— Вот ты радуйся, что я сейчас не рядом, а то всыпал бы тебе по старой памяти! — сказал отец с испуганным раздражением. — Что еще за разговоры?! Я действительно был очень занят!
— Три месяца?!
— Кира, я не хочу с тобой ругаться, я звоню не для этого, — устало произнес он. — Ольга мне передавала все, что ты говорила. Так что у меня не было особых причин для волнений. К тому же, я ведь знаю тебя. Ты не пропадешь.
— А твой сотовый почему не отвечает?
— Сломался. У меня сейчас нет возможности купить новый. Кира, — его голос зазвучал немного вкрадчиво, — а... Стас дома сейчас? Я хотел бы поговорить с ним.
— Он-то дома, но к разговорам не способен, — с сожалением ответила Кира, снова про себя недобрым словом помянув бывшую подругу и братца, который так душевно растекся из-за своей утраты. — Он недавно вернулся с чьего-то там дня рождения, а дни рождения... сам знаешь.
— Ясно, — отец вздохнул, и Кире в этом далеком, едва различимом звуке послышалось облегчение. — Ну, что ж...
— К тому же мне кажется, что начинать общение с ним по телефону — не лучший вариант. В первый раз тебе следовало бы поговорить с ним лицом к лицу.
— Да, наверное ты права. Но в ближайшее время я никак не смогу вырваться. А он...
— Не знаю, я спрошу у него.
— Ну, до сих пор он никакой инициативы и не проявлял, — голос отца ощутимо похолодел.
— Ты тоже. И ты-то, в отличие от него, всегда знал, что он жив!
— Не понимаю.
— Пятнадцать лет назад мама уверила его, что мы с тобой погибли в автокатастрофе!
— Серьезно? — спросил он. — Странно.
— Странно?! — изумилась Кира. — Это все, что ты можешь сказать?! Почему ты даже не удивлен?!
— Я достаточно долго прожил в этой семье, чтобы разучиться чему-либо удивляться.
— Что ты имеешь в виду?
— Теперь, когда Веры нет, это совершенно неважно, — в трубке что-то стукнуло. — А Стас... он... как он тебе? Он... не обижает тебя?
— Господи, конечно нет! Почему ты спрашиваешь?!
— Просто... — его голос дрогнул, — я ведь не знаю, какой он сейчас. Ну, раз все хорошо, то и ладно. Передавай ему привет. Я позвоню в конце недели.
— Но папа, ты...
— Я тебя целую, родная. Пока.
Его голос оборвался короткими гудками. Кира отняла трубку от уха и озадаченно посмотрела на нее, потом с размаху шмякнула на телефон. Взглянула на себя в зеркало, и ее отражение вернуло ей злую, дрожащую улыбку. Все словно сговорились против нее! Друзья, родственники, сумасшедшие, даже прошлое. Все было против нее. Только тени не были против нее — ведь теням все равно, кто смотрит на них и чья рука держит горящую свечу, помогающую им выйти из темноты.
Повернувшись, она вошла в свою комнату и с таким грохотом захлопнула за собой дверь, что стены вздрогнули, и ей почудился многоголосый укоризненный возглас.
За что?
Кира не стала раздумывать над этим. Сейчас ей было абсолютно все равно — мерещится ли ей что-то или происходит на самом деле.
IV.
Ворочаясь в постели, она потеряла счет времени. Сон упорно не шел к ней, голова была удивительно ясной, и такой же ясной была темнота перед глазами — держала ли она их открытыми или опускала веки.
