— Ну что ж. Если он им так нужен, пусть они его поскорее получат... На некоторое время...
Улетая обратно в Польшу, Александр старался не думать о предстоящих хитрых маневрах. За эти несколько дней он спал в общей сложности часов пять, но мысли одна резвее другой все никак не давали ему расслабиться. Почему 'Кантонец' с 'Августом' до сих пор не погибли в боях, и не были вычислены врагом, он уже не задумывался, принимая их удачу как данность. Но вот сейчас приближалась кульминация этой истории, и Голованову стало очень тревожно. Что-то там еще будет? А потерять таких агентов практически на пороге успеха ему было бы очень обидно....
//Черновой вариант обновления от 08.12.13 не вычитано/
;
* * *
Поль Гали снова и снова ходил хвостом и приставал с просьбами о фотосессии, попутно фотографируя фронтовую жизнь дивизиона 'Сокол'. От крупных планов пока удавалось отвертеться, но папарацци все никак не сдавался. Даже во время профилактического осмотра реактивных ускорителей репортер пытался снимать чумазое лицо юного капитана. Майор Бриджес тоже живо интересовался новинками. Он был совсем недавно прикомандирован к Авиакорпусу и, конечно же, куда больше всех воздушных баталий его занимала та история с Краковским десантом. Захват нескольких военных аэродромов горсткой парашютистов, и потом снабжение их по воздуху и эвакуация, могли бы даже стать темой отдельного доклада в штабе...
По части наведения лоска члены американской делегации не ударили в грязь лицом. Уже после того Краковского рейда выяснилось, что Гали с Бриджесом, оказывается, привезли из Штатов девять парадных кителей напоминающих китель офицера американской армии. Гали даже умудрился всего за сутки организовать изготовление недостающих копий знаков различия американского Авиакорпуса. А Бриджес, под градом настойчивых просьб журналиста, еще во Франции испросил по телефону разрешения штаба, не только на награждение всех американских добровольцев взлетевших с 'Беарна', но и на присвоение им воинских званий. И хотя штаб Армии и штаб Авиакорпуса и не горели желанием разбираться потом с политическими последствиями возможной огласки, но разрешение на 'камерное награждение добровольцев' Бриджес получил. И вскоре после первого официального польского мероприятия перед объективом фотографа замерла сцена, в которой при желании легко можно было узнать вручение американскому капитану перед строем неожиданной награды. На обороте той фотографии с замершим строем улыбающихся парней, застыла красивая надпись.
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
'Bullies of "Falcon" Group, 4th Fighter Squadron
9 September 1939 Poland, Warsaw'.
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
После всех церемоний, резерв Авиакорпуса пополнили сразу шесть третьих лейтенантов, два первых лейтенанта (которыми стали Сэм Бреннэр и Анджей Терновский), и один капитан. На груди у всех помимо польских наград теперь сверкало по одной американской медали. А у Моровского, Бреннэра, Терновского, и даже у Гали, оказалось еще и по Воздушному Кресту. После этого Павла дала себе слово не таскать свой тяжеленный 'иконостас' в каждый вылет. И еще перед ночным вылетом состоялась одна совсем не приятная для бывшего парторга встреча...
Павла даже не сразу вспомнила лицо этой женщины. А когда все же узнала ее, то остро порадовалась, что сейчас уже ночь, и что собранная для ночного бомбометания эскадрилья древних истребителей PWS, вращая винтами, давно уже ждет своего лидера на старте. Суровый рев командира дивизиона заставил некоторых из окружающих вздрогнуть.
— Гуд ивнин, мистер Моровски. Май нэйм из Кэтрин Джальван. Ай эм...
— Начальник штаба! Почему на полосе посторонние!
— Пан капитан, это американская журналистка. Она попросила вас представить. И я думал, что...
— Здесь военный аэродром, или кафешантан?! Все интервью даются только в штабе и только после полетов! Немедленно убрать всех лишних с полосы!
— Так ест, пан пору... Виноват! Так ест, пан капитан!
— Где мой парашют?!
Как не молилась в душе Павла своей испытанной Фортуне, чтобы 'кантонская шмара' к ее возвращению чем-нибудь заболела. Ну, или хотя бы просто обиделась, и уехала куда-нибудь охмурять местный генералитет, но после того вылета, интервью в штабе все же, состоялось. Пришлось через силу извиняться за свои резкие слова, коряво оправдывая себя авиаторскими суевериями. Дескать, женщина на старте это к несчастью. Пришлось пересказывать журналистке всю свою 'легенду' для ее 'большого интервью'. Бросаться интересным материалом эта 'колунская подстилка' вовсе не собиралась. По счастью, все что она смогла прочесть в интонациях и на лице объекта разработки, так и не вызвало у дамы уверенной идентификации. Ее интересовали факты, а вот копать 'нью-йоркская штучка' умела. И накопала она столько всякого, что Павле несколько раз искренне захотелось прибить нахалку.
— Мистер Моровски, а что там за странная история была с вашей дуэлью с каким-то Рюделем?
— Это наши старые семейные счеты, которые никак не относятся к делу...
