Подошел большой заводской “Икарус”: кто-то распорядился, чтобы люди не ползали по городу пешком. Ночь глухая, троллейбусы давно не ходят. Спят рогатые в парках, по крышам стучит мелкий дождик…

Все собрание в автобус, конечно, влезло. Потому что в желтый “Икарус” добротной венгерской сборки влезает не сорок или пятьдесят человек — а сколько надо. Пока трамбовались, рассаживались, кто к кому поближе, почувствовали усталость и говорили все реже.

Наконец, кто-то зевнул первым; автобус тотчас накрыло цепной реакцией. Из промзоны выехали в сопящей и храпящей тишине: каждый как-то вдруг понял, что можно подремать, если домой маршировать не надо. На смену-то завтра все равно выходить, пускай не робота делать и не Сферу Дайсона.

Только на заднем сиденье “Икаруса” плотно затиснутый соседями Васильич-высокий спросил у того же круглого толстяка, с которым смотрел фильм:

— Так что мне записать в резолюцию по собранию? Вывод какой-то надо. Не просто же, что прокричались, кино про мумию придумали, да на заводском автобусе покатались.

Круглый повертел большими пальцами: только они оставались в давке свободными. Выдохнул:

— Запиши, Васильич, вот что: “Капитализм — система эффективной переработки населения в товары и услуги. Воспроизводство населения и цивилизации в его функции не входит.”

— … Не входит в начальный договор. Не пойду.

— Слышь, ну че ты начинаешь-то снова? Делов там на рыбью ногу. Выйдешь, с плакатом постоишь. Пятерик получишь и свободен. Вспомни, как Мазурова выбирали пять лет назад. И сейчас то самое!

— Я кино видел, там тоже с плакатиков начиналось, а кончилось танками. Ты-то начальничек из горкомовских, ты выкрутишься. А мне за такое и тюрьмы не будет, просто на столбе повесят, как собаку. Не, не уговаривай, забудь. Лучше я кому морду начищу или там “варшаву” проверну. Пойду как “социально близкий”, таким снисхождение.

— Отстал ты от жизни. Теперь на “социальную близость” не откосишь, все.

— Ай, отвяжись, хватит голову мне дурить. Сказал: нет, значит — нет. Одно могу для тебя сделать: в ментовку не заложу.

— Ну, и на том спасибо. Катись, трусливая задница.

— Трусливая, зато не развальцованная.

— Вот как с такими работать, а? Чуть что, сразу по норам. Л-ля, союзнички!

Союзнички за место в Совете дрались корректно: щелкая кнопками калькуляторов, хлопая разве что картонными папками по столу. Но глазами молнии метали — куда там Зевсу!

Вспомнив заседание, Мазуров откровенно поморщился. Братства коммунистов он, конечно, не ожидал: не мальчик. Но и такого уровня раздора не ожидал тоже.

Кубинцы Африканского Корпуса косо смотрели что на Гизенгу, что на Касавубу, полагая, что первый недостаточно решительно проводит в Северном Конго коммунистическое строительство, и не послать ли к нему в помощь камарадо Сьенфуэгоса с бригадой товарищей? А второй вообще с коммунистами рядом не лежал, так не отправить ли его, наконец, прямо к Лумумбе, объясняться лично? Пускай там сами договариваются, а в Конго давно пора село к единому знаменателю приводить. Чтобы коллективные хозяйства, кооперативы хотя бы, и МТС по всем райцентрам. Как-никак со времен Карибского Кризиса сколько лет минуло, не все же на успехи Хрущева оглядываться.

Вьетнамцы не к месту ксенофобию проявили и гордо отказываются от китайской помощи — а те, конечно, на Острова Спратли пытаются влезть всеми пятью коммунистическими пальцами, а другой пятерней Индонезии знаки подают, как флиртующая женщина. Давай, мол, дружить через голову Вьетнама?

