— Эй! — возмущённый голос из угла. — Тут чё, дискриминация? А мне налить?!
Натан сидел на полу, скрестив ноги, и подкручивал колки на старенькой акустике. Вид имел самый занятой и озабоченный. Леш усмехнулся.
— Только если в магазин сходишь ... — Лешак свято соблюдал свои интересы. Ты хочешь кофе, я не хочу идти на улицу. Бартер, бля.
Чё?
Ни "чё", а давай в темпе!
— Нат, блин, ты бегаешь быстрее. Как раз заварится к твоему приходу.
Ну да. Бегаю. Не, ну вы чё, сговорились?! Я, видите, делом, бля, занят... Ладно. Чёрт с вами.
Натан, отложил гитару, вышел в коридор, и... Блин! Кхм... А...что и на что??
Упёрся плечом в дверной косяк и, из-под упавших на глаза волос, разглядывал обоих. В уголке губ покоилась спичка.
— Нат, список и деньги — на холодильнике...
Ага... Чуваки, мне нельзя давать деньги! Я ж конфет куплю. И презервативов. Аль, пакет дай какой-нибудь... Так. Бля. На холодильнике, значит? Здесь кот! Спит...вроде бы...нет, не спит — делает вид, что равнодушно наблюдает за...моей рукой... Fuck!
— Леш... Аль... — кто-нибудь!!! — Уберите этого...Людвига, блин, вана!
Да пажалуста-а!!!
Людвиг злорадно сверлил человека взглядом.
— Люд, злыдень ты... Иди сюда, — Лешак аккуратно — а кто, блин, знает, что у этой зверюги на уме! — стащил кота с холодильника. Кот тяжело вздохнул и смирился. С этим лучше не спорить. Вожак, бля.
Хлопнула дверь.
Натан бежал вниз по лестнице, и ему казалось, что ступени жалобно поскрипывали под ногами. Бетонные? Ха! Да не такой уж, блин, я тяжёлый! Чтоб подо мной бетон скрипел... Могу и лететь! О, бля, точно! Сто лет этого не делал...перила, правда, узкие и как-то ненадёжно покачивающиеся...да плевать!!.. Ух-х...
— Ну, что делаете, а?! — всплеснула руками бабка, она уже открыла дверь своей квартиры и даже поставила сумки через порог, но не смогла удержаться от замечания. — Взрослые же люди!
Нат усмехнулся и вылетел на улицу. Так. Главное — это бумажку не потерять. Где...а, в кармане. Какой двор пустой...качели только покачиваются слегка. Кто-то только что был здесь...да ушёл. Кто? Теперь ни за что не узнать.
Темнеет. Пока потихоньку. Но последнее время темнеет всё быстрее и всё раньше. Пережить бы зиму. И переждать. А там видно будет. Когда придёт чёртова весна, я услышу. По гулу мотоциклов на дорогах — байкеры проснутся.
Иду по песку. Сюда вроде бы недавно привозили целую кучу песка. Для детей. Теперь гору эту растоптали в хлам, в практически плоскую серо-жёлтую зыбкую площадку. И теперь здесь видны следы! Собачьи...человеческие...
Магазин. Прямо на меня призывно смотрит огромный такой супермаркет. Яркий. Одним взмахом двери он заглатывает с десяток покупателей. Я боюсь к нему даже подходить. Двери открываются и закрываются автоматически.
Невдалеке у столбиков с оставленным на время велосипедом — привязанная собака. Алабай. Бежевый, чистый и расчёсанный, он зевает — заждался уж хозяина... Глянул на меня, уныло махнул хвостом. Свои.
"Эй, чувак! Увидишь в этой большой будке моего, скажи, чтоб закруглялся — пора забирать нас с этим круглоногим железным инвалидом и домой валить!"
"Ладно..."
Стеклянные двери. Везде. Честно, если б они открывались вручную или просто медленно, я б точно врезался. Стою с пакетом, засунув руки в карманы, и оглядываюсь по сторонам. За кассами — скамеечки, на них расселись ожидающие. В основном мужики. Многие с газетами. А у касс — преимущественно женщины. Разные. Мало кто из них спешит расплатиться и запихать продукты и всякое там другое купленное и очень нужное дерьмо в сумки-пакеты. Это ж...не просто необходимость, приходить сюда — это всё равно, что отдыхать. Или навещать старого друга. Стрессовыводитель.
