— Еще одна ракета, сэр! — пропел впередсмотрящий, и Барнс кивнул.
Значит, "Теллесберг куин" все еще был там... если только еще один галеон не потерпел бедствие. Ему казалось невероятным, что даже одна из новых, улучшенных ракет может пробиваться сквозь такой ветер, как этот, и он задавался вопросом, насколько сильно и насколько далеко от курса их унесло, прежде чем наблюдательный пост увидел это. Он надеялся, что не слишком далеко. Это был единственный ориентир, который у него был для определения местоположения корабля.
Он смотрел на море, насколько мог видеть, и вцепился в перила, чувствуя дрожащую вибрацию, когда "Делтак" врезался в волны. Это будет гораздо больше вопросом времени, инстинкта и характера этих вибраций, чем зрения, и он это знал.
Хорошо, милорд корабль, — подумал он. — За последние месяцы мы лучше узнали друг друга. Теперь давайте посмотрим, действительно ли мы можем это сделать.
Он закрыл глаза, концентрируясь на слиянии своей руки с перилами моста, опустошая свой разум, ожидая....
— Итак, мастер Канирс! Сильно на правый борт! Заглушить двигатель правого борта, полный вперед по левому борту!
* * *
Жирэлд Канирс понятия не имел, что побудило капитана выбрать время. Он не видел абсолютно никакой разницы в набегающих волнах или воющем ветре, но никогда не колебался. Его голова резко повернулась.
— Жестко правый борт! Заглушить двигатель правого борта! Полный вперед по левому борту! — рявкнул он в боевую рубку.
— Руль вправо, есть, есть, сэр! — главстаршина Краминд Фирджирсин подтвердил, крутя колесо.
— Стоп по правому борту, есть, есть! — пропел телеграфист, дергая латунную ручку в положение полной остановки. — Полный вперед по левому борту, есть, есть, сэр! — Он дернул другую ручку до упора вперед, и КЕВ "Делтак" накренился на правый борт.
Большой руль крутился изо всех сил, но внезапно разбалансированная тяга винтов толкала корабль еще сильнее. Он поворачивался, вздымаясь, бешено кренясь, когда принимал эти тяжелые волны бортом. Он накренился на правый борт, как будто собирался полностью перевернуться. Но он этого не сделал. Каким-то образом он этого не сделал, и он прошел две трети пути, когда на него обрушилась гораздо более крупная и тяжелая волна, о приближении которой Хэлком Барнс знал, хотя ни один глаз не мог ее увидеть. Это заставило его проделать оставшуюся часть пути, повернув нос на северо-восток.
— Руль посередине корабля! — крикнул Барнс. — Вперед на две трети обоими двигателями! Держитесь северо-северо-востока!
Резкое движение сбило Канирса с ног. Белая боль пронзила его левую руку, и уголок его сознания решил, что он, должно быть, сломал ее. Он растянулся поперек выступа двери боевой рубки, вода омывала его, но он слышал команды капитана и хрипло повторял их.
КЕВ "Делтак", послушный безумцам, которые управляли его экипажем, лег на новый курс, и еще одна ракета пронзила брызги и дождь, чтобы в великолепии взорваться под облаками впереди него.
* * *
Хэлком Барнс потер воспаленные, обжигающие солью глаза, когда "Теллесберг куин" вырисовался из штормовой ночи. Галеон потерял не только фок-мачту, но и утлегарь. У него сохранился только обрубок бушприта, и он лежал в дрейфе под трижды зарифленными грот— и бизань-марселями. Наверху были и другие повреждения, а потеря фок-мачты и динамическое натяжение всего связанного с ней такелажа ослабили все, что еще стояло. Похоже, они также сильно откачивали воду, и, что еще хуже, они были ближе к острову Сихорс, чем он думал, и ветер сменился с юго-запада на юго-юго-восток. Вдобавок ко всему прочему, в смесь добавилась молния, но, по крайней мере, это дало им лучшую видимость, хотя он мог бы обойтись без вида прибоя, разбивающегося в белой ярости на южной оконечности острова Сихорс и...