Словом, Альянс, он, конечно, Всемирный — но пока еще далеко не такой мирный, как хотелось бы. Читая сводки, Кирилл Трофимович Мазуров то хватался за голову, то, напротив, ржал, как подорванный.

Вот, скажем индусы и китайцы в мелких пограничных спорах начали выставлять на поле по тридцать-сорок бойцов-рукопашников, снаряженных во вполне средневекового покроя доспехи, только из модерновых пластиков. Оружие всем выдавали равное: резиновые дубинки и прозрачные щиты из специального прочного оргстекла. Месились два-три часа под контролем армейцев с огнестрельным оружием, которых приглашали, опять же, из Индонезии или даже недовольного Вьетнама — только чтобы не советских. Чтобы не признавать СССР старшим братом.

И, что самое удивительное, честно передавали спорную территорию победившей стороне. Пока что метод работал: в перестрелку не перерастало. И никакая сторона не начала побеждать постоянно, чтобы вызвать злобу в другой.

С одной стороны, Восток — дело тонкое. С другой — где тонко, там и рвется. Вторая пословица постарше будет, а, значит, и поглавнее.

Мазуров подумал, что надо планировать сессию в Пекине или Ханое, чтобы урегулировать взаимные претензии. И сразу объявить: следующую сессию Альянса проводим в Конго. Два года на подготовку, хоть пару домиков красивых поставьте для важных гостей. Пускай лучше траву красят и бордюры ровняют, чем на соседей крысятся.

Правда, к следующей сессии его, Мазурова, уже переизберут, его второй срок в этом вот семьдесят четвертом году и заканчивается. Кому-то другому достанется геморрой.

Затем Первый Секретарь позвонил в секретариат и распорядился собирать большое совещание из министра внутренних дел, автопрома с куратором Липгартом, министра торговли и еще нескольких человек.

Потому что в Закавказье механические заводы никак не приживались без чекиста с наганом. Если только туда всех, от мастера и до директора, не привозить с севера. А на таких смешанных предприятиях понемногу нервозность растет. Появляются отдельные “русские” кварталы, заселенные “понаехавшими” с соответствующим отношением к “чуркам” — то есть, буквально из ничего возникает линия фронта. За что местная милиция, конечно, благодарна, и выражает благодарность с восточной щедростью.

Про торговлю говорить нечего: не привыкли в Закавказье, что с покупки сдачу надо считать. Что на востоке каждому надо “уважение” выказывать, русские худо-бедно усвоили, но только понимают по-своему. У них “ты меня уважаешь?” — приглашение выпить. А на востоке-то хитрее. Там “сделать уважение” — дать стопочку купюр. Простому человеку хватит и рублей. Дорог не подарок, дорого внимание, понимать надо. Человеку поважнее — стопочку пятерок. В горком без пачки сотенных даже заходить смешно. Там вона какие уважаемые люди работают, чего их от важных дел копейками отвлекать!

Выругавшись, Мазуров собрал бумаги, буквально заставляя себя двигать руками аккуратно, не сгребать в сейф документы впопыхах. Спешил потому, что давно пора домой. За окном глубокая ночь.

Глубокая ночь ревела восточным ветром, сеялась мелким снегом над всем заливом Пасть. Корабли шли экономическим десятиузловым ходом, практически на ощупь. Хотя подводных ультразвуковых маяков гидрографические катера насажали по всем берегам: и на северном, где в Старом Замке копейщики лорда Мандерли не видели в темноте ни огонька, слышали только ровный шум прибоя, да дрожали от наступающей зимы. И на южном берегу, где вход в залив обозначала полуразваленная башня самого хитросделанного в Вестеросе Питера Белиша по прозванью Мизинец.

От самой той башни до конца Залива южный берег скалился горами, отрогами, распадками: натуральная стена, прикрывающая Долину Аррен от холодных ливней и жутких северных ураганов.

