— ... нет Алексей, батюшке твоему надобно правду сказать. И про золото, и про планы. Причем, обязательно вместе. Коли он с твоими планами согласится, тогда и золото выкачивать не будет. Не чужой ты ему. Да и вперед он глядеть может, когда в себе.
— Так мыслишь, про все золото докладывать? И про каменья, что рукотворные?
— Про каменья, наверное, пока рано. Да и сколько того золота есть — мы не ведаем. И двух тонн пока не добыли, а как дальше будет, одному господу известно. Половину, слитками государю Российскому отдаем. И впредь по чести делать будем.
— Но ведь ты сам говорил, что нам бы, то сделать, да се оплатить!
— Верно. Мошна у нас худая. И всякой монете дело найдется. Но кто тебе сказал, что батюшка твой четверти миллиона монет червонных применение не сыщет? Думаешь, разворуют и не на то потратят?
Задумчивый вид царевича говорил, что именно так он процесс и видит.
— Не о том думаешь. Нечего нам пока, окромя монет, дать. Коли заводы пустим — можно будет часть доли товаром отгружать. А пока только так. Еще и часть камней, что ювелир как неудачные отсеял, отдадим. Посетуем, что месторождение маленькое. Для "банковских" монет камешки не подошли, но для поделок ювелирных вполне годящи. Зато из оставшейся нам доли золота да каменьев — что угодно делать, право имеем. Вот на этом и заработаем больше, чем отдадим. И обид на нас таить не будут.
Алексей переломил с хрустом очередную хворостину и подкинул ее в костер.
— Все одно будут.
Увы, но тут он прав. Что у нас, на Руси, всегда хорошо умели делать руководители, так это шарить загребущими лапками по чужим карманам. Зачем мужику медный грош?! На пропой? Так лучше монетку к очередному великому делу пристроить! И будет от этого житься лучше. Кому лучше? Так, мужику, само собой. Он ведь пить меньше станет. Может, конечно, еще и есть меньше — но тут уже выйдут вперед церковники и объявят пост, вполне резонно рассказывая про очищение организма и вред чревоугодия. Одеть нечего? И на это у церкви рецепт есть — о душе заботиться надо, а бренный мир, это временно...
— Будут. Но мы уже говорили с тобой о справедливости. Она у всех своя. Мать для сына своего, татя пойманного, завсегда оправдание найдет и на судью обиду хранить будет. Таким уж создан этот мир. Оттого и прошу тебя над законами думать, дабы горя ими плодить меньше, чем благодати. Каждый закон, как весы, уравновешен должен быть. Нашкодил кто, так ему последствия и отрабатывать. Вот ты казней навыдумывал, а много ли проку будет от них вдове с детьми без кормильца? Предки наши не зря "виру" придумали. Ее ныне только подправить надобно, чтоб лиходей откупиться деньгами сразу не мог, а должен был бы их отработать на лесоповале или каменоломне. И срок его наказания от суммы виры зависеть будет, как все отработает, так и свободен...
Царевич поморщился от очередного проедания несуществующей пока плеши. Казнить действительно проще и нагляднее. Порой и это необходимо. Но планомерно подталкивал самодержца к экономической стороне уголовного кодекса. Коронная фраза Глеба Жиглова "...преступник должен сидеть в тюрьме" слишком затратна, особенно, когда полно вакансий на шахтах, полях и заводах.
Тема для вице-империи уже перестала быть теоретической, вот и вызывала дебаты. Два поселения обновили свои порубы постояльцами, и Алексей маялся вопросом законотворчества. По мне, так его метания выеденного яйца не стоят — открыть на Хайде пару отдельных шахт и организовать при них рабочий поселок. Железо нам нынче как воздух нужно. Пустовать шахты явно не будут. Получать на них каторжане станут по обычным, весьма немаленьким, расценкам. Часть пойдет на содержание, остальное на погашение виры, которую выплатит пострадавшим государство. Чего тут мудрить? Сроки придумывать? К чему? Будут активно работать — выйдут быстрее. А самые хитрозадые и пожизненно сидеть на шахте могут. Возникнут еще проблемы внутреннего содержания, группировок и "паханов" — но это уже отдельный вопрос. Важный, но терпящий пока отлагательства.