Неровная вспышка молнии показала ему два сигнальных флага, развевающихся на главной верфи, жестких, как ободранные доски на воющем ветру. Номер 21: "Я в беде", и Номер 23: "Я набираю воду".
— Хорошо, — сказал он, хотя никто не мог его услышать, если бы он не кричал. — Еще раз, милорд.
Даже с крайнего конца крыла мостика видимость за кормой была гораздо более ограниченной, чем впереди в лучшие времена. С другой стороны, молния позволяла ему видеть дальше... когда он вообще мог видеть. Сомкнутые ряды волн, должно быть, достигали более двадцати футов в высоту, их гребни опрокидывались и кувыркались, перекатываясь в разносимых ветром брызгах, которые сбивали с толку и мешали смотреть. Если это пока не был сильный шторм, то скоро будет таким, потому что все еще набирал силу, и он чувствовал горячее дыхание необходимости на своей шее.
Может быть, и так, — сказал он себе, — но спешка только убьет тебя. Терпение, Хэлком. Терпение....
Он постоял, оценивая момент, затем кивнул сам себе.
— Круто на левый борт!
"Делтак" пошатнулся и перекатился, когда принял свой руль, но на этот раз он направил свой нос на ветер и волну. Он взобрался на склон водяной горы, накренился на левый борт и покатился на санках вниз по спине волны. Его винты на мгновение полностью высунулись из воды, мчась, сотрясая ее, как ящерокошка трясет крысопаука. Затем они снова вонзились в море, загоняя его во впадину между волнами. Еще одна массивная бело-зеленая стена воды обрушилась на его левый борт, взорвалась вертикально вверх со звуком пушечного выстрела. Сотрясение от удара пришлось по подошвам ног Барнса, как будто кто-то ударил по решетке под ними кувалдой, но затем они развернулись, пронеслись за кормой "Теллесберг Куин" и подошли к левому борту галеона всего в шестидесяти футах от него [описанные здесь и ранее маневры в штормовом море корабля, построенного на основе плоскодонной речной баржи без упоминаний о чем-то похожем на киль, действительно фантастичны, в реальных условиях такой корабль перевернулся бы].
Барнс вцепился в перила мостика, нащупывая свою говорящую трубу, наблюдая, как люди, шатаясь и кренясь, направляются к поручням галеона. Очевидно, они думали, что он сошел с ума, подводя свой корабль так близко в таких условиях. С рей его собственной мачты поступили два сигнала — номер 73: — "Приготовиться к приему линя" и номер 75: "Я готовлюсь взять вас на буксир", — но он понятия не имел, видел ли их кто-нибудь там в таких условиях.
— Приготовиться! — прокричал он в переговорную трубу. — Приготовьтесь принять линь!
Казалось, никто его не слышал, и он повторил, легкие горели, горло было разорвано и саднило. Они должны были услышать его быстрее. Он не мог позволить "Делтаку" сбиться с пути, поэтому линь должен был перелететь промежуток, пока он проплывал мимо "Теллесберг куин", но если никто не понял, что это произойдет....
Молния разорвала ночь, и он дико замахал своей трубой на сигналы "Делтака", желая, чтобы кто-нибудь на борту "Теллесберг куин" увидел и узнал их. Наверняка кто-то...
Затем он увидел руку, машущую ему в ответ с палубы галеона. Он не был уверен, означало ли это, что его поняли. С другой стороны, он уже был параллелен другому кораблю, когда тот дрейфовал с подветренной стороны. Он посмотрел на корму, где один из матросов Диллана стоял, цепляясь за трос на трубе правого борта, и наблюдал за ним. Он снова взмахнул рукой с говорящей трубой, направив ее на галеон, как меч, и моряк помахал в ответ и отвернулся.
Мгновение спустя утяжеленный конец легкого метательного линя пронесся сквозь бурную суматоху. Его отнесло на палубу "Теллесберг куин", и дюжина рук быстро схватили его и начали тащить на борт.
