — спросил Гуань Юй.
— Во-первых, с Цзян Цзы-я(*1), который помог основать Чжоускую династию,
просуществовавшую восемьсот лет, и с Чжан Ляном, прославившим Ханьскую
династию на целых четыреста лет! — сказал Сыма Хуэй.
Все были поражены этими словами, а Сыма Хуэй откланялся и удалился. Лю Бэю
не удалось его удержать. Сыма Хуэй вышел за ворота и, взглянув на небо,
громко рассмеялся:
— Вот Дремлющий дракон и нашел себе господина! Но как жаль, что родился он
не вовремя! — воскликнул он и скрылся.
— Поистине непонятный старец! — со вздохом произнес Лю Бэй.
На другой день Лю Бэй с братьями отправился в Лунчжун. Издали путники
заметили у подножья гор нескольких крестьян, которые обрабатывали землю
мотыгами и напевали:
Земли поверхность, как шахматное поле,
Как дивный купол, небесный кругозор.
Людей всех делят на белых и на черных,
Позор и слава в разладе с древних пор.
Тот, кто прославлен, в довольстве пребывает,
Тот, кто унижен, лишен последних благ.
Живет в Наньяне таинственный отшельник,
Спит дни и ночи — не выспится никак.
Лю Бэй заинтересовался песней и, придержав коня, окликнул одного из
крестьян:
— Эй, скажи-ка мне, кто сложил эту песню?
— Ее сочинил господин Дремлющий дракон, — ответил тот.
— А где он живет?
— Вон там... К югу от этой горы есть хребет Во-лун, — объяснил
крестьянин. — Не доезжая его — небольшая роща, а в роще — хижина, в ней и
живет господин Чжугэ Лян.
Лю Бэй поблагодарил крестьянина и поехал дальше. Вскоре впереди он увидел
хребет Во-лун. Природа здесь действительно была необычайно живописна.
Потомки, в подражание древним, сложили стихи, в которых описали место, где
жил Чжугэ Лян:
Ли в двадцати на запад от Сянъяна
Есть горный кряж; внизу течет река.
Вода бежит, о камни разбиваясь,
Вершины гор уходят в облака.
И это все — как феникс в ветках сосен
Иль как дракон, что свился на ночлег.
Вот хижина; в ней за плетеной дверью
Спокойно спит великий человек.
Седой бамбук покрыл крутые склоны,
Вокруг цветы — покой и благодать.
Там на полу, средь рукописей желтых,
Лишь мудрецам, склонившись, восседать
Порой плоды приносит обезьяна,
И аист бдит, как сторож, у дверей.
Лежит в парчу завернутая лютня,
И светлый меч сверкает, как ручей.
Тот человек, что спит в жилье убогом,
В досужий час копает огород.
Он ждет, когда его гроза разбудит,
И он, восстав, мир людям принесет.
Лю Бэй подъехал к хижине и постучал в грубо сколоченную дверь. Вышел мальчик
и спросил, кто он такой.
— Передай своему господину, что ему желает поклониться ханьский полководец
правой руки, Ичэнский хоу, правитель округа Юйчжоу, дядя императора Лю
Бэй...
— Ой-ой, я не запомню столько титулов! — забеспокоился мальчик.
— Тогда скажи просто, что к нему приехал Лю Бэй.
— Мой господин ушел на рассвете, — сказал мальчик.
— Куда же он ушел?
— Не знаю, дороги его неопределенны.
— А когда он вернется?
— Тоже не знаю... Может быть, дня через три или через пять, а то и через
десять...
Лю Бэй был расстроен.
— Что ж, нет так нет — едем домой! — сказал Чжан Фэй.
— Подождем немного, — предложил Лю Бэй.
— Я тоже думаю, что лучше вернуться, — поддержал Чжан Фэя Гуань Юй. — Мы
можем послать человека узнать, возвратился ли Чжугэ Лян.
Поручив мальчику передать Чжугэ Ляну, что приезжал Лю Бэй, братья сели на
коней и двинулись в обратный путь. Проехав несколько ли, Лю Бэй остановил
коня и стал осматривать окрестности Лунчжуна. Вокруг были горы, правда
невысокие, но живописные, речка неглубокая, но чистая, поля необширные, но
ровные, лесок небольшой, но пышный. Резвились и прыгали обезьяны,
разгуливали аисты; сосны и заросли бамбука соперничали друг с другом в
пышности. Такая картина доставляла Лю Бэю огромное наслаждение.
Вдруг Лю Бэй заметил человека благородной наружности и гордой осанки. Он шел
с горы по уединенной тропинке, опираясь на полынный посох. На голове его
была повязка, и одет он был в черный халат.
— Вот, наверно, Дремлющий дракон! — воскликнул Лю Бэй и, соскочив с коня,
приветствовал неизвестного.
— Вы, должно быть, господин Дремлющий дракон?
— А вы кто такой? — спросил человек.
— Я — Лю Бэй.
— Нет, я не Чжугэ Лян. Я его друг, Цуй Чжоу-пин из Болина.
— Давно слышал ваше славное имя! — обрадовался Лю Бэй. — Счастлив
встретиться с вами! Прошу вас присесть и дать мне ваши наставления.
— Зачем вам понадобился Чжугэ Лян? — спросил Цуй Чжоу-пин.
— Видите ли, сейчас в Поднебесной великая смута, со всех сторон
надвигаются грозные тучи, и я хотел просить Чжугэ Ляна помочь мне установить
порядок в стране, — сказал Лю Бэй.
