Солдатское радио перешептывалось и говорило об одном — армия пошла брать Берлин. Одни вздыхали с радостью, что не пришлось ломиться в эти чертовы горы, где нет места развернуться, другие мрачнели, прекрасно понимая, что тупые немцы за свою столицу с сидящим там в подземелье фюрером будут драться до последнего.
А умирать теплой весной в самом конце войны не хотелось никому.
Очень не хотелось.
Капитан Берестов, начальник штаба медсанбата.
Глядя со своего невысокого шестка он не мог, разумеется, представить всю картину разворачивавшейся колоссальной операции, но плох тот мужчина, который не считает себя в глубине души стратегом. Естественно, как офицер — прикидывал, что к чему. Тем более, что в общем, игра была понятна.
Жуков ударил в лоб, погнав войска прямо на Зееловские высоты, там, где оборона немцев была наиболее крепкой, насыщенной и продуманной, с массой бетонных укреплений, щедро снабженной рокадными дорогами. Потери были лютые в первые два дня, впрочем от медиков Берестов слыхал, что это свойственно для операций Жукова — первые дни в его войсках потери обычно выше, чем у других генералов, зато потом резко уменьшаются.
Как понимал капитан — потому, что не давал немцам отходить в порядке, навязывал им такой темп, при котором ни оторваться, ни толком занять следующий рубеж обороны фрицы уже не успевали. Мясорубка на Зееловских высотах могла бы затянуться, тем более, что к месту прорыва немцы спешно перебрасывали и перебрасывали резервы с других участков, но советская артиллерия, поставленная в плотные порядки более, чем по 200 стволов на километр уверенно перемалывала рубежи, занятые гитлеровцами. Да и бойцы перли неукротимой лавой. Качество войск изменилось — опять же как в 1941 году зеркаля — теперь опытные и обстреленные красноармейцы били паршиво обученных новичков вермахта, бывших тыловиков, поставленных теперь во фронт. Оставшиеся живыми немецкие ветераны были в слишком малом количестве, могли еще пускать нашим кровь, но вал наступления остановить не могли никак. Качество немецких войск упало разительно и тем более его не усилили всякие массовые, но так же дурно вымуштрованные и никудышно вооруженные военизированные организации вроде фольксштурма, гитлерюгенда и всяких прочих, которых у немцев насчитывалось до черта.
И на флангах их оборону проткнули. Мехкорпус вместе с другими соединениями Первого Украинского фронта вломился южнее Зееловских высот. Севернее то же проделали войска 1 Белорусского. Зееловские высоты были взяты, немцев сбросили с укреплений, чтобы не остаться там в котле они спешно отступали, тем более, что зацепиться было не за что больше. Единственный шанс был быстро добраться до столицы, заняв оборону уже там. Но и этого шанса успеть проскочить в Берлин Жуков им не дал. Армия Буссе оказалась в положении человека, у которого вырвали из организма скелет, а оставшуюся массу сбили в нелепую кучу. Уж что — что, а про отступление с противником на плечах сидящим, Берестов знал не понаслышке. Теперь немцам платили той же монетой, с щедрым процентом, с лихвой возвращая разгром 1941 года. Все вернулось — но теперь в роли разгромленных и избитых, бегущих толпами по дорогам, осыпаемых безнаказанно огнем орудий и самолетов — были немецкие войска.
Наша армия творчески осмыслила постулаты блицкрига и учителей в очередной раз превзошла. Сам Берестов нимало не удивился, когда командир разведбата вкратце пояснил — куда делись немецкие мотоциклисты, проклятие и чума первых двух годов войны.
— В землю они пошли, на удобрение. Потому что придурки. Они сами должны были захватывать всякие полезные объекты. Разведбатами! Без брони и пушек толковых, слабыми своими силами. Ну, мы их и выбили ко всем чертям — улыбнулся доброй улыбкой разведчик.
— А мы? — удивился начштаба медсанбата.