— А кто эту виру определять будет? Она, считай, каждый раз своя выходит. Одна вдова бездетна, а у другой десяток ртов.
Пожал плечами. Справедливости нет. И никогда не было.
— Говорил же тебе, табель составь. Посмотри, как предки делали. Вира от деяния определена. Всем не угодишь...
Алексей подкинул в костер очередной сучек, осмотрел с надеждой горизонт. Спасатели не стремились снабдить нас топливом и радушием. День перевалил за половину, неторопливо склоняясь к вечеру.
— Давай лучше дальше думать, что батюшке сказывать буду.
Непонятно, отчего тема наказаний так болезненна для царевича? Приятного в ней, конечно, мало. Но реакция у юноши какая-то странная.
— Мыслю, о золоте государю не так интересно слушать будет, как о других планах. Ты поведай, как можно персидский поход на восток развернуть. От юга Каспия до горных хребтов на востоке тысяча двести километров, два месяца похода. Вдоль них до побережья Тихого океана еще пять тысяч километров, или восемь месяцев похода. Пусть будет год. С учетом сложностей переходов, трудностей снабжения и необходимости ставить форты вдоль южной границы России, пусть будет два года. Авантюра чистой воды, но очень почетная и героическая. Думаю, Петр Алексеевич за нее ухватится двумя руками. Особенно, если ты скажешь, что на берегу Тихого океана его будут ждать припасы на всю армию.
Алексей прищурился, уловив новшество в уже оговоренных планах.
— Откуда припасы-то? Батюшка меньше ста тысяч не поведет. У нас на столько ртов никаких трудов недостанет. Людей мало. Земель. Механики. Да что тебе говорю, сам ведь знаешь.
Выдержал паузу, выразительно подняв к небу указательный палец.
— Вооот! Об этом и надобно речь с государем вести! Будут у нас люди, создадим магазины для армии. А коли еще и ледовых судов наделают поболе, будет и огневой припас, который мы пока делать не можем. Вот об этом и говорить надо! Поможет государь нашим задумкам ныне, так сможет хоть на следующий год Великий Поход начинать. Пока он к нам дойдет, свои запасы истратит, но мы ему уже новые наготовим. Сто тысяч солдат, это не так уж много. Триста тонн продуктов в день, сто тысяч тонн в год. В пересчете на пахотные земли, около сорока тысяч гектар, или поле размером двадцать на двадцать километров. Самое главное, чтоб на полях этих было кому работать. Сотни три паротягов с комбайнами, артели земельные. Тысяч пять артельщиков. Плюс еще пару тысяч вспомогательного работного люда. Плюс рыбаки и флот промысловый... Дальше сам знаешь.
Алексей моргал ошарашено. А что он хотел? Мы сами по себе еще десяток лет развиваться будем. Как это ни печально, но война подстегивает промышленность, и ускоренно взлететь мы сможем только на ее гребне. Загорится Петр идеей "южной границы", нам сюда всего моментом напихают. И золотишко Саверсе, брошенное нами на весы решения государя об организации очередной кампании — может склонить события в нужную сторону. А царевич все чахнет и мелочится...
— ... Вот о чем надобно с Петром Алексеевичем речи вести. Они его сердцу милы будут. Не придумки наши, а карта подробная, походом расчерченная. Зря мы, думаешь, у чосонцев описи земель "на западе" собирали? Под нее тебе все запросы простят, да еще и сверх меры облагодетельствуют. Наши береговые наряды вдоль ледового пути должны были реки к истоку исследовать, значит, возможно, смогут часть припасов по ним поднимать поближе к пути Южного Похода. Выходит, и эта твоя задумка не блажь царевича, а предвиденье великое...
Алексей прервал мое расписывание молочных рек.
— Не мое, а твое!
Поймал взгляд царевича, и веско ответил.