Какая-то баба у первой кассы всё ищет мелочь в кошельке, на столе перед ней — куча разных банок и консервов, хлеба...на месяц, наверное...тапки в мешке...отвратного зелёного цвета...сосиски-сардельки...маринованные огурцы...
— Карта скидок? — спрашивает кассирша. — У вас есть карта скидок?..
За этой, с тапками, стоят малые девчонки-подростки, жуют жвачки, постукивают ногтями и глядят нетерпеливо. Толстый лысый мужик увлечённо погружает бутылки с водкой в пакет. Старушка отсчитывает жёлтые копейки за апельсины...
Замечаю, что торчу посередине прохода и тупо разглядываю людей. Блин. Светло тут, как самым ясным летним днём. И играет какая-то заезженная песенка.
Вперёд, мимо охранника и металлических поручней. С корзиной тошнотворного красного цвета.
Молодая женщина у прилавка сомневается. В правой руке она держит рулон туалетной бумаги розового цвета и в ромашку, а в левой — такого непонятно голубоватого и тоже с каким-то рисунком. Когда я прохожу мимо, с ужасом узнаю, что эта бумага ещё и пахнет. Я не хочу спрашивать, зачем. Честно...в некоторых вещах я консерватор, каких поискать. Испытываю немое уважение к этой даме. Она всё-таки предпочла ромашки. Быть может, правда, её чуть поторопил мой офигевший взгляд...
Прогуливаюсь между стенами. Это реальные стены. Их даже Флойдам не сломать, потому что это стеллажи со жрачкой. Всякой. Считается, что чем они выше и разнообразнее, тем лучше жизнь. Качественнее. Обеспеченнее и разнообразнее.
Сворачиваю в чайно-кофейный коридор и сразу же хватаюсь за банку, от которой просто веет кофеином. Хмурый мужик рядом озабоченно роется в чайных пачках-коробках. Бубнит сердито. Ему нужен чай с лимоном и жасмином, а попадается сплошной бергамот.
Наблюдаю за ним с минуту, наверное, а потом просто начинаю ржать. Громко и неприлично. Но мне по фигу. Как-то чисто инстинктивно меня тянет в дальний конец этого хлева, туда...к поблёскивающим на неоновом свету стеклянным бутылкам...и плевать, отдают они там жасмином, тмином, перцем или ещё чем. Факт-то остаётся фактом: в них есть спирт. Это главное и всё подавляющее обстоятельство.
Жаль только дорога до полочек с бутылочками проходит через молочный павильон, и я успеваю узнать достоинства и недостатки всех представленных здесь йогуртов, Бл..дь. Ха! Оказывается, если на йогурте написано "PP", это гораздо лучше, чем надпись "PS", так как полипропилен более устойчив, чем поли...какой-то там...стирол. Типа не разлагается и не вреден. О! А ещё х..ва туча каких-то там кефирных извращений с бактериями. Это — тоже полезно. Против...дизбактериоза. Оглядываюсь на разговаривающих дам. Офигеть. Эт что ж такое вы с собой делаете, что микробы не выдерживают и дохнут?!
Нет. Мне нужна выпивка.
Крутой стеллаж с прозрачными бутылками. Водка. Нет. Не то. Красно-жёлтый ряд... Вино. Никогда кислое не любил. Не гурман. Мне всё вино одинаково. И сладкое — тоже не особо. Только горькое. Чтоб скулы сводило. О! Витамин В, бля!
Витрины с хлебом и булками пестрят. Женщины снова сомневаются. Тут вопрос проще: съесть или не съесть? Ну, съесть. А последствия? Ха! Что, бля, нелинейная логика, да?! Лады, подсчитаем калории... Fuck, знал бы тот физик, что ввёл эту единицу, насколько ненавистной она станет...женщинам... Хватаюсь за буханку чёрного хлеба и вспоминаю: наверное, надо мяса какого-нить прикупить...
— Что ты будешь? — интересуется у мужа одна дама.
— Ну... — тот чешет затылок, — можно, конечно, взять с ореховой начинкой...или с маком... если свежие, конечно...
Понял. Это пытка такая. Для меня. Женщина! Меня накормите, а! Я съем всё, мне плевать, орехи там, бля, мак...свежее, не свежее...это же — еда!