— Мы? Мы с умом работаем! Наше дело — разведка. Захват и удержание — это дело танков и мотопехоты. У них лучше получается. И прищемить им хвост сложнее, они кусачие и злобные. Наше дело — узнать где что вкусное — склады в первую голову, аэродромы, мосты, штабы. Мы — глаза. А танки с мотопехотой — дубина. Это еще с Тацинской пошло. Эх, жаль не знали, что там фюрер тогда был. Удрать успел до того, как наши чумазые туда ворвались. Чуть— чуть разминулись!
— Оттуда мало кто веднулся — заметил Берестов.
— Да. Но аэродром накрыли шайтаньим хвостом, транспортников там наломали, склады в дым пустили — и все, кончилось снабжение в Сталинград. Положили в котле зубы на полку. Стоило того. Не зря люди легли. Теперь для нас котел — не страшно, выручат, а для фрицев — это нынче гибель. Транспортной авиации у них больше нет, с горючим беда и — главное — всякая шушера у них теперь воюет в массе. Ты думаешь — раз они в одной форме, так и одинаковы? Фига! Последнее время — как ни язык, так бывшая тыловая крыса, а на фронте — всего ничего.
— Добьем, значит, коль они по сусекам метут — усмехнулся начштаба.
— А то! И к бабке не ходи! Наши теперь поняли — мы одолеваем. Такой кураж у людей, куда там, не удержишь славян! Мы как разведаем что — так туда сразу отряд с танками и пехотой, да саперами да пушками. Рота, батальон. И держат до подхода. И знают — что не бросят их там, авиация поможет, груз скинут. Теперь это наш коронный прием. С нас все время требуют — узнавать, где склады. И первоочередная задача — их взять. Вот помяни мое слово — и Берлин будем брать так же — сначала все склады заберем, а потом уже фрицы будут голодные и без патронов корячиться.
Насчет взять Берлин — явно погорячился командир разведбата, видно было, что корпус идет южнее и в город не попадет. Даже майор Быстров это заметил, хотя и врач, пошутил ходившей среди бойцов и командиров корпуса прибауткой:
— Слыхали, Дмитрий Николаевич, что нашему медсанбату присвоено почетное звание к уже ранее полученному и теперь мы можем именоваться "около Харьковский, рядом Кременчугский, мимо Берлинский"?
Берестов улыбнулся, хоть и бородатая шутка была. Не потому, что перед командованием стелился и льстить хотел, нет, из уважения — может, как балагур, Быстров был и неважнец, а как командир и хирург — дорогого стоил и после войны много людей могли бы за него свечку поставить. Вообще, как и положено человеку, в которого прилетала смерть — капитан к медикам относился с почтением глубочайшим. Хотя и с некоторой опаской — успел уже убедиться, что за вроде как мягкой оболочкой, замаскированной вежливостью и гуманизмом скрывается стальная стенка. До какой-то степени их можно продавить, а вот потом упрешься — и кирбабай, как любит говорить полиглот Волков.
То, что участие во взятии столицы Рейха медсанбату не светило, не слишком огорчало Берестова. Такой сложной ситуации, как складывалась нынче — он не встречал еще ни разу, если не брать во внимание беды начала войны. Силы, выделенные на оборону Берлина фашистами были велики, то, что среди них было полно необученных тыловиков и сопляков со стариками не отменяло простой вещи — драться загнанная в угол крыса будет отчаянно. И рубежей обороны немцы наготовили от души и всерьез. Они тут дома, а дома и стены помогают.
Как штабник, капитан понимал, что расчет гитлеровского командования был на то, чтобы удержать РККА на подступах к городу, выматывать кровопусканием атакующих и тянуть время. Союзникам СССР Берестов не доверял категорически — не только он один, не зря среди бойцов ходила шуточка, что пойманному Гитлеру надо в задницу раскаленный с одного конца лом всунуть, но "холодным" концом — чтоб союзнички не выдернули. А то, что помер президент США Рузвельт еще больше тревожило. Как ни верти, а правительства что Великобритании, что Америки дружескими к СССР назвать никто бы не мог, капиталисты они все, и потому возможность того, что они снюхаются с Германией исключать никак было нельзя. И настроения у немецких солдат, которые попадали в плен были более чем внятными — "скоро вместе против СССР воевать будут". И к слову — капитан этому не особо бы и удивился. Отлично помнил, кто давал Рейху деньги и возможности создать армию с флотом и авиацией с нуля. Как раз союзнички и постарались. Выкормили крокодила.