— Алексей. Прекрати. Справедливости нет. Воздаяние, это другое. Оно, коли будет, то потом, многие лета спустя. Ныне на тебе держава молодая. Младенческая, можно сказать. Младенцу все едино, сколько у него кормилец, а вот мать у него одна. Ты понял мою мысль?
Оторвав от меня взгляд и подбросив веток в костер, царевич нехотя кивнул.
— Тогда давай еще подумаем, что для твоего "младенца" потребно, да как это добыть...
День перетек в вечер. Разгулявшийся после обеда ветер стих до полного штиля. Водную гладь разрывали только всплески рыбы да качающиеся островки водорослей. Поужинали обедом, решив поддерживать на берегу костер и вспоминать в конце каждого часа про шарманку. Наполненного впечатлениями и мыслями Алексея отправил спать в грузовой отсек. Сам устроился на притащенном к костру плавнике и закурил вторую трубку за день. Все же, изобретение сигарет заставило курить больше. Трубка, это ритуал, не терпящий суеты.
В небе ярко горели чистые звезды, в лесу похрустывали ветки под тяжелыми лапами, рядом пощелкивал костер. Благодать.
К слову, если в лесу ходит зверь и хрустит мелкими веточками, то это нормально. Несмотря на всяческие охотничьи байки, тихо звери ходить не умеют. Да и не надо им такого. А вот если хрусты и топот прекратились — это должно настораживать. Значит, зверь начал подкрадываться, и вот это он может делать медленно, незаметно, и практически бесшумно. Так что, пока за спиной деловито хрустит, шебуршит и чмокает — можно помечтать, глядя в звездную черноту. У жителей леса свои дорожки, и свои пищевые цепочки. А какая дорога у нас?
Отпил еще чаю, смачивая утомленное разговорами горло. Вгляделся в горизонт. Показалось? На всякий случай сходил в самолет, аккуратно отодвинув ноги недовольно промычавшего царевича из прохода, и вытащил ракету.
Лягнув плечо, красный световой шар ушел в зенит, заявляя на всю видимую акваторию о нашем местонахождении. Лесные шумы за спиной затихли, заставляя настороженно осмотреть темные шеренги стволов, вместо контроля горизонта.
Тишина и темнота вновь опустились на берег, обходя вниманием пятно костра. Ответных приветов горизонт не преподнес. Оставалось смотреть, как над водой мелькают тени летучих мышей и зарождается туман у корней кустов, нависающих над гладью пролива.
Под утро разбудил царевич, полезший в самолет покрутить шарманку и наступивший на руку. Обсудили с ним ловкость и внимательность стоящих на посту. Пришли к обычному выводу, что во всем виноваты некие полуслепые безрогие животные. Заварили "чашу примирения", попробовали размочить на вьющемся из автономки паре залежавшиеся пирожки.
Начинался новый день, заставивший меня добавить к НАЗу еще и маленькую разборную байдарку. Заодно обсудили с Алексеем его будущую спортивную яхту. Точнее швербот. Вариантов не так уж много — для юных моряков сгодится "Оптимист", для тех, кто постарше — "Кадет". Обе лодки предельно просты. Время изготовления около ста человеко-часов. Бригаде корабелов на два дня работы. Мореходность у обоих вариантов довольно высокая. Кстати, тупой нос на этих лодках именно ее и обеспечивает. История развития подобных спортивных классов показала, что как только маленьким лодкам делали острый нос, так их сразу начинали захлестывать волны. Вернулись обратно к тупому форшпигелю вместо острого форштевня, наплевав на незначительную потерю скорости. От добра, добра не ищут.
Для Алексея попробую построить "Торнадо". Выйдет, наверняка, посредственно, так как точных обводов и размерений у меня даже под пытками из памяти не достать. Но будет "нечто похожее". Три монотипа спортивных лодок — "Юнга", "Кадет" и ... "Торнадо". Рука не поднялась переименовывать класс. Для дальних гонок пока ограничимся почти монотипными кэчами.