Сейчас вдоль горной стены медленно, со скоростью конвоя, шел “Опытовый катер Т-99”. На нем по такому случаю разместили команду гидрографов и сразу два радара. Один постоянно держал дистанцию до берега, второй смотрел за конвоем. Семь вымпелов конвоя двигались южнее Малой Сестры, потом вдоль Длинной Сестры. Остров Милая Сестра со столицей архипелага, городом Систертоун, конвой оставил почти за шестьдесят миль к северу — чтобы избежать лишнего ажиотажа среди добрых подданных лорда Мандерли.

Первым и замыкающим в конвое шли, разумеется, гидрографические катера. Здесь, на Вестеросе, крупные корабли без разведки вообще не ходили. Как на войне без охраны от подлодок. Тут подлодок покамест нету, зато глубины черт весть, какие. Так черт ничего коммунисту не скажет. По идеологическим соображениям. Приходится постоянно с собой гидрографа таскать, а в ремонтных запасах — десяток эхолотов и два-три радара, плотно обмотанных от брызг пленкой.

Наконец-то Далекая Радуга начала строить большие корабли. Океанские. Десантно-высадочные корабли семьсот семьдесят пятого проекта, называемые натовцами ласково: “Ропуша”, то есть, “ряпуха”, то есть просто — “жаба”.

Корабли спроектировали на Балтике поляки, сами же укомплектовали их машинами и механизмами, притащив несколько поездов с агрегатами из Гданьска через портал. А вот корпуса и все крупные детали выполнили из металла, добытого на полуострове Секира. То есть, корабли с полным правом считались местными.

Их даже назвали не в честь морпехов, а шире: в честь знаменитых путешественников Земли. Первого “Христофор Колумб”, второго “Лейф Эриксон”, третьего “Афанасий Никитин”. Хотели в честь Лазарева, который берег Антарктиды картографировал, но такое козырное имя успели застолбить военные. Они на Земле в честь Лазарева ракетный крейсер почти достроили — пришлось уступить. Предложили тогда назвать “Фаддей Беллинсгаузен”, ведь Лазарев не в одно лицо Антарктиду открывал — но и это имя как раз прихватили на Земле под новый громадный корабль-гидрограф с опускаемыми глубоководными аппаратами, чтобы Марианскую впадину изучать и прочие темные углы планеты.

В общем, спустили “два топора пятые” корабли на воду, погоняли туда-сюда испытательными рейсами, признали годными. Молодой начальник монтажников Лех Валенса слово сдержал: все работало, как швейцарские часы. Так что поставили корабли к пирсам и через кормовые лацпорты загрузили в каждый по танковой роте, по десятку “шестьдесят вторых”.

Затем напихали в два транспорта-пятитысячника войсковое имущество батальона, еды немного, кое-что медицинское, кухню, старшинское имущество, высадочное, водолазное… Тут свободное место в трюмах почему-то закончилось и корабли, наконец-то, уплыли в закат. Ну, потому что континент Вестерос и залив Пасть, почти пересекающий континент пополам, они от Радуги как раз на запад. Разве что далеко сильно. Так что на пути в несколько тысяч миль полную секретность выдержать не получилось. Но оно нестрашно, ведь у местных радиостанций все равно нету. Пока еще их деревянные скорлупки сквозь осенние шторма доплывут в порт, пока там кому что расскажут, пока те россказни — сто раз перевранные и триста приукрашенные — доберутся до американцев, сидящих за тысячи миль южнее…

Впрочем, лишних предосторожностей не бывает. И потому-то поход спланировали так, чтобы пересечь залив Пасть в два-три дня, пройти вдоль почти необитаемого южного берега. На тот случай, если вдруг американцы тут уже авиаразведку наладили, высаживаться ночью.

Ночью из мелкого снега проступили страшные огромные тени — только никто из обитателей Вестероса их не видел. Место высадки выбрали там, где болотистый Перешеек переходит в сравнительно сухие и широкие луга Речных Земель, и где постоянно никто не живет.

