Свою посильную лепту в общее веселье внесли и комендоры носовой башни "Идзумо". Пара столбов от взрывов снарядов первого, пристрелочного залпа по "Авроре" встала гораздо ближе к маленькому авизо, чем к русскому крейсеру. На что Фукуи отреагировал предельно вежливо, просто попросив сигнальщиков отсемофорить на "адмирала" просьбу стрелять по противнику. После того, как его корабль был, во второй раз за эту войну, несколько раз продырявлен убегающим от его начальника русским крейсером, ему было не до чинопочитания — надо было заводить пластырь на подводную пробоину и срочно прикидывать, в какой из ближайших портов сподручнее отползать зализывать раны.
Увы, за любое веселье рано или поздно приходится платить. Настал час оплачивать счета и для "Авроры". Несмотря на то, что из тройки "сестер богинь" она была самой молодой, быстроходной и удачно построенной, от "Идзумо" она уйти не могла. Хотя на деле паспортное превосходство в три узла "Идзумо" и оказалось завышено почти в два раза, для догона хватило и этого. Спустя примерно час после ее столь удачного прохода через кучу спасающихся бегством транспортов, восьмидюймовые снаряды стали настигать "Аврору". Еще через полчаса противники сблизились до расстояния приемлемого для действия орудий калибра шесть дюймов. "Аврора" получила первое попадание и, немного изменив курс, ввела в действие орудия левого борта.
Прошел еще час... К его исходу от чистенькой, новенькой "Авроры", почти ничего не осталась. Менее месяца назад "Аврора" была перекрашена из светлой средиземноморской окраски в стандартный для кораблей ВОКа шаровый цвет. Сейчас крейсер постепенно, по мере выгорания краски в местах пожаров, менял цвет на пепельно-серый. Во время борьбы с огнем погиб старший офицер кавторанг Небольсин. Кроме него по кораблю убитых было уже под пятьдесят нижних чинов и шесть офицеров...
Боеспособность крейсера стремительно падала. Из пяти 152-миллиметровых орудий левого борта могли вести огонь два. На месте кормового осталась только огромная дыра в палубном настиле — японский восьмидюймовый снаряд попал в беседку с зарядами. Но и это не поколебало решимости Засухина продолжать бой. Крейсер еще был на ходу, множественные попадания на удивление пока никак не повлияли на скорость и управляемость. И пока "Аврора" еще могла наносить противнику урон, об открытии кингстонов думать было преждевременно.
Самолично переложив руль право на борт, с мостика на подмену прислуги орудий левого борта уже были отправлены все рулевые и сигнальщики, кроме одного легкораненого, Засухин ввел в действие орудия правого борта. От дальномера Барра и Струда, снятого с "Рюрика", и всего три недели назад установленного на крыше штурманской рубки, остались только обломки. Но и "Идзумо" уже приблизился на 27 кабельтов. Пользуясь этим, на левом крыле мостика кто-то из офицеров-артиллеристов азартно крутил верньеры микрометра, поминутно выкрикивая дистанцию до цели.
Об организованной наводке и едином управлении огнем остались одни воспоминания, каждое орудие теперь вело собственную войну, но и такая стрельба иногда давала свои плоды. Вот от попадания вздрогнула носовая башня японского броненосного крейсера. С ее потолка посыпалась стеклянная крошка от разбитых лампочек и оптических приборов управления стрельбой. Снаряды носовой башни стали ложиться неприемлемо далеко от цели. Но все это было для "Авроры" всего лишь отсрочкой неминуемой гибели. Идзичи изменил курс, становясь бортом к "Авроре". После чего за упрямого русского принялись артиллеристы кормовой башни и казематных шестидюймовок.
После очередного взрыва на борту, к Засухину из низов прибежал посыльный, с известием о медленном затоплении средней кочегарки, и что "минут через пять придется заливать топки в ее котлах, а то рванет". Снижение скорости до 15 узлов, вызванное через четверть часа падением давления пара, вскоре позволит японцам подойти на убойные 20 кабельтовых, и, значит, время жизни "Авроры" теперь измерялось уже не часами, а минутами.