Информация, которую начштаба старательно собирал, получалась и тревожной и противоречивой. Получалось, однако, что получилось самое важное — сидевшие на рубежах обороны в предпольи Берлина немецкие войска лишились главного — возможности организованно отступить в город. Наши войска прошли между войсками Рейха, защищавшими обводы города, и самим Берлином словно ножик, срезавший с апельсина кожуру. Сняли с города защитную шкуру. Голый он остался. Это значило, что от столицы отрезаны самые боеспособные части, а в ней остался только гарнизон, который, как правило, сильно уступает по боеспособности полевым частям. Конечно, в столице еще полно гражданского населения, которое немцы обязательно мобилизуют в тот же фольксштурм, но как ни крути — а это совсем не то, что зольдаты-ветераны с полной грудью наград и бесценным опытом боев в любой обстановке и при любой погоде.
Но опытные фрицы никуда не делись — теперь они пытались проломиться в город сами. И пускать их было никак нельзя. Уличные бои — лютая, кровопролитная штука, вон Бреслау никак взять не выходит. Потому окружившие Берлин войска РККА теперь должны были не дать пробиться в город побитым защитникам Рейха и одновременно — взять саму столицу, пока те же союзнички не успели свинью подложить. Как понимал Берестов — англо-саксы категорически не любили только фюрера Гитлера, а случись что с ним фатальное — мигом общий язык найдут с любой его заменой.
Гвардейский мехкорпус, вместе с другими соединениями фронта теперь пер на запад. Первый Украинский фронт обеспечивал окружение Берлина с юга и запада, отбиваясь и от пробиравшихся по лесам остаткам 9 армии Буссе с примкнувшими огрызками 4 танковой армии и прочих, со всех выставок остатков, вермахта и СС и от спешно переброшенной с Западного фронта группировкой Венка — 12 армией.
Получалось, что наступать приходится между двух огней, разгромленные немецкие части теперь зеркалили 1941 год, по лесам и перелескам шлялись окруженцы, пытаясь пробиться к своим, в любой момент можно было ожидать любой пакости. Связываться с боевыми частями окруженцы — гитлеровцы опасались, а вот сорвать злость на тыловых подразделениях было самое оно. Обстрелы санитарных машин стали обычной вещью. На сам медсанбат пока никто не нарывался, но это было сугубо вопросом времени. Потому Берестов теребил всех своих знакомцев и коллег.
И очень обрадовался, когда в собиравшийся передислоцироваться медсанбат прикатил бравый и залихватский безбашенный броневичок с полустертым номером "33" на боку. Так-то это был типовой БА — 64, только потерявший башню. У начштаба было сильное подозрение, что это дело рук самого экипажа и лично командира разведроты. По уставу полагалось, чтобы у этого бронеавтомобиля была башенка с пулеметом. Во время одного из выездов получилось странное — якобы немецкое орудие отстрелило болванкой эту самую башенку, во всяком случае экипаж прибыл без нее. Зато на буксире приволокли "ту самую пушку". Как так вышло, что при сбивании башни все оказались вне броневика капитан не узнавал. Ну, на войне может быть все, что угодно. Оказалось, впрочем, что хуже от этого броневичок не стал, наоборот — и проходимость улучшилась и мотор стал меньше перегреваться и центр тяжести стал ниже и даже подвеске вроде стало жить лучше. Потому в рембате с благословления начальства с броневика срезали верхнюю часть корпуса, превратив его в легкий БТР. И также поступили с еще несколькими машинами, вооружив их экипажи вместо ДТ — противотанковыми ружьями. Это оказалось удачным решением — во всяком случае, если из поступивших в апреле 1943 года 90 БА-64 из-за характерных поломок вышло из строя еще до Курской дуги больше половины, то такие модифицированные жили куда дольше. А этот — первый безбашенный — вишь и до конца войны дожил, разве что неудобное противотанковое ружье теперь заменили трофейные фаусты.