Гидрографические катера нашли заливчик, где глубина пять метров начиналась недалеко от берега, чтобы неплавающие “Т-62” могли выходить по носовой аппарели. В нужных точках катера высадили на берег саперов Постоянной Готовности, не боявшихся ни ночной работы, ни сложных задач. Саперы накладными зарядами вырвали в камнях шпуры под опоры створных маяков, для питания которых переправили на берег и завели генераторы. За ровным гулом оста стук дизелей пропадал буквально в пяти шагах.

Над каменистым дном вытянулась цепочка кибер-лодок. По сигналу киберы легли на грунт кверху брюхом, включили свои ультразвуковые эхолоты на непрерывное излучение, чтобы получился сплошной приводной коридор.

С широких палуб “Никитина” и “Эриксона” поднялись беспилотные квадрокоптеры. Два повисли над местом высадки, два полетели дальше: проверять маршрут, отснятый дирижаблями с большой высоты несколько месяцев назад.

После проверки коридора и маяков катером “Т-99” два других катера повели к берегу “Христофора Колумба”. Корабль держал ход “самый малый”, чтобы прижимной ост не выкинул на камни, и все равно швартоваться без буксиров не рисковал. Темная гора металла придвигалась ближе и ближе, пока, наконец, не встала как задумано. Столбы воды от четырех якорей поднялись, как от снарядов.

Убедившись, что все четыре держат, командир “Колумба” приказал начать выгрузку. Аппарель бухнула в прибой; заранее подготовленные танки потоком пошли на берег. Метров двадцать по волнам под башню, вписываясь между синими огоньками створных маяков — а на камнях полный газ, и подальше от места разгрузки. В снежную ночь за красным приводным огнем на хвосте лоцмана-квадрокоптера, за меткой на экранчике секретного прибора, привязанного к ультразвуковой пищалке.

Двести километров от берега, шесть-восемь ходовых часов по трижды отснятой дирижаблями и дважды проверенной беспилотниками трассе — и вот он Зеленый Зуб, вот они Башни, вот они в Башнях коварные злокозненные Фреи.

Фреи оказались на восточной стене буквально с первыми лучами слабого предзимнего солнца. Пять молодых рыцарей, толкаясь и переговариваясь, жадно всматривались в открывшуюся на полях картину, и не могли подобрать слов, чтобы объяснить увиденное патриарху.

Всю ночь морской ветер нес от побережья снег, водяную пыль, мерзкую ледяную кашу — как всегда в это время года. Суставы старика Уолдера в такую погоду крутило нещадно, так что патриарх остался в большом зале — он всю ночь не спал от боли, что совсем не улучшало его настроения. Лорд Переправы ждал вестей от высланных на стену сыновей; благо, что от восьми законных жен Уолдер Фрей имел достаточно потомков и чтобы послать на войну и чтобы оставить дома, стеречь Башни.

Сыновья старого Уолдера столпились на восточной башне, на широкой плоской крыше, поднятой так высоко, что на ней даже не делали зубцов: ни одна стрела сюда не долетала. Разве только стрелы-бревна из баллист, но от них зубцы не защита, так что незачем тратиться. Семейство Фреев и без того строило мост через широкий Зеленый Зуб чуть не триста лет. Правда, следующие триста лет Фреи богатели на мостовых сборах — ну так ради чего, собственно, и старались. Единственный мост на пятьсот лиг в округе. С товаром или войском лодочками не обойтись, поневоле заплатишь.

Воевать Фреи не любили, хотя содержали громадные силы: тысячу конных в броне, три тысячи пеших. Бойцов они применяли аккуратно, чтобы по итогам любой междуусобицы оказаться на стороне победителя, и присягнуть победителю, не покидая замка. Недавно Фреи предали своих сюзеренов Талли, переметнувшись к Ланнистерам; вот Ланнистерам-то старый Фрей и велел посылать ворона.