— Сбавь скорость на четверть! — крикнул он, и движения "Делтака" стали тяжелее и неистовее, поскольку его скорость в воде замедлилась. Он катился с силой, щелкая зубами, протестуя, но "Теллесберг куин" требовалось больше времени.
Трехдюймовый трос перелетел через борт, и кто-то в офицерской форме, пошатываясь, добрался до поручня галеона напротив крыла мостика Барнса.
— Мы передаем нашу якорную цепь! — заорал Барнс. — Это единственная наша линия, которая выдержит натяжение!
Другой мужчина уставился на него на мгновение, затем резко кивнул и отвернулся, крича своей команде. Последовал шквал целенаправленных движений, когда конец троса поднялся на борт, и кто-то выбил пробку из тросовой трубы левого борта, чтобы трос можно было подать ниже к переднему кабестану.
Барнс испустил громкий вздох облегчения, когда кабестан начал поворачиваться, поднимая тяжелый трос на борт. Он увидел, как из него хлынула вода, когда напряжение усилилось и перегибы выпрямились, и он повернулся к лейтенанту Канирсу, все еще стоявшему на своем посту у двери боевой рубки с рукой на перевязи.
— Скажите лейтенанту Бейристиру, чтобы он начал отдавать якорную цепь — медленно. Медленно!
.XII.
Храм, город Зион, земли Храма
"Ярость" было слишком слабым словом.
"Гнев" или "глубокое возмущение" даже близко не подходили. Единственным возможным описанием того, как Уиллим Рейно стоял абсолютно неподвижно в одном из углов роскошной квартиры, было "безумное, пенящееся безумие".
Это был не первый раз, когда Жэспар Клинтан превращал обстановку этих апартаментов в руины, но на этот раз это было так, как будто комната была разрушена землетрясением, а затем по ней прошел ураган. Мебель была перевернута, стеклянная посуда разбита, картины сорваны со стен, книги разорваны на части, скульптуры раздавлены....
Ярость Клинтана бушевала в его номере уже больше часа. Рейно не знал, сколько еще осталось; красивые дедушкины часы, которые стоили достаточно, чтобы прокормить и приютить семью Зиона по крайней мере два года, были превращены в обломки через тридцать шесть минут после вопля великого инквизитора, и с тех пор архиепископ не осмеливался смотреть на часы. Благоразумный кролик не хотел привлекать к себе внимания, пока над головой кружила обезумевшая от крови виверна, и сейчас было самое время проявить большую осмотрительность. Действительно, несмотря на всю значительную силу духа Рейно, все, чего он действительно хотел, — это бежать, спасая свою жизнь. За все годы, что он служил Жэспару Клинтану, он никогда — никогда — не видел викария в такой чистой, неподдельной ярости. Удивительно, — подумал он теперь, — что такая ярость Клинтана не вызвала настоящего инсульта или сердечного приступа.
Раз или два ему казалось, что великий инквизитор начинает успокаиваться, но каждый раз взгляд Клинтана возвращался к разорванной копии письма, которое так взбесило его. И каждый раз его ураганная страсть вспыхивала с новой силой. Теперь, однако, он стоял почти неподвижно, тяжело дыша, его плечи вздымались среди осколков бесценных произведений искусства, осколков разбитой хрустальной посуды и сугробов страниц, вырванных из книг. Некоторые из этих книг датировались почти самим Сотворением мира, и драгоценные камни сверкали в углах комнаты, где они были вырваны из украшенных обложек... или рассыпались, когда Клинтан швырнул незаменимые книги об стену со всей яростью, подпитываемой силой его плеч и спины.
Архиепископ молча наблюдал, его лицо ничего не выражало, и старался не дышать, когда его настоятель медленно, очень медленно поднял руки и провел пальцами по своим мокрым от пота, растрепанным волосам. Он замер, сложив руки на затылке, сцепив пальцы, и Рейно услышал шипение воздуха, когда он глубоко вдохнул.