В конце концов Кира раздраженно села и включила свет. Часы показывали начало второго. Она потерла виски, потом встала, отдернула штору и выглянула в окно. Где-то вдалеке играла музыка, словно доносясь из другого мира. Было полное безветрие, и неподвижные ветви акаций рассекали ночное небо, густо усыпанное звездами. В комнате было прохладно, но когда она просунула руки сквозь решетку, они окунулись в неподвижное тепло, и внезапно ей отчаянно захотелось уйти из этой квартиры — в это тепло, в густую ночь — ведь этот город создан для прогулок, и время суток тут не имеет никакого значения. Пройти через этот город, а потом подняться наверх, в другой, который уже давно исчез, оставив лишь разрушенные камни и остатки колонн... и еще что-то, отчего море там кажется совсем иным, и голос у него другой, и солнце там встает иначе... Кто-то говорил ей об этом, но она не помнила, кто именно. Впрочем, сейчас это было неважно. Она пойдет туда, искупается и вернется. Она так давно не заходила в море, а ночью... кажется ночью она вообще никогда еще в него не заходила.
"Но это же очень опасно — идти на море ночью, одной!" — всполошено воскликнул в ее голове чей-то тонкий голосок. Но эти испуганные слова были сейчас весьма легковесны для той, которая, сбросив ночную рубашку, быстро, даже торопливо натягивала на себя майку и легкие спортивные штаны. Ей хотелось уйти — ведь ночи особенно созданы для прогулок, и ей совершенно нечего бояться — какой смысл бояться тьмы тому, кто сам из нее вышел?
Кира озадаченно тряхнула головой, на мгновение остановившись, и ее пальцы рассеянно потерли старый шрам между грудями. Действительно, куда она собралась одна? А если где-то там все еще бродит взбесившийся пес, которому ничего не стоит вцепиться и ей в горло?..
Ты и вправду полагаешь, что этот пес взбесился? А с другой стороны посмотреть, так он действовал весьма разумно. Ты должна быть ему благодарна, а благодарность нельзя смешивать со страхом...
Не раздумывая больше, она осторожно вышла из своей комнаты, сунула в карманы штанов ключи, сигареты и зажигалку и осторожно отперла дверь. Открыла ее, прислушиваясь к тишине в квартире, потом закрыла дверь за собой и дернула. Замок щелкнул — так громко, что Кире показалось, что этот звук разбудил всех без исключения в доме. С минуту она стояла на лестничной площадке, потом бесшумно сбежала по ступенькам и вышла во двор.
Ночь действительно была очень теплой, и в этой теплоте уже чувствовались жесткость и густота — предшественники той духоты, которая будет заставлять людей ворочаться, не в силах заснуть от жары, бесконечно пить холодную воду, включать вентиляторы и заворачиваться в мокрые простыни. Но все же эти жаркие ночи были еще на подступах — не больше полумесяца, и они надолго поселятся в городе, если только капризный крымский климат не сыграет свою очередную злую шутку. Крымский климат был большим шутником, и Кира отлично помнила тот июнь, когда мерзла даже в теплой кожаной куртке, а с неба лился ледяной позднеосенний дождь.
Она наискосок пересекла пустой темный двор и пошла через ореховую рощицу. Сухие прошлогодние листья громко хрустели под ее ногами. Бесшумной тенью мимо мелькнула кошка, спешащая куда-то по своим ночным делам, и Кире вспомнился котенок, бесновавшийся в их квартире. Все сходят с ума в этой квартире — даже животные, словно Вера Леонидовна отравила ее стены своим скверным характером и своими темными тайнами — отравила и населила их безмолвными привидениями.
Она вышла на дорогу. Сегодня было новолуние, но асфальт все равно был словно залит серебром — звезд было так много и они были такими крупными и ясными, что даже не требовалось фонарей. Впрочем, они здесь и так практически никогда не горели. Где-то звенели невидимые цикады, слышались более густые трели сверчков. В воздухе пахло акацией, водорослями и дорожной пылью.
Несмотря на поздний час, дорога к морю не была пустынной. То и дело навстречу попадались развеселые шумные компании, тихие парочки и просто одиночки, возвращавшиеся с моря или с дискотеки. Один из таких одиноких прохожих, перемещавшийся неуверенной, шатающейся походкой, попытался заключить Киру в объятия, воскликнув разбитым голосом: "Ух, какие тут ходят!" Засмеявшись, она оттолкнула его, сопроводив это действие чувствительным тычком ноги ему в голень. Человек сказал: "Ой!" — по инерции прошел еще несколько шагов задом наперед и чуть не завалился за бордюр, потом повернулся и снова побрел в прежнем направлении. Судя по всему он уже забыл и про Киру, и про то, что произошло. Но она, идя вперед быстрым упругим шагом, еще долго тихо смеялась и иногда оглядывалась. Он был таким жалким! Жалким до смешного!