Сосиски. В непищевой одежде с красными продольными полосками. Мож...огурцов? Не, я не питаю к ним особой любви, просто там девушки у прилавка с овощами скопились...активно так обсуждают, какие именно огурцы вкуснее...ну, вариантов много, на самом деле. У меня. Главное, чтоб не огрели потом сумками...ну, типа корзинками. Мне уже смешно, я уже разогнался...
А? Что?.. За рукав дёргает какой-то старик. С палкой. В очках с офигенной оптикой. Чё?.. Не, отец, я не видел тут сухарей...и консервов... Здесь действительно можно заблудиться. Ну, чёрт, папаша! Ищите сами свою кильку, бля!
Чёрт. Снова замечаю одну вещь. Опосля. Как всегда. Я стою и практически кричу на него. Видимо, он глух и плохо слышит. Зато слышат все вокруг, в том числе и девчонки с огурцами. Неодобрительные взгляды общества из всех углов. Нельзя обижать стариков. Нельзя повышать на них голос. Можно только не выплачивать им пенсии и, задрав голову, проходить мимо.
Fuck. Я не люблю старость. В какой-то момент я понял — она раздражает меня. Она бессмысленна. Тупое доживание. Постсуществование. Я...её боюсь? Нет. Я просто не люблю её, как не люблю вино. Крепкое, выдержанное, дорогое...
Бегу его за локоть и мы идём искать кильку в масле. И сухари. Чёрные. Какого-то там хлебозавода. В процессе этого увлекательного действа узнаю, точнее, до меня доходит, что он почти слеп. И он один в этом ёб..м супермаркете.
Знаешь, отец, было время, когда я питался исключительно консервами. Пару лет. ТУ. И была это в основном килька, потому что Фокс в то время на заводе консервном работал. Вот и таскал. Еду. Вождя гнали отовсюду, сегодня на работу взяли — завтра выгнали, бумажка там какая-то пришла...на него...от кого-то... Леший машины ремонтировал. Ночами. Днём усиленно работать было запрещено — он ж несовершеннолетним был. И без документов. Шакал контрабандничал потихоньку. Мы отбивались от людей в форме — из военкомата и людей в дорогих костюмах — из каких-то попечительских советов. Социальных работников, бля.
А я собак тренировал. Гонял по площадке в целое поле величиной. Кидал им палки и носился по снарядам, как...псих. И больше мне ничего не было нужно. Мне и сейчас... ничего больше не нужно.
Вот она, пресловутая килька. Вечная килька. Спасительная килька. Маленькие рыбки в жестяной банке.
Ты скрипишь: "спасибо". Погоди, дай погордится собой...я ща за сухарями ещё полезу... Какие тебе? Ну, бля, тут с изюмом есть, с маком...ещё с чем-то...
Отодвигаю пачки с шуршащими кусками хлеба. Смотрю на них и между ними. Да ща, ща!.. Погоди ты...дед... Блин. Я забываю про сухари, я упираюсь в полку локтями и смотрю сквозь стеллаж. Там женщина идёт. Она улыбается, держит под руку мужчину в очках, с седой бородой, в костюме...интеллигентного такого вида... Она в шляпке персикового цвета, шарфике и пальто. Она — художница.
Мужчина катит впереди продуктовую коляску...там бутылка красного вина, чай... Не важно...
Я хожу по Морю-Сердцу,
А Птица надо мной — Душа.
Не верна она мне, знаю,
Но она никому не верна....
На, отец. Вот тебе сухари. Чёрные и без всего. Ну, без добавок в смысле... Я тоже не люблю жизнь с добавками...
Не решаюсь глаза на них поднять. На них. Не хочу. Она, быть может, увидит, она, быть может, узнает. Хотя, с чего это вдруг? Миллионы портретов в миллион дней... Всё, отвали, старик. Мне — к кассе.
Очередь. Back to CCCP. Облокачиваюсь на стойку и первое, что попадается на глаза — это жвачки, шоколадки и презервативы. Ну, точнее, последнее попадается первым.
— Карта скидок? — то и дело спрашивает кассирша у покупателей.
Нет. Нет, ну, зачем, а... Художникам к другой кассе, блин. Отворачиваясь, чувствую себя последним трусом. Почему-то. Губу кусаю зло и кидаю в корзину пачку презервативов. Плевать, что они здесь — сплошное дерьмо. Это называется, хотите неприятностей — купите презервативы в продуктовом магазе. По х..й.
