Подход Роя к Копью должны были возглавить "Раскрашенная леди", "Киноварь" и "Железный выступ", в то время как остальные корабли держались на безопасной стороне границы зоны. Но когда головные корабли поднялись в холодный воздух низкой стратосферы, опасно приблизившись к своему эксплуатационному потолку, весь Рой последовал за их подъемом. "Раскрашенная леди" и некоторые другие корабли сопровождения привыкли подниматься на такие высоты, но для многих более крупных кораблей это был первый раз за многие годы, когда от них требовали чего-либо подобного. Это было таким же испытанием для экипажей и граждан, как и для работающих двигателей. Немногие гондолы были герметизированы, поэтому, чтобы смягчить воздействие разреженного воздуха, пришлось достать кислородные баллоны и маски. Детям, пожилым людям и больным разрешалось дышать непрерывно, но взрослым приходилось рационализировать потребление, используя маски ровно настолько, чтобы предотвратить гипоксию. Все остальное в любом случае было бы совершенно непрактичным. Приказы все еще нужно было выкрикивать; напряженные разговоры все еще должны были вестись. На самом деле, больше, чем в любое другое время, поскольку чем выше поднимался Рой, тем больше могло пойти не так; тем больше требовалось немедленного ремонта. Разреженный воздух начал влиять на мощность двигателя, что потребовало ручной регулировки топливовоздушной смеси. Летчикам приходилось вылезать на обледенелые стойки двигателя, работая в перчатках и защитных очках, чтобы изменить настройки карбюратора. Топливопроводы и уплотнения стали хрупкими, что требовало немедленного ремонта. Один человек погиб за бортом, поскользнувшись на льду; другой получил серьезные ожоги руки, когда снял перчатку и прикоснулся к замерзающему металлу. Другие мужчины возвращались внутрь с переохлаждением или обморожениями, и все же всегда находились добровольцы, готовые вернуться наружу и продолжить работу. У большинства кораблей был некоторый запас мощности, так что они могли продолжать набирать высоту, даже когда один или два двигателя выходили из строя из-за холода, но так было не всегда. С болезненной неизбежностью элементы Роя начали отступать, не в силах продолжать набор высоты. Отныне им придется самим заботиться о себе; у других кораблей было достаточно своих забот.
Кильон провел весь подъем, следя за тем, чтобы все остальные корабли были проинформированы о его приказах относительно антизоналов, независимо от того, будут ли они совершать переход сейчас или позже. Его инструкции были достаточно просты — доза на человека была небольшой, и ее можно было легко обеспечить обычными припасами, перевозимыми на борту каждого корабля, — но поскольку приказы передавались с корабля на корабль, все еще оставался удивительный простор для путаницы. Случились запросы, вызывающие сомнения в том, что первоначальный приказ был понят правильно. Даже после того, как Кильон подтвердил свои инструкции, у него все еще оставалось несколько оставшихся без ответа запросов на подтверждение. Только когда он разобрался с этим, ему пришло в голову, что он все еще должен раздавать препараты команде "Раскрашенной леди". Все это время он был занят проверкой своих собственных способностей на наличие признаков внезапно возникшей зональной болезни.
Куртэйна нашла его в штурманской рубке. Она дышала кислородом, и вокруг ее рта в том месте, где маска оставила вмятину на коже, виднелась черная отметина.
— Подумала, что должна сообщить тебе, что мы выровнялись. Сейчас мы в четырех лигах. Это максимум, на который мы можем подняться без выскакивающих заклепок.
— Сколько кораблей забралось так далеко?
— Шестьдесят пять, по последним подсчетам. Несколько отставших все еще могут наверстать упущенное, но я на это не рассчитываю. Это все равно будет трудно. У меня есть люди снаружи, которые ухаживают за каждым двигателем. Мы стреляли из пушек только для того, чтобы стволы не обледенели.
— От них не будет большой пользы, когда мы перейдем границу, не так ли?
— Ничего не произойдет мгновенно. Все будет сводиться к процентам и тренировкам.