— Кто-нибудь, найдите мне минных офицеров, или хоть кого, кто вообще уцелел из минеров! Мне нужен рапорт о боеспособности минных аппаратов! — проорал из прорези рубки, испещренной множеством попавших осколков Засухин, — И на баке! Пошлите посыльного в лазарет, пусть скажет докторам, чтобы готовились к спасению раненых. Бегом!
— А ты, братец, — обратился командир к ожидавшему ответа кочегару, настолько жадно глотавшему свежий воздух, что Анатолий Николаевич невольно подумал, — "воистину перед смертью не надышишься", — Скажи своим духам, чтобы, как зальют топки, шли в лазарет и помогали вытаскивать раненых наверх. Самим им не выкарабкаться, когда мы кингстоны откроем. Ну, давай, беги скорей, братец...
Перекрестившись, Засухин закрепил штурвал обломком переговорной трубы, зачем-то поправил на голове фуражку и вышел с рупором на мостик. Окинув горестным взглядом свой избитый крейсер, он мельком взглянул в сторону почти неразличимого за дымом японца, и набрав полную грудь воздуха, обратился к своим морякам, по крайней мере, к тем, кто мог его услышать:
— Братцы! Товарищи мои! Вы до конца выполнили свой долг! Нам осталось только показать желтобрюхим макакам, как гибнут русские моряки! Как только мне доложат, какие минные аппараты у нас еще боеспособны, я пойду на японца. Если он сдуру не отвернет — мы попробуем подорвать его минами. Если у него хватит мозгов, и он начнет отходить...
— Вашбродь, япошки отворачивают, — раздался с крыши ходовой рубки удивленный голос последнего оставшегося на ногах сигнальщика, держащего бинокль левой рукой. Правая, перебитая осколком полчаса назад и перетянутая веревкой для остановки кровотечения, безжизненно висела вдоль тела.
— Куда отворачивают, становятся к нам другим бортом? Неужто мы им настолько повыбили артиллерию на левом? — Засухин прильнув к биноклю, впился глазами в дымчато-серый силуэт...
— Никак нет, вообще отворачивают, уже кормой к нам стали... — ответил сам ничего не понимающий матрос.
Под ликующие крики уцелевших комендоров и марсовых, их командир оторопело наблюдал, как развернувшийся японец уходил на восток. И только очередное попадание восьмидюймового снаряда, ополовинившего кормовую трубу "Авроры", заставило его вернуться в рубку, избавив от неожиданного оцепенения. Как и Рейн несколькими часами раньше, Засухин не сразу понял, что делать с лотерейным билетом, на котором оказалось написано слово "Жизнь"...
* * *
Час спустя "Идзумо" окончательно исчез за начинающим темнеть горизонтом. Счастливое избавление было настолько непонятно офицерам "Авроры", что с четверть часа на ней не предпринимали вообще ничего.
А спустя еще сорок минут, там, куда ушел японский крейсер, небо озарилось далеким, но очень мощным взрывом. Все моряки на верхней палубе "Авроры", занятые растаскиванием обгорелых завалов, и спешным ремонтом не до конца угробленных орудий, как по команде уставились на восток. Что могло рвануть так, чтобы вспышка осветила пол неба, было совершенно не понятно. Тем более необъяснимы были два взрыва: минут через десять в той же стороне громыхнуло еще раз.
— Наверное, на "Идзумо" нашим шальным снарядом взорвало погреба! — радостно предположил молодой мичман-артиллерист.
— Ну, да, — остудил чрезмерные восторги подчиненных Засухин, — Полтора часа летел снарядик. Воистину — шальной. Ну, и даже если... А второй взрыв через десять минут после первого, это в честь чего? Второй шальной, заблудившийся?
— Но тогда, что это было? — задумчиво проговорил лейтенант Прохоров, старший штурманский офицер крейсера, пытавшийся по ходу дела придумать, как ему сподручнее определить место "Авроры", если секстан во время боя... немного погнуло.