— Сожалею, но я вынуждена повторить свой вопрос. Читатели 'Дейли Ньюс' захотят узнать о той древней истории. И поскольку в Польше про нее уже и так слагают легенды, вы не вправе отказывать...
'Угу. Иначе твой поганый язык... Брр! Как вспомню, так вздрогну. Гм. Иначе ты в своем репортаже поставишь все с ног на голову, оставив гадкую отрыжку от всего, что будет связано с именем добровольца Моровского. Хрен с тобой в десятой степени, подавись ты этими деталями...'.
К концу беседы Павле пришлось в подробностях пересказать, как на трофейном 'Шторхе' вместе с пленным и ранеными была привезена в Торунь юная полька. Кстати Кристина недавно оказалась в Варшаве, и даже пыталась поступить вольнонаемной в дивизион 'Сокол', но так и не преуспела в этом. Женщин в дивизион не брали принципиально, хотя Терновский и ходил недовольным. От продолжения интервью удалось отговориться подготовкой к вылету. Павла вздохнула свободнее, но по хитрому взгляду Джальван ей стало понятно, что этот эпизод с девицей та наверняка сделает, чуть ли не центровым в своем репортаже, играя на интересе аудитории к амурным похождениям героев...
* * *
В этот раз Карел вел свою четверку 'мессеров' на километр выше штурмовиков. Где-то далеко впереди Терновский на своем 'Девуатине' уже выводил в атаку американцев на их 'Пишутерах'. А мото-реактивная четверка 109-х его командира дивизиона забралась на целых восемь тысяч. Это был второй массированный вылет дивизиона, но только первый в таком составе. 'Летництво Войсковэ' уже второй день не желало уступать небо своему противнику...
Карел сделал 'змейку' и огляделся. Других самолетов в районе пока не было. Трижды щелкнула тангента, это Моровский запросил обстановку. Поручик ответил ему двумя парами щелчков 'Все спокойно'. А где-то впереди был враг... Теперь этот враг был уже знакомым и предсказуемым. А еще совсем недавно после первых, вылетов сделанных с Торуньских аэродромов, Карел несколько раз ловил себя на мысли, что его согласие приехать сюда добровольцем было несколько поспешным. Особенно сильно на него накатило, после того боя, из которого не вернулся комэск ополченцев. Той ночью они с майором Будиным хорошенько набрались местного пойла, поминая задиристого американского мальчишку. И было за что. Упрямый парень не кричал о свободе Польши, и не гнал своих недостаточно обученных пилотов в пекло. Нет. Вместо этого он бережно и терпеливо учил их воевать. Ведь уже после того второго вылета в сторону Балтики, обе пары французов и чехов, по-настоящему осознали как им нужно драться...
Потом была та неприглядная сцена с германскими шпионами, а через день счастливое возвращение в Торунь уже оплаканного ополченцами Адама. Еще несколько вылетов в составе эскадрильи, и вот Куттельвашер остался со своей пятеркой в Торуни, а американцы улетели в Варшаву. Без них в Марково стало как-то неуютно. Уже через день Торуньская авиабаза потеряла сразу четырех пилотов. По счастью никто из чехов и молодежи не был сбит, но чувство у Карела было такое, будто сама удача покинула их. Дальше был бардак окружения. Армия 'Поможже' огрызалась на врага ударами мобильных заслонов, и готовила группы прорыва в сторону Варшавы и Познани. Летать приходилось с любых пригодных площадок, после которых покинутая ими большая поляна у Марково стала казаться идеальной авиабазой.
Несколько раз после вражеской бомбежки, отплевываясь от песка и вытряхивая из-за шиворота комочки земли, поручник обещал врагу не остаться в долгу. Трижды он сдержал это обещание, штурмуя вражеские колонны с машинами и бронетехникой. А во время нескольких встреч с вражескими бомбардировщиками, Карел даже смог сбить один 'Дорнье'. Случались и схватки с двухмоторными 'мессерами'. И хотя никто в них не был сбит, но Карел после одного из боев благословил свое шербурское согласие на 'польскую авантюру'. За всю свою службу в Чехословацких ВВС он не узнал и половины того, что успел впитать в себя за эту неделю. Единственное чего Карел все еще опасался, так это встреч в небе со словацкими пилотами, среди которых запросто могли оказаться знакомые... В Варшаву чехов вызвали уже перед самым ударом по Восточной Пруссии...
Три тренировочных вылета на гражданском двухмоторнике, и все его (смешно сказать) 'ветераны', вылетают встречать своих братьев по 'Сражающейся Европе' летящих через Балтику. RWD-11 Куттельвашера в том вылете бомбил зажигательными бомбами самолетные стоянки и здания складов в Пилау. А потом охрипшим голосом, поручник рычал по радио, подгоняя бестолково снующие под крыльями французские высокопланы... Двух подбитых зенитками земляков на 'Луарах-46' он тогда лично проводил до замаскированного поможского аэродрома, а сам развернулся до Варшавы. Когда уже приземлились, сильнее всего Карел боялся услышать фамилии сбитых... Ждал напряженно, но к счастью так и не дождался. И когда, наконец, бурные восторги от встречи с 'птенцами Беарна' улеглись, командование 'Сражающейся Европы' собрало всех. После доклада Моровского, Корнильон-Молинье торжественно объявил.