Она шла все быстрее и быстрее и в конце концов побежала, хлопая по асфальту задниками шлепанцев. Не потому, что ей хотелось как можно скорей оказаться возле моря и окунуться в тихую прохладную воду — изначально даже и не это было ее главной целью. Ей просто хотелось бежать — вперед, изо всех сил, сквозь ночь. Было что-то неизъяснимо захватывающее в том, чтобы ощущать, как двигается в беге твое тело, как оно словно летит над выщербленным асфальтом, звездным светом превращенным в рассыпанные драгоценности, — летит, превратившись в тугие паруса, наполненные неведомым ветром, не замечая никого и ничего вокруг. Ее щеки и кончики пальцев чуть покалывало от странного первобытного восторга, волосы развевались за спиной, словно плащ ведьмы, широко раскрытые глаза неотрывно смотрели вперед, и стук собственных ног по асфальту доносился до нее издалека, и так же издалека она слышала, как в окрестных домах со знакомой торжественностью заходятся в вое чьи-то псы. Сейчас это было совсем не страшно...
Сейчас это было правильно... беги вперед, учись своим путям и дорогам, учись своей ночи, учись пить ночь, учись дружить с ночью, учись владеть ночью и слушай, как суки поют хвалу тебе на всех тропах и скрещениях их...
Слова появились ниоткуда — просто скользнули в мозг и остались там. Они показались ей удивительно к месту. Если и было изумление, то разбивающийся об ее лицо теплый воздух смахнул его, и оно исчезло бесследно.
Неподалеку от развилки Кира замедлила бег, со снисходительной насмешкой глядя на пляж, куда не так давно прибегала по утрам, чтобы насладиться тишиной и рассветом. Сейчас там сияли огни и гремела музыка, слышались пьяные вопли и взвизги. А ведь всего лишь полторы недели назад ночь там была тихой и безлюдной.
Не останавливаясь, она повернула наверх и побежала по извилистой каменистой тропе. Запах моря теперь чувствовался острее, а тонкий аромат акации уступил место пряной горечи полыни. То здесь, то там уже виднелись большие черные проплешины сгоревшей травы. Скоро они расползутся и сольются друг с другом, и часть степи превратится в пожарище. Летом степь умирала — до осени, когда сквозь пепел и сухие стебли вновь начнет упрямо пробиваться травяная зелень. Кира пожалела, что ей не удалось побывать здесь весной, когда морской ветер колышет яркие цветы — целый океан цветов, буйную феерию красок. Цветущая степь недолговечна и может именно поэтому она так ошеломляюще прекрасна.
