— Я понимаю, ваше Высочество. И в ваших словах кроется так много правды, что я, похоже, весь изойду на вздохи, если мы не успеем сменить предмет разговора.
— Намек понял. Не очень-то ты любезен к своим друзьям, Хоггроги... Нет, мне воды, чистой, ключевой. Хочу малость протрезветь, чтобы меня на дольше хватило в эту чудную ночь...
Однако всевластные боги позволили сбыться намерениям его Высочества только наполовину: сил и стойкости у его светлости хватило до самого утра, но протрезветь до начала кошмарных событий он так и не успел. После полдника у Императора, молодому графу Борази Лона вздумалось пригласить на вечеринку также и послов, на полднике присутствовавших.
Посол королевства Бо Ин отказался, разумно сославшись на преклонные годы и неважное здоровье, а посол восточного царства Лу Ин, молодой князь Тагар Даро, охотно согласился. Кто же знал, что горячительные напитки и добродушные подтрунивания со стороны его Вы?сочества ударят в голову высокому послу, которого сама его должность обязывала, казалось бы, к величайшей осмотрительности и безграничному терпению? Но и его Высочество оказался пьянее и несдержаннее, чем это приличествовало бы его сану. Никто и моргнуть не успел, как прозвучали слова вызова на дуэль, по всем правилам прозвучали!
А вот дальше начались такие замути, что никто впоследствии так и не сумел распутать всю нить свершившегося. Кроме маркиза Короны Хоггроги Солнышко, единственного трезвого человека из всей немалой ватаги знатнейших дворян Империи, оказавшихся в ту ночь, под утро, в гостях у Хоггроги.
Кто кого вызвал на дуэль? Кто — кого — вызвал — на — дуэль: наследник посла или посол наследника??? Два десятка дворян — потом уже, протрезвев — пытались ответить на этот вопрос лично Императору, в присутствии лучших в Империи жрецов-дознатчиков... Одни, в том числе и дворяне из свиты посла, говорили правду, утверждая, что вызвал, увы, все-таки его Высочество, другие, точно такие же дворяне, говорили точно такую же правду: вызывал посол, князь Тагар Даро.
Хоггроги, зная истину, совершенно хладно?кровно утверждал, что вызов был со стороны посла, уверенный, что ни один жрец, ни один бог, не сумел бы уличить его во лжи, но, забегая вперед, скажем, что жрецы до него так и не дотянулись.
Итак, он единственный в заварившейся кутерьме сохранил голову холодной и ясной. В его доме вот-вот совершится преступление, итогом которого будут ужасающие последствия всеимперского размаха, вне зависимости от того, кто победит в этом бою. Если погибнет наследник — гнев монарший накроет всех присутствующих до единого, но и это не убережет Империю от войны с царством Лу Ин и даже возможной смуты, ибо принцу Токугари, единственному из принцев, разрешено было перенимать от отца всю сложнейшую науку по управлению Империей. Если погибнет посол, который — всему двору известен был прозрачнейший секрет — приходится вторым сыном государю довольно мощного царства Лу Ин, то последствия будут немногим меньше: обойдется без смуты, но не без большой и такой неуместной разорительной войны!
Поединок не мог не состояться без потери чести одного из участников, об отказе и думать никто не посмел бы... Но допустить его, с выше?означенными последствиями... Хоггроги взялся распутывать головоломку по частям.
Во-первых, громовым голосом он обозначил право его Высочества выбирать оружие... То есть, вызванная сторона — его Высочество, а, стало быть, задрался первым его светлость посол. Меч выбирается простой, "уравнительный", придворный. То есть два, конечно, меча, примерно равных длины и веса.
Во-вторых, Хоггроги не менее громким голосом объявил, что на правах хозяина дома выходит на поединок вместо его Высочества, как это и допускается дуэльными правилами! Его Высочество с пьяных глаз вознамерился было возразить, но маркиз Хоггроги, поворачиваясь к секундантам, так неловко двинул локтем в августейший живот, что его Высочество задохнулся, не в силах издать ни единого звука, и без памяти повалился бы на загаженный гостями ковер, если бы секунданты из свиты его Высочества не подхватили его под руки. Во всяком случае, возразить он не успел. Среди свиты его светлейшества посла также нашлись умные люди, готовые воспользоваться брошенной им подсказкой, и тоже готовые, на полных дуэльных основаниях, выставить из своих рядов "замену на замену", однако они не были столь проворны и решительны, как маркиз Короны, и другой участник дуэли — теперь уже против маркиза Короны — громко успел воспротивиться желанию подданных своей короны.
Тем не менее, все-таки, что-то уже стронулось с места и перестало казаться столь безнадежным, как еще несколько мгновений назад.