— Зебровые вьюрки, кажется, стали очень тихими.
— Они мертвы, — прямо сказала она. — Или, во всяком случае, без сознания. Вероятно, это скорее из-за высоты, чем из-за зональной болезни. Проблема в том, что наши приборы замерзают так же быстро, как и все остальное. У нас не будет внятных предупреждений заранее.
— Мы просто должны сделать все, что в наших силах.
Куртэйна заметила деревянную коробку, стоявшую на штурманском столе перед Кильоном, в которой все еще лежали его маска и кислородный баллон. — Если ты пытаешься что-то доказать, в этом нет необходимости. Нам нужно, чтобы ты был сообразительнее любого из нас.
— Я не пытаюсь ничего доказывать. — Кильон неловко улыбнулся, понимая, что у них завязался разговор, который был бы невозможен всего несколько недель назад. — Я просто не чувствую высоту или холод так, как ты. И нет, я не обманываю себя. Я скрупулезно проверял себя на зональную болезнь, так что знаю, что ничего не упускаю. Мои способности ничуть не ослабли.
— Должно быть, это похоже на возвращение домой.
— Не думаю, что когда-нибудь смогу почувствовать что-то подобное. — Он сделал паузу и дотронулся до нераспечатанной коробки. — Если я почувствую, что мне это нужно, я обещаю, что воспользуюсь кислородом.
— Теперь уже осталось недолго. Вскоре после того, как мы достигнем границы, мы снова начнем погружаться в более плотный воздух.
Он передал ей стеклянный флакон. — Вот таблетки, их хватит на всю команду, включая Мироку. Проследи, чтобы никто ничего не принимал, пока я не отдам приказ, и вдвойне убедись, что никто не принимает больше одной таблетки. Могу я доверить это тебе?
— Конечно. Я уже разместила Мироку в башне под брюхом, но прослежу, чтобы она получила свою дозу. А Нимча и Кэйлис?
— Я сам займусь ими. У них несколько иные требования. — Он на мгновение замолчал. — Это будет нелегко, не так ли? Даже с тремя лучшими кораблями в Рое и лучшими экипажами в мире, управляющими ими, нет никакой гарантии, что мы справимся.
— Мы должны попытаться.
— Как бы ты оценила наши шансы?
— Что все три корабля останутся невредимыми к полуночи? Примерно столько же, сколько у тебя шансов отрастить полный комплект крыльев к чаю.
— Дай мне время, и я, возможно, удивлю тебя.
Куртэйна протянула руку и сжала его плечо. — Мне лучше вернуться на мостик. Когда мы достигнем границы, это станет интересным. Думаю, буду чувствовать себя счастливее, держа руки на пульте управления.
— Согласен.
Затем она ушла, оставив Кильона собирать свои вещи и идти в покои Кэйлис. По дороге он прислушивался к завывающему гулу двигателей, чутко реагируя на малейшее изменение тона, на все, что могло бы возвестить о переходе в зону пониженного напряжения. Он не услышал ничего предосудительного, но уверенность в том, что рано или поздно это должно было произойти, держала его на взводе. Он, вероятно, почувствовал бы переход до того, как это повлияло бы на какую-либо из механических систем "Раскрашенной леди", но там, где речь шла о зонах, ничего нельзя было гарантировать.
— Это скоро произойдет, — сказал он Кэйлис. — Вы почувствуете это, даже если это повлияет на вас не так сильно, как на остальную команду. Надеюсь, это продлится не слишком долго, и тогда мы окажемся на Копье, целые и невредимые.
— Там заканчиваются все наши беды, — сказала Кэйлис. Она и ее дочь были закутаны в несколько слоев одежды, на головы у них были накинуты капюшоны с меховой подкладкой. Они дышали кислородом, но отложили маски в сторону, когда он появился.
— Шаг за шагом, — сказал он, усаживаясь. — По крайней мере, у нас есть союзники в Копье, которые хотят убедиться, что с нами все будет в порядке.
— Они заботятся о нас или о том, что мы несем?