Навстречу ей выплывали остатки разрушенных стен, облитые звездным светом, распахивались беззубыми провалами длинные неровные ямы раскопок. Она бежала уверенно, ни разу не споткнувшись, словно эти каменистые тропы, извивающиеся среди иссыхающей травы, ложились ей под ноги бесчисленное количество ночей. Далеко впереди из полумрака появился Владимирский собор. Ночь, хоть и светлая, скрадывала его очертания, и на какой-то момент ей показалось, что собор стал тем, прежним, каким был еще до бомбежек, каким она видела его на старых фотографиях, но Кира тут же поняла, что это всего лишь шутки мягко мерцающих звезд и теней. Она отвернулась от него и больше не смотрела. Тропа расползлась вширь, по бокам потянулась полуразрушенная каменная кладка. Когда-то это были дома, и Кира отчего-то невольно замедлила шаг, чтобы не так громко шлепать подошвами по камням, — неизвестно откуда взявшаяся деликатность к хозяевам города, которых уже много веков не было в живых. Она подумала, что возможно, когда-то в одном из этих домов жили ее предки. Кто из них покинул этот город, кто умер здесь от старости, кто выращивал хлеб на равнинах, кто погиб в стычках со скифами... никто и никогда не ответит ей на этот вопрос. Нет, лучше не задавать вопросов, лучше бежать по древнему городу, слушая шепчущее совсем рядом, внизу, море, и может показаться, что ты бежишь не только в пространстве, но и во времени, и слой за слоем исчезает земля, обнажая дома, а там, слева, наоборот появляется несуществующий берег, давно сползший в море, и море отступает назад, отдавая то, что когда-то проглотило, и зарастают все раны, и вновь целые стоят каменные дома, склады, рынки, и кое-где до сих пор горят лампионы, и в винных погребах в огромных пузатых амфорах снова плещется молодое вино, и слышна перекличка стражи, тяжелая металлическая катаракта опущена и заперты массивные ворота, преграждая вход в город, и в бухте покачиваются темные длинноносые корабли со спущенными полосатыми парусами... и кто знает, не подойдет ли сейчас к ней, одинокой, заплетающейся походкой какой-нибудь Ктесий или Агасикл, перебравший неразбавленного местного вина, в драном хитоне и перепачканном гиматионе и не пригласит распить с ним чашу-другую розового? Последняя мысль разбила всю серьезность очарования, и Кира невольно фыркнула.
Несколько раз она, теперь бежавшая по самому краю высокого обрыва, видела людей — внизу, на мокрых скалах, похожих на темных молчаливых призраков. Прошел патруль, обшаривая окрестности лучами фонариков, и она спряталась от них за колючим кустарником в неглубокой пещерке, с хищной улыбкой наблюдая за их медленными передвижениями. Они сейчас казались здесь совершенным анахронизмом, нелепым и смешным.
Выбравшись из своего убежища, она взбежала по лестнице со стертыми бесчисленным количеством ног ступенями, миновала старый колокол, темневший на фоне серебристого неба, и замедлила шаг, обшаривая взглядом край скалы, спускавшейся в темнеющую воду почти отвесно.
Наконец, Кира нашла подходящее место и начала спускаться. Скользкие шлепанцы мешали ей, и она сбросила их вниз, потом начала осторожно сползать, цепляясь за скалу пальцами и босыми ногами. Скала была острой, шершавой и еще чуть теплой от солнца, часть ее была присыпана густым слоем пыли, и тут следовало проявлять большую осторожность, чтобы не сорваться. Добравшись до того места, где в скале была ниша высотой в метр, она спрыгнула, подобрала свои шлепанцы и осторожно перебралась на большой бугристый камень — почти островок, наполовину выступавший из воды. Камень был сухим, но скользким, и там, где об него тихо плескалось море, колыхалась длинная темная борода водорослей. Кира положила шлепанцы, села и закурила, глядя на серебряную от звезд водную гладь, постепенно тихо соскальзывая в свои мысли, далекие от оставшейся за спиной современности. Здесь о ней думать не хотелось, здесь даже самые мысли о ней казались чем-то чужеродным и даже грубым, и здесь, в этот тихий ночной час и мерный плеск она казалась себе удивительно на своем месте.
Громкий всплеск у подножия камня вырвал ее из затягивающей глубины размышлений. Кира повернулась и увидела, как за выступ ухватилась чья-то рука, потом вторая, следом появилась мокрая голова, потом плечи. Несмотря на звездный свет лицо человека рассмотреть было невозможно — оно казалось бледно-серым и каким-то смазанным, и Кира видела только живой блеск внимательных глаз. Вздрогнув, она вскочила, чуть не свалившись в воду и уронив сигарету, которая тихо пшикнула где-то внизу. Только сейчас она заметила, что на камне, неподалеку от нее, лежит кучка сложенной одежды.
— Не пугайтесь, Кира, — негромко произнес знакомый голос, — это всего лишь я.