— Конечно, это гуманное желание, — согласился Цуй Чжоу-пин. — Но так уж
ведется исстари: порядок чередуется с беспорядком. Когда Гао-цзу, отрубив
голову Белой змее, встал на борьбу за справедливость и казнил
безнравственного циньского правителя, страна из полосы смут вступила в
полосу порядка. Спокойствие длилось до правления императоров Ай-ди и Пин-ди
— почти двести лет. Потом, когда Ван Ман поднял мятеж, страна опять перешла
в полосу смут. Гуан-у возродил династию и устранил беспорядки, и вот вплоть
до наших дней — тоже почти двести лет — народ жил в мире и покое. Сейчас
вновь повсюду поднято оружие, и это значит, что наступило время смут. Тут уж
ничего не поделаешь! Если вы хотите, чтобы Чжугэ Лян повернул вселенную, то
я боюсь, что вы напрасно потратите силы. Разве вам не известно, что покорный
небу всего достигает легко, а тот, кто идет наперекор небу, всегда встречает
трудности? Не изменить того, что предрешено судьбой, не избежать того, что
предопределено роком!
— Ваши рассуждения доказывают вашу прозорливость, — произнес Лю Бэй. —
Но могу ли я, потомок Ханьского дома, оставить династию на произвол судьбы?
— Люди, живущие в горах и пустынях, не пригодны для того, чтобы рассуждать
о делах Поднебесной, — сказал Цуй Чжоу-пин. — Но раз уж вы спросили меня,
то я и ответил вам по мере моего разумения... хотя, может быть, и глупо!
— Я благодарен вам за наставления, — сказал Лю Бэй. — Но не знаете ли
вы, куда ушел Чжугэ Лян?
— Нет, не знаю. Я тоже хотел с ним повидаться.
— А если бы я попросил вас приехать ко мне, в мой ничтожный городишко? —
спросил Лю Бэй.
— О, нет! Я слишком для этого ленив! Да и давно уже отказался от почестей!
— сказал Цуй Чжоу-пин. — До свиданья!
Он поклонился и ушел, а братья сели на коней и поехали дальше.
— Чжугэ Ляна не нашли, но зато вдоволь насладились болтовней этого
негодного школяра! — ворчал дорогой Чжан Фэй.
— Это мудрые рассуждения отшельника! — поправил брата Лю Бэй.
Спустя несколько дней ему сообщили, что господин Во-лун вернулся. Лю Бэй
велел привести коня.
— Не пристало вам гоняться за этой деревенщиной! — раздраженно заметил
Чжан Фэй. — Велите слуге позвать его, и все тут!
— Помолчи-ка ты лучше! — прикрикнул на брата Лю Бэй. — Тебе известно,
что Мын Цзы сказал: "Если ты хочешь видеть мудреца, но идешь не его путем,
— это равносильно тому, что ты зовешь мудреца, но закрываешь перед ним
дверь". Ведь Чжугэ Лян — величайший мудрец нашего времени! Можно ли его
просто позвать?
Лю Бэй сел на коня и во второй раз отправился к Чжугэ Ляну. Братья
последовали за ним. Стояла суровая зима, черные тучи заволокли небо. Не
успели путники проехать и нескольких ли, как налетел холодный ветер, повалил
снег. Горы стали словно из яшмы, и деревья будто обрядились в серебро.
— Воевать сейчас нельзя — зима, — проворчал Чжан Фэй. — И зачем только
понадобилось тащиться в такую даль из-за какого-то бесполезного человека?
Сидели бы в Синье, подальше от ветра и снега!
— Я хочу, чтобы Чжугэ Лян увидел мою настойчивость! — заявил Лю Бэй. —
Если ты боишься холода, можешь возвращаться!
— И смерти не боюсь, не то что холода! — вспыхнул задетый Чжан Фэй. —
Но думаю, что едете вы напрасно, вот что!
— Поменьше болтай! Едем дальше! — ответил Лю Бэй.
Приближаясь к деревушке, путники услышали, что в кабачке, стоявшем у края
дороги, кто-то напевает песню. Лю Бэй придержал коня.
И подвигов не совершал и славы еще не стяжал он,
Он долго весны не встречал, что каждому сердцу желанна.
И жаль, что не видели вы, как старец Дунхайский покинул
Лачугу свою и пошел вслед за колесницей Вэнь-вана.
Как, не ожидая, пока князья соберутся под знамя,
Вдруг на переправе Мынцзинь стремительно в лодку вошел он,
Как в битве великой в Муе, где крови пролито немало,
Могучим орлом воспарил, отваги и верности полон.
И жаль, что не видели вы, как пьяница из Гаояна,
Бедняк низкородный, почтил Манданского гуна поклоном,
С каким величавым лицом сидел на пиру, удивляя
Сужденьем своим о князьях, пророчески непреклонным.
Как княжества Ци города он отдал врагу на востоке.
Но в Поднебесной никто его не пленился уделом.
Хоть не были оба они в родстве с императорским домом,
А все же героев таких на свете не сыщется целом.
Песня кончилась. И тогда запел другой, в такт ударяя по столу:
Мечом, озарившим весь мир, взмахнул государь и основу
Династии заложил, сиявшей четыреста лет.
Сановники злые пришли, и царственный род истощился,
И при Хуань-ди и Лин-ди померкнул величия свет.
И радуги дивной дуга является в Яшмовой зале,
И черной змеею раздор обвил императорский трон,