— По всей вероятности, и то, и другое. Это не делает их монстрами. Они много страдали, и им очень нужны лекарства. Мы не можем винить их за это.
— Они не знают обо мне, — сказала Нимча. — Так ли это?
— Будет лучше, если они этого не узнают. Это не значит, что ты в большей опасности, чем любая другая маленькая девочка в Рое. — Это была ложь, и он знал, что она слышала это в его голосе, даже когда он говорил. Если бы она была обычной маленькой девочкой, она была бы со всеми остальными семьями, в безопасном чреве "Пурпурного императора" или одного из других крупных кораблей.
— Я чувствую это, — тихо сказала Нимча.
— Копье?
— Трясину, — мрачно поправила она, как будто это была ошибка, которую ни один здравомыслящий взрослый человек никогда бы не допустил. — Око Божье. Сильнее, чем раньше.
— Оно зовет ее, — сказала Кэйлис. — Подгоняет ее к себе. Тянется к ней, как она тянется туда. Оно знает, что сейчас она рядом. Это не позволит ей уйти.
— Это то, для чего она была рождена, — успокаивающе сказал Кильон. — Мы не должны бороться с этим. Это сильнее любого из нас, и, прежде всего, это не причинит ей никакого вреда. Отнюдь нет: она — единственное, что в этом мире оно хочет защитить больше всего на свете.
— Оно поет мне по ночам, — сказала Нимча. — Раньше оно шептало. Теперь оно поет. Я не могу толком расслышать песни, как будто они слишком далеко. Но знаю, что оно пытается мне сказать. Оно сломано, слишком сломано, чтобы стать лучше. Я пробовала, и оно уже не так сломано, как раньше, но все еще нуждается во мне, чтобы помочь ему полностью восстановиться.
— Это то, что ты можешь сделать, чего не может никто из нас. Однажды люди увидят, что эта отметина на твоей голове — самая красивая вещь в мире.
Нимча сделала глоток из своей кислородной маски. — Я все еще боюсь.
— Было бы странно, если бы это было не так.
— Не знаю, что будет дальше.
— Никто из нас не знает. — Он посмотрел на Кэйлис, жалея, что не может найти способ заверить и мать, и дочь в том, что все обернется к лучшему. Но сначала ему нужно было успокоить самого себя, а он не был уверен, что это возможно. Он сглотнул, чтобы увлажнить рот. — Хуже уже быть не может, это все, что я знаю. Если Рикассо прав, то все, что мы терпели в течение пяти тысяч лет, произошло потому, что с Оком Божьим что-то не так. Это не тот мир, каким он должен быть, не такой, каким он был раньше. Так вот, я не говорю, что вы можете все это исправить. Но если Око начало пытаться сделать себя лучше, и если вы можете протянуть руку помощи — а это, по-видимому, именно то, чего оно от вас хочет, — тогда, возможно, ситуацию можно улучшить даже на самую малость. Даже такая малость изменила бы многое прямо сейчас. Никто из тех людей в Копье не ждет чуда. Они просто хотят, чтобы их существование было немного легче, чем сейчас. Они возьмут то, что смогут получить, Нимча. Даже если все, что ты можешь сделать, это переместить зоны так, чтобы погибло не так много людей, все равно за это стоит быть благодарным.
— Но что, если все изменится? — спросила она. — Что, если я изменю мир, а им это не понравится?
— Ты храбрая, сильная и мудрая не по годам. Око хочет тебя по какой-то причине. Ему нужна твоя мудрость, которой ему не хватает. Думаю, что сейчас оно может само себя починить, но оно беспокоится, что это принесет больше вреда, чем пользы, когда это произойдет. Вот почему ты должна направлять его. Оно хочет, чтобы ты помогла сделать мир лучше, а не хуже.
— Ты веришь в это, — сказала Кэйлис.
— Я пытаюсь, — ответил Кильон.
— Ты был добр к нам. Ты вылечил мою дочь. Но она не твоя, чтобы ее отдавать.
— Я и представить себе не мог, что она такая.
— Когда настанет момент, это всегда будет ее решение. И мое.
— Я понимаю.