Очередь моя подходит, я достаю деньги, отдаю их девушке и...среди купюр натыкаюсь на бумажку. Там Алькиным почерком написано: "молоко, творог, майонез, масло подс.".
Гляжу, за что я собственно расплачиваюсь... Пиво раз, пиво два, пиво три...а, ну, конечно, — хлеб! Сосиски. Кофе. Презервативы. Килька.
Fuck. Были у меня вроде деньги какие-то в кармане...ну, типа, свои...вроде...
— Карта скидок? — спрашивает девушка.
Ага. Щазз. Ночной абонемент.
Стою с полным пакетом посередине прохода. В кармане — десятка. Помятая. Моя. Не помню, откуда. Ну, и...ещё копеек двадцать, наверное.
Побьют. Нет, совершенно определённо — побьют. Оба.
Ну, я же говорил...нельзя меня в магазин запускать...совершенно нельзя... категорически...если что-то поручили мне, это плохо кончится... Блин, а ведь беременным нужен кальций. Ну, типа, молоко и творог. Какая же я сволочь.
Стеклянные двери распахиваются, выпуская меня на вечернюю улицу. Алабай мотнул головой: "Ну?!". Я только пожал плечами: "Не видел я твоего...хозяина". Он вздохнул и положил голову на лапы. Придётся ждать.
У остановки сидят какие-то бабки. Семечками торгуют. Укропом. И одна — у самого киоска газетного — цветами...тюльпанами...
Если теперь на песке и есть следы — их видно всё хуже. Скоро совсем стемнеет. Забегаю в подъезд — как же, бля, холодно стало! Соседка, бабка эта с первого этажа, что за перила на меня ругалась. Стоит. Смотрит, прищурившись. Узнала. Вид такой, будто скажет сейчас: а вот давай, бл..дь, теперь также наверх!!
Бегу. Наверх. По ступеням. Бр-р-р...руки замёрзли...а кофе, наверное, давно остыл...
— Натан!! Это...что такое?! — это Аля в пакет заглянула.
Бля. Аль, я...
— Нат, ну, ты... — у неё даже слов нет.
Смотрит на меня так, будто... А я стою в ботинках, не разуваюсь пока — вдруг выгонит. Держу за спиной цветок...красивый красный тюльпан...протягиваю ей.
— Аль, ну, я...забыл как-то... — говорю.
Прости, это всё, на что хватило той десятки... Нет, ну, погоди, нам что, кофе не нужен?! А хлеб? Алик, а килька!..
Вздыхает. По взгляду её вижу, что ботинки мне всё-таки можно стянуть, не опасаясь за свою жизнь.
Совесть? У меня?.. Ну, есть, наверное...где-то...имею я его иногда...она же меня — о-о-очень редко...в этом вся и беда.
— Тебя где носит? — кричит Леший из кухни. — Опять придётся чайник греть!
Кофе пахнет...специями...и...салом?! Сало на ночь?
— Не хочешь, не ешь, — Леш равнодушно пожал плечами, а потом кинул взгляд на меня, — мне ж больше достанется...
Щазз! Ага! Не ешь... Нож дай! О! А тут что? В кастрюльке. Что улыбаешься так хитро, Скандинавка?
Как это что? Струны, Натан, струны!
— Аль... — отхожу от неё подальше. — Ты ж...себя варишь!
— А кто сказал, что жизнь музыканта легка и полна приключений? — она ловко доставала из кипящей солёной воды струны и тут же насухо вытирала их мягкой тряпочкой.
Лешак поставил на стол тарелку, потянулся и принялся аппетитно хрустеть луковицей, макая её в соль и закусывая хлебом.
— Аль, — он протянул мне нож, не переставая жевать. — Чего-чего, а уж приключений в нашей жизни хватает!..
Ага, подумала Алик, и главное моё приключение — это ты.
— Не п-понял... — Лешаковский бас за моей спиной. — Чё эт ты, брат?!.. — и смотрит удивлённо так и настороженно.
Ну, он хотел сказать: какого...ты моей женщине цветы даришь?!
— Леший! — оборачиваюсь. — А почему эт я не могу красивой женщине цветы подарить?! Ну...хотя бы один...цветок... Просто так, блин!!
Алик смеётся. Целует Лешего в лоб, берёт свой бас и занимает место на одеяле.