— Боюсь, этого мы сейчас не узнаем, Константин Васильевич. Лучше о насущном давайте. Скажите мне, каким курсом нам ковылять во Владивосток, и как его взять, если все компасы у нас поразбивало?
— Идем Норд Ост двадцать, а определяться пока придется по Полярной звезде, благо облаков нет. Может к утру сооружу какое-нибудь подобие компаса, из магнита в чашке с водой. Помните в корпусе была курсовая работа? А пока — только по звездам, ака Магеллан с Колумбом. С этой железякой, сами видите...
— Понятно. Но лучше, все-таки, миль на тридцать к Весту отползти сперва. А то, если он поутру нас ловить вздумает, на прямой дорожке может и прищучить. Как у нас с углем? Хватит на двенадцати узлах? Ну, вот и славно, господа. Вот и славно...
— Славно. Только бы вторя труба устояла.
— А смысл? Кочегарки все одно вывели...
До Владивостока израненая "Аврора" добиралась три дня. "Лена", сделав крюк в сторону Цугару, пришла в базу днем позже, и только из возбужденного рассказа слегка пришибленного Рейна, Засухин узнал причину столь странного бегства "Идзумо" с поля выигранного японцами боя.
Рейн, не обращая внимания на настороженное перешептывание офицеров, вновь взял курс на японские транспорта. Из-за лопнувшего паропровода — экстренный режим работы и повышенное давление при бегстве от "Идзумо" не пошли на пользу механизмам "Лены" — он отстал от пары "Аврора"-"Идзумо" на час. Зато когда он появился у транспортов, японский крейсер был уже слишком далеко от них. "Чихайя", уподобившись хромой овчарке, согнала охраняемые суда в кучу, и как раз закончила подбирать со шлюпок команду утонувшего транспорта. Второй подорванный "Авророй" "Мару" пока держался на воде, и мог бы даже быть дотащен до берега. Но у командира "Лены" было на этот счет другое мнение. Занятые ремонтом, моряки "Чихайи" слишком поздно опознали в транспорте на горизонте вернувшуюся против всех законов здравого смысла, "Лену". Именно истошный радиопризыв авизо и заставил Идзичи, во второй раз за день, бросить недобитую жертву.
Для начала "Лена" закончила работу "Авроры" со вторым торпедированным ею транспортом. После попадания еще одной торпеды, тот исчез с поверхности моря менее чем за минуту. С "Чихайи" к этому моменту могли стрелять только одно 120 миллиметровое орудие и три трехдюймовки. В ответ по авизо вели огонь три 120 миллиметровых пушки "Лены", в секторе обстрела которых не было японских транспортных судов. Остальные русские артиллеристы лупили по огромным силуэтам купцов, которые были гораздо более легкой и важной целью. Один из них, и так подожженный ранее Засухиным, в дополнение к дыму пожара окутался еще и паром из прошитого двумя снарядами котельного отделения, начал медленно садиться на корму. Команда вываливала шлюпки...
После этого Рейн, не обращая внимания на редкий обстрел с авизо, подорвал торпедой еще один транспорт. Но, как выяснилось, сближение с пароходом на дистанцию в два кабельтова, безусловно облегчившее наведение торпед, было все же опрометчивым. "Синако-Мару" перевозил снаряды и зарядные картузы к осадным одинадцатидюймовым гаубицам. От взрыва торпеды последовательно, но практически мгновенно, сдетонировали все три трюма парохода. Уходя в вечность, транспорт поступил подобно истинному самураю: его убийцу "Лену" форменно завалило обломками жертвы.
Самого Рейна, любовавшегося на дело рук своих с мостика, взрывной волной так приложило о стену ходовой рубки, что в последующие десять минут боем командовал старший офицер "Лены". Придя в себя, командир, не успев даже выплюнуть выбитые зубы, отдал приказ атаковать ближайший удирающий транспорт.