Повисла тишина, хрупкая и боящаяся самой себя — или Жэспара Клинтана — на то, что казалось вечностью, но, вероятно, было всего лишь секундами. Затем Клинтан повернулся, бросил один налитый кровью взгляд в сторону Рейно, кивнул головой архиепископу, чтобы тот следовал за ним, и вышел из развалин и разрушений, которые он сотворил.
Предпоследнее, чего в тот момент хотел Уиллим Рейно, — это оказаться наедине с Клинтаном в кабинете великого инквизитора. Последнее, чего он хотел, — это снова пробудить эту вопящую ярость и направить ее на себя, и поэтому он молча и спокойно последовал за Клинтаном по пятам.
Позади них перепуганные слуги выползли из укрытия, осмотрели обломки и начали рыться в них в поисках чего-нибудь, что действительно могло уцелеть.
* * *
— Хорошо, — проскрежетал Клинтан.
Он сидел за своим столом, стиснув руки на блокноте, словно пытаясь подавить свой гнев и подчиниться. Его костяшки пальцев были в синяках, два из них покрыты струпьями крови, и ему придется приложить лед к руке, чтобы снять служебное кольцо, прежде чем оно повредит его распухший безымянный палец. В данный момент он, казалось, не осознавал этого, и Уиллим Рейно не собирался указывать ему на это.
— Что мы знаем об этом жалком сукином сыне, этом... Мэб, чего нет в его чертовом письме? — он продолжил.
— Ничего, ваша светлость, — ответил Рейно самым нейтральным тоном. — Инквизиция никогда о нем не слышала, и я склонен думать, что это псевдоним.
— Почему? — категорически потребовал Клинтан, и Рейно встретился с его все еще горящими глазами.
— Потому что его истинное имя где-то есть в записях Матери-Церкви, ваша светлость. Во всяком случае, запись о его рождении хранится в какой-нибудь приходской церкви. Он знает, что мы будем искать эти записи так, как их никогда раньше не искали, и если мы найдем его, мы найдем его семью, деревню, в которой он вырос, учителя, которого он знал в школе. Мне трудно поверить, что кто-то, кто хотел бы — и мог бы — сделать то, что сделал этот человек, оставил бы таких... заложников на произвол судьбы там, где мы могли бы их найти.
Мышцы челюсти Клинтана напряглись. Затем они снова расслабились, и он медленно кивнул.
— Имеет смысл, — признал он. — И это, вероятно, тоже объясняет диковинность имени. Это выдуманная чушь.
— Почти наверняка, ваша светлость.
— Впрочем, мне все равно, есть он в наших записях или нет. — Голос Клинтана звучал так, как будто он жевал гранитные валуны. — Я хочу, чтобы его нашли. Я хочу, чтобы его опознали. И я хочу, чтобы он умер. Здесь — прямо здесь, в Зионе, вот где он мне нужен, Уиллим!
— Я уже отдал распоряжения, чтобы сделать именно это, ваша светлость. Однако задача будет... трудной. Мы понятия не имеем, как он выглядит и где его найти, а вы знаете, в каких условиях мы действуем на землях, контролируемых еретиками. Мы начали охоту, но я был бы не совсем правдив, если бы сказал вашей светлости, что ожидаю, что в ближайшее время наша добыча будет загнана в угол.
Архиепископ приготовился к новой вспышке гнева, но Клинтан лишь коротко, прерывисто кивнул. Его несчастье было очевидным, но его мозг, казалось, снова функционировал достаточно хорошо, чтобы принять неизбежную правду.
Или, по крайней мере, признать неизбежную правду, — мысленно поправился Рейно. — Великий инквизитор был вполне способен игнорировать другие неизбежные истины, и архиепископ искренне молился, чтобы он не собирался игнорировать здравомыслие, когда придет время услышать это.
— Тем временем мы должны решить, как реагировать, — прорычал Клинтан. — У меня нет никаких сомнений, что письмо этого сукиного сына довольно скоро начнет появляться на стенах по обоим Хэйвенам.