— Господа. Сегодня 'Сражающаяся Европа' в полном составе дралась за свободу европейских народов от агрессии стран Оси. Это великий день, господа!
— Все мы знаем, что уже несколько дней наши братья по борьбе защищают Польшу от общего врага. Некоторые из них воюют здесь с самого первого дня войны, и мы гордимся их успехами!
— Впереди у нас возможно еще долгие месяцы, а может и годы борьбы за свободу. Но все мы готовы не складывать оружия до нашей полной общей победы!
— Так давайте же сегодня поклянемся друг другу, что всеми силами будем приближать тот долгожданный день. День свободы европейских народов!
Карел стоял тогда в первом ряду, слушая командира авиагруппы, и слегка краснея от завистливых взглядов своих соратников на его увешанный орденами парадный китель. Но хотя награды получать ему было приятно, сам-то он, потягивая пиво во французских кабаках, мечтал совсем о другом. Может, когда-нибудь их чешские эскадрильи в четком строю снова полетят над родными полями и реками, чтобы аккуратно коснуться своими колесами чешской земли...
Потом был безумный полет на захваченную десантниками во главе с Моровским вражескую полосу. Когда их 'Фарман' приземлился недалеко от полевых палаток вражеского лагеря, Карела сразу же закрутил водоворот суеты. Над головой у них нарезала круги ожидающая своих лидируемых двухкилевая 'Локхид Электра'. А Моровский, опираясь на ручной пулемет, выдавал последние предполетные инструкции группе незнакомых пилотов.
— Высота сто метров. За лидером лететь, не растягиваясь.
— Кто отстал, молчком пробирается сам. И чтоб тишина была в эфире!
— На своей территории на любой клочок присел, и сразу машину прятать.
— Шасси после взлета не убирать...
— У кого остались вопросы?
Когда сам Карел вместе с пятью пилотами 'Карасей' взлетал на трофейном 'Юнкерсе-87', то среди бегущих фигурок в свете автомобильных фар успел заметить Терновского. Американец стрелял куда-то в сторону дороги из австрийского автомата с торчащим вбок магазином. А сбоку травяной покров аэродрома пропахала чья-то шальная пулеметная очередь. Через час после взлета они были уже дома. Но когда операция завершилась, стало известно, что за двадцать один захваченный у врага самолет тогда было заплачено одиннадцатью жизнями. Еще трое числились 'пропавшими без вести'. После доклада 'Сражающаяся Европа' и дивизион 'Сокол', в едином строю с другими поляками, почтили память не вернувшихся ребят. Приказ те парни выполнили...
И вот сейчас сам Карел просто выполнял приказ, уже не терзая себя бесплодными думами о доме. Привыкая к немного резковатым повадкам германского истребителя, сейчас он просто держал этот участок польского неба. За своих друзей и за свободу покинутой им Чехии...
* * *
//Черновой вариант обновления от 11.12.13 не вычитано//
* * *
Мощный всплеск пламени залил пространство Львовского артиллерийского полигона. И тут же, закладывая уши, воздух сотряс громовой раскат. Несмотря на заранее открытые рты, офицеры поморщились. Этот полет был уже третьим, но до этого аппарат летал без взрывателя, с водой вместо огненной начинки. А сейчас, поднятый стартовыми пороховыми ускорителями образец умудрился пролететь почти километр. Правда, в закрепленной позади авиабомбы бочке, огнесмеси было сильно меньше, чем планировалось. Зато теперь, когда из-за внезапного контрнаступления польских армий Варшавский фронт временно укрепился, появился шанс на использование новинки где-то в другом месте. И штабные головы крепко задумались над новыми возможностями... Подполковник Шлабович отделился от группы штабных, и подошел к инициатору испытаний. Именно он поддержал тогда в Варшаве предложение еще поручника о создании опытного образца этого 'оружия отчаяния'...
— Да-а. Жуть-то, какая... Вы чем-то недовольны капитан?
— Могла бы быть мощнее, пан подполковник. Только по площади ею и работать, точности нам тут не получить. Да и дальность желательно бы добавить, но уже просто времени не осталось...
— Все равно, жуть. Пан Моровский, вы уже решили, где проводить боевые испытания?
— Гм. На вечернем совещании озвучу, у меня через полчаса по плану как раз еще один разведвылет в район Бзуры. Вот после него и доложу... А почему их так мало пан Шлабович?
— Эгхм... Капитан! Уважая ваши прежние достижения, я и так уже превысил все разумные пределы поддержки этих опытов. Кстати, кроме уже готовых каркасов для тех бомб, я разрешил сварщикам собрать еще столько же запасных. Но имейте в виду, что уговаривать начальство их доделать будете уже сами. Вы часом не забыли, что у нас тут идет война, и что сейчас не самое лучшее время для каких бы то ни было экспериментов?
— Но ведь не будь сейчас войны, вы, ни за что бы, не согласились тратить свое время и государственные средства на 'все эти глупости'. Или все же согласились бы?