— Только в этот раз скажите минерам, чтоб не сачковали и стреляли хотя бы с пяти кабельтов, — мрачно хмыкнул Николай Готлибович, глядя на вонзившийся в высокий борт "Лены" якорь, еще недавно принадлежавший разорванному взрывом на куски японскому пароходу. По прошествии непродолжительного времени, этот трамп рванул столь же эффектно, как и его предшественник, но уже абсолютно болезненно для "Лены".
Офицеры крейсера вопросительно уставились на командира в ожидании дальнейших указаний. Но Рейна сейчас больше волновал вопрос, как это он умудрился выбить два зуба, ударившись затылком о стенку рубки? Увы, от оформившейся в итоге мысли окончательно разобраться с надоедливой "Чихайей", которая продолжала упорно и, даже можно сказать, результативно, обстреливать "Лену" из носового орудия, пришлось отказаться. Дым на горизонте мог принадлежать только "Идзумо". Взвесив все за и против, Рейн приказал ложиться на курс Норд Ост двадцать, и опять дать самый полный. Похоже, что легкое сотрясение мозга и травматической удаление двух зубов, несколько успокоило его деятельную натуру.
Воспоминания об участии в войне с Японией лейтенанта А.В. Витгефта, младшего минного офицера эскадренного броненосца "Сисой Великий". Морской сборник, N 2,3 за 1920 год
Явился я на броненосец 28 апреля, когда он стоял в Средней Кронштадтской гавани и находился в хаотическом состоянии; ничего не было готово к плаванию и на нем работала день и ночь масса мастеровых различных заводов. Комплект команды еще не был полон, а находящиеся налицо или ежедневно съезжали в порт за различными приемками или работали наравне с мастеровыми на корабле.
Кронштадт лихорадочно готовил к вступлению в строй пять новейших броненосцев типа "Бородино" и доводил до готовности к выходу в море суда отряда контр-адмирала Беклемишева. Завод задыхался, работая в две "длинных" смены. Причем перечень работ на "бородинцах" постоянно расширялся — то надо срочно демонтировать боевые марсы, с 47 мм пушками, то снять такие же орудия с мостика! Хуже всего было на "Императоре Александре III", мне знакомый мичман жаловался, что у них в пожарном порядке снимают 75 мм орудия с батарейной палубы, и намертво закрывают орудийные портики броневыми листами. Та же процедура производилась сейчас и на "Суворове" с "Орлом". Эти три новейших корабля и должны были составить костяк нашего отряда.
Поскольку у "Бородина" были серьезные доделки по машинной части он с нами, похоже, не успевал. Мало того. Там переделывали еще и эксцентрики ЦВД обеих машин, так как их, уже принятые и установленные, вдруг приказано было заменить, что вызвало бурю "восторгов" со стороны представителей "Франко-Русского завода". Однако приемщики были неумолимы. Теперь вместо литых устанавливались выделанные из поковки. Вдобавок было принято решение менять на нем гребные винты с трехлопастных на четырехлопастные, как и на всех остальных кораблях этой серии. Практически с ним получилось как в пословице — первый блин комом. В наименьшей готовности была пока "Слава", и ее включение в отряд контр-адмирала Иессена, который нас поведет, даже не рассматривалось. И весь этот ворох доделок и доработок — у новых броненосцев, только что с верфей! Что уж говорить про нашего старика "Сисоя"!
Трудно сказать, насколько действительно ведущиеся на корабле переделки усилили его боевую мощь, но то, что их последствия были видны невооруженным взглядом, это уж точно! С корабля сняли и свезли в завод нашу боевую фок-мачту вместе с марсом и установленными на нем противоминоносными пушками. Срезали на половину высоты грот-мачту, а вмонтированную в нее вентиляционную трубу увенчали спереди дефлекторным раструбом. Сзади на ней укрепили высокую и легкую стеньгу, в целом аналогичную по конструкции нашей новой фок-мачте. Сняли большие катера, причем вместе с их массивными шлюпбалками, выпотрошили из нутра броненосца множество дерева.