Экипаж этой ветеранской машинки тоже прозвали "безбашенными" — ребята и впрямь были отчаянно смелыми, дерзкими до невероятия и чертовски везучими, благо ранены были не по одному разу, а — живы и здоровы.
Оказалось, что их прислал хороший знакомый — командир разведбата с приглашением немедленно прибыть с грузовиком "за подарком". Вид на себя напустили загадочный и таинственный, но видно, что распирает и охота похвастать. Берестов незамедлительно согласился ехать и — как очень скоро оказалось — не зря. Одна беда, хотелось увязать сразу две вещи — и подарок получить и заскочить оттуда буквально в соседнюю с названным местом с подарками, деревню, чтобы забрать часть госпитального взвода. В его палатки определяли тяжелораненых в живот, в грудь после полостных операций и с большими ампутациями. Все получали необходимый уход и лечение, требовалось стабилизировать их состояние, выхаживать, чтобы можно было эвакуировать дальше.
Эвакуация согласовывалась с хирургом. В госпитальном взводе получалась работа на две части. Медсанбат уходил вперед на новое место, госпитальный взвод часть своих сил направлял вместе с медсанбатом, для приема послеоперационных раненых, а часть сил оставлял на месте, с прооперированными. Направив их всех в госпиталь, группа догоняет медсанбат, и снова часть из госпитального взвода остается с тяжелыми ранеными на старом месте и снова догоняет потом. Вот и получалось, что надо забрать госпитальеров, как называл медсестричек, осуществлявших уход, командир учреждения, забрать подарок и поспеть к развертыванию основного ядра на новом месте. И снова, как всегда — сразу же развернуть сортировочную палатку, куда поступают все раненые. Из нее распределяли срочных, со жгутами, их сразу в операционную, шоковых — соответственно в шоковую палату, легко раненых — в госпиталя через эвакоотделение.
Ну, а тяжелораненых, нетранспортабельных, примет госпитальный взвод, чтобы лечить их и готовить к эвакуации в госпиталя, понятное дело, когда смогут перенести нормально поездку.
И начштаба надо контролировать исполнение всех приказов, планомерность работы и много чего еще. Волков как спутник отпадал, ему с перебазированием кухонного хозяйства мороки полно и хлопот полон рот, да и в полуторку не влезут все девчонки из госпитального со всеми складными койками и оборудованием. Решил взять с собой Кутина. Нашел без проблем — естественно наводчик возился со своей новой игрушкой, напевая себе под нос какую-то ахинею, не слишком и рифмованную:
Купила мама пушечку,
а пушка без ноги
Санбат утырил пушечку
А пушка без колёс
Патронов недостаточно,
Резину черт унес.
Берестов поморщился. Вспомнил своего давнего сослуживца-водителя, тоже постоянно выдававшего какие-то нелепые стихи, тут же в голову влезло давно читанное где-то, того же свойства:
Ленин, герой наш пролетарский,
Откроем памятник тебе на площаде!
Ты опрокинул дворец тот царский,
И стал ногою на Труде!
Отчего на душе стало тошно, потому как было это в безоблачные довоенные школьные годы и как-то все это вызвало горечь во рту. окликнул строго рядового, тот с готовностью вскочил, вытирая замасленные ладони чистой ветошкой. Приказал ему через полчаса быть готовым и с оружием, услышал залихватское "Есть!" и отправился за машиной. Разведчики были только рады задержке, и у командира и у водителя были в медсанбате амурные интересы, да и у двух сопровождавших их автоматчиков — тоже. А Берестов не могу ехать сразу по нескольким причинам, в том числе и потому, что даже мельком глянув на карту раздосадовался.