— Если она отвернется от Ока, если у нее не хватит воли войти в него, ты должен уважать ее выбор.
— Я так и сделаю.
— Потому что, несмотря на все добрые поступки, которые ты совершил, несмотря на то, что я знаю тебя как хорошего человека, я все равно убью тебя, если ты заставишь мою дочь действовать вопреки ее желаниям.
— Меньшего я и не ожидал, — сказал Кильон. Но правдивость ее слов ранила его до глубины души. Она имела в виду все — о его доброте и особенно о том, чтобы убить его.
Он не сомневался, что она тоже найдет способ.
— Это... — начал он, чувствуя, как холодные когти субэпидермального напряжения сжимаются вокруг его мозга.
Из динамика донесся голос капитана. — Обнаружен переход границы. Немедленно принять антизональные препараты. — Ее голос дрожал, как будто она пыталась заговорить, в то время как кто-то вытаскивал из нее пулю. — Боевое состояние на синем уровне. Всему экипажу — на посты аварийной готовности. Всем батареям дальнобойных орудий вести по своему усмотрению прицельный огонь высокоточными снарядами по наземным позициям мальчиков-черепов и огневым точкам воздушных шаров. Другие артиллеристы ведут прицельный огонь по моему приказу. Оружие действует каскадом в последовательном порядке. Только старшие офицеры могут санкционировать выброс вышедших из строя частей.
Напряжение все еще ощущалось, ледяной кулак ласкал нежные лимбические структуры, но по прошествии нескольких мгновений он понял, что все еще может функционировать. Не было ни парализующей дезориентации, ни тошноты, вызывающей опорожнение желудка. Пока.
— Мы пересекли границу, — сказал он. — На скорости полета это всегда должен быть быстрый переход. Надеюсь, мы выберемся из этого так же быстро. Как ты себя чувствуешь?
— Со мной все в порядке, — сказала Нимча.
— Мы обойдемся без твоего лекарства, — добавила Кэйлис, как будто у него были какие-то сомнения.
— Не страдайте понапрасну — вы обе нужны нам в хорошей форме, когда мы доберемся до Копья. Если я вам понадоблюсь, то буду на мостике.
— Теперь мы пойдем с тобой, — сказала Кэйлис.
— Наверное, здесь безопаснее. Вполне вероятно, что мы столкнемся с некоторым сопротивлением при заходе на посадку.
— Безопаснее, но все равно небезопасно, — сказала Кэйлис. — Кроме того, она хочет это увидеть.
Он повел их вперед, слегка пошатываясь, так как встал слишком быстро, последствия зональной болезни действовали как своего рода легкое опьянение. При нормальных обстоятельствах последствия стали бы более серьезными в течение последующих часов, но он надеялся, что они окажутся с другой стороны до того, как у него появится шанс резкого ухудшения.
Они направились к мостику, и Кильон знал, что двигатели все еще гудят, а пушки все еще время от времени стреляют, чтобы они не обледенели. Он скорее услышал, чем почувствовал выстрелы пулеметов, но когда дальнобойная пушка стреляла раз в несколько минут — они использовали учебные снаряды, а не обычные осколочно-фугасные, — весь корабль кренился от отдачи. За пределами относительного убежища гондолы члены экипажа в очках и масках все еще занимались двигателями и аэродинамическими устройствами корабля. Они почти не двигались, мороз окрасил их жесткие пальто так, что они были похожи на статуи под легкой снежной пылью. Позади, летя почти на той же высоте, шли "Киноварь" и "Железный выступ", два других корабля сопровождения, которые двигались в строю с "Раскрашенной леди". Хотя они были здесь для того, чтобы обеспечивать взаимное прикрытие, в глазах Кильона они выглядели жалко далекими и хрупкими, как висячие украшения, сделанные из проволоки и рисовой бумаги. Мысль сформировалась с беспощадной ясностью: если мы будем рассчитывать на них, нам конец. Если они рассчитывают на нас, с ними покончено. Лучшее, что мог сделать любой из них, — это драться как дьявольские псы.