Если вспомнить мою историю — развитие спортивных парусов в России началось при Петре. Именно тогда государь учредил Потомственный Невский Флот и Партикулярную верфь при нем. На которой было построено, и безвозмездно роздано дворянам Петербурга, около полутора сотен парусно-гребных суденышек. Собственно, эти "экзерциции", то есть, парусные тренировки, и дали название "Маркизовой луже".
Со смертью Петра спортивные паруса забросили на сотню лет. И только в середине девятнадцатого века, при Николае Первом, вновь возродился Невский Флот и прошла первая гонка у Толобухинского маяка.
К революции Россия подошла уже с гоночным флотом более чем в пять сотен больших яхт и десятком международных призов. Потом... потом была революция и "... до основания". "А затем..." ничего не было довольно долго.
Перед Великой Отечественной взрыв энтузиазма испытала не только авиация. Спортивным парусникам перепало ничуть не меньше. Появились десятки парусных классов, "Эмки", "Эрки", "Элки". Лодки строились на заводах в ошеломительных количествах. Одних только крейсерских, морских, швертботов класса "М" построили более двух с половиной тысяч. Некоторые эти швертботы до моих дней дожили.
Мелочь типа "Ш-10" строили вообще без счета. Было ли это "лебединой песней" спортивных парусов — сложно сказать. К временам начала "процветания и изобилия" конца двадцатого века, "загнивающая" Россия подошла с восьмью тысячами вымпелов спортивного флота и двумя сотнями яхт-клубов. Затем еще одно "до основания", но уже в смысле места, на котором сидят. Сколько осталось на воде спортивных парусов после этого — не ведаю. "Катран" гордо нес спортивный номер чуть меньше сотни. На гонки обычно собиралось до трех десятков вымпелов. Яхт-клубы ударились в коммерцию и сдали пирсы навороченным катерам. "Ничего личного, бизнес есть бизнес...". История преподает хорошие уроки. Надо только их помнить.
На пролив наполз туман, укрывая птенцов "Аиста" от спасателей. Обед не пришел, даже когда мы его поискали по округе. Стало прохладно и грустно. Накидывал в блокноте проект маленькой разборной байдарки, напоминающей фанерным скелетом "Салют" а кожаным дном "шкуры" алеутские творения. Алексей оттачивал аргументы для своего выступления перед отцом, постоянно отвлекая вопросами. И чего мы так уверены, что Беринг придет? Сами себя убедили?
Ревун первым расслышал царевич. Отвлек меня от воспоминаний. Действительно, что-то весьма знакомо рявкает. Чем бы ответить? Пометил, пролистав блокнот, что надо ревун и на самолеты устанавливать. Все же, птичка у нас водоплавающая. Весла есть, якорь то же был, пока его не выкинули из-за перегруза. Должен и ревун быть, дабы распугивать птиц на посадке и отвечать проходящим мимо канонеркам. Не все же ценные патроны тратить.
Дальше наступил конец короткой и романтичной робинзонады. На берег наехали люди, тискали царевича и недобрым словом поминали меня. Бригада техников с канонерки перевезла две бочки топлива и во второй половине дня попробовали запустить двигатели. Потом поменяли калильные свечи и попробовали еще раз. Разобрали топливные регуляторы, невесть чего нахватавшиеся, и попробовали снова. Как известно, высшие силы третий раз любят.
Тем временем определились с местоположением. Не дотянули сорок шесть километров по прямой. Двадцать минут лета и сорок литров топлива с запасом. Обидно. Алексей настаивал на продолжении перелета и гордом появлении над Асадой. Посмотрел на легкий туман, так полностью и не разошедшийся под ветром, на относительно чистое небо... Почему бы и нет? Продолжим делать сказку былью.
На этот раз взлетали без бочек и приключений. В экипаж временно добавились по одной "тени" со стороны Алексея и меня. Меньше четырех сотен килограмм веса и почти пустые баки. "Аист" взлетел как стрекоза, практически с места. Что не говори, но "побольше хорошего" для летательных аппаратов вредно. Они предпочитают чего полегче.