Следовало начать биться раньше, чем его Высочество придет в себя и передумает выставлять себе замену. За несколько мгновений слуги очистили середину громадной гостиной, собрали с пола мусор, о который так легко и удобно спотыкаться в самую неподходящую для этого минуту, скатали и самый ковер.
— Для меня большая честь биться с вами, сударь Тагар!
Посол явно хотел пройтись дерзким своим языком по поводу замены дуэльной, однако, в преддверии смертельного боя, хмель подвыветрился у него из головы, и Тагар Даро сделал ответный поклон:
— Для меня тоже, сударь Хоггроги. Защищайтесь!
Хоггроги не собирался убивать и еще меньше хотел быть убитым. Закончить дуэль одним ударом? Да запросто: пьяный ли, трезвый — этот князь-посол фехтует неплохо, но не более того. Вполне возможно, что и его Высочество, мастер фехтовального боя, справился бы самостоятельно, да только вот захочет ли Его Величество понять, почему вопрос личной чести, поднятый по ничтожному поводу в кругу лыка не вяжущих собутыльников, больше и важнее, чем судьбы Империи и династии? Зная желчный нрав государя, легче предположить обратное. Можно просто ранить князя, а чтобы упрямство не подстегнуло его продолжать "до полной смерти одного из нас, судари, да будь проклят я, все боги и все дуэли мира!" — ранить в оба плеча: меч выпадет, коснется "земли", на том и дуэль покончится. В своих богохульствах его светлость посол совершенно прав: боги гораздо реже проклинают трезвых дуэлянтов, нежели пьяных. Ранить — не вопрос, но все равно в протоколе отношений между двумя странами непременно будет обозначена "пролитая кровь". Плохо! Можно просто выбить меч из рук, оставив посла невредимым... Межгосударственные отношения будут таким образом сохранены, однако пострадает честь дворянина, который, увы, не просто дворянин, но — очень и очень близкий родственник монарху дружественной державы. Да хотя бы и не родственник, и не князь, и даже не рыцарь золотой шпоры — а просто дворянин в своем кругу... Не годится. Хотя на запасной случай...
По счастью мечи были "придворные", то есть достаточно легкие, чтобы... И его светлость посол жидковат в кости... Хоггроги примерился раз и второй и, выбрав подходящий финт противника, с силой ударил мечом в меч. Хорошо рассчитанный удар совершенно по праву оказался счастливым: меч остался в руке у князя Тагара Даро, но вывернулся и, отскочив, плашмя ударил его в лоб, частично защищенный бурлетом из крашеного, шелком перевитого конского волоса, в ту пьяную ночь заменившим его светлости обычный придворный берет. Князь вскрикнул и упал навзничь, с шишками на лбу и затылке (как выяснилось позднее), с распухшей от резкого выверта кистью руки, с ушибленной задницей — но невредимый, без капли пролитой крови!
Мнение всех присутствующих, включая секундантов с обеих сторон, было стремительным и единодушным: всё, всё, всё! Дуэль состоялась, дуэль закончена!
Его Высочество отдышался первым. Взгляд его был полон стыдом и мутным бешенством, однако, по мере того как он трезвел, приходило и понимание: батюшке донесут, обязаны донести, это неизбежно, как восход беспощадного солнца, которое вот-вот поднимется над городом... Пора домой.
Его светлость посол пил усердно, и досталось ему сильнее, поэтому и приходил он в себя с гораздо большим трудом... Дворяне его свиты, видя, что его светлость не вполне отдает себе отчет в окружающей действительности, приняли за него единственно верное решение: домой!
Хоггроги немедленно вызвал обоих сенешалей, которые, разумеется, не спали, а были наготове всю ночь, наблюдая за происходящим из потайных оконец в соседних покоях, и повелел им, взяв сотню охраны, сопровождать его светлость до ворот посольского особняка. Сам же он отправился провожать его Высочество, который за весь обратный путь через утренний город не произнес ни слова.
Целый день впереди, гнусный своими возможными последствиями день, так что следовало бы поспать, раз уж ничего не исправить. Хоггроги так и сделал: вернулся к себе в дом, наскоро смыл с себя пыль, нырнул в перины древнего дедовского ложа и захрапел. Веселье не поход — можно и с храпом.
Однако же, долго ему спать не довелось, ибо примчался гонец из Дворца: служба Его Величества! Его светлости маркизу Короны Хоггроги Солнышко предписывается немедленно следовать во дворец, не обинуясь никакими отговорками и оправданиями. Спит — разбудить, пьяный — протрезвить, больной — сопроводить не откладывая, хотя бы и на носилках!
Да... пришел час расплаты. Деваться некуда, ехать надо. Хоггроги всегда вставал легко, вот и сейчас он вскочил с постели, словно бы всю ночь в пуховых перинах нежился, а не час с половиною, оделся по-придворному, однако же с воинской перевязью, со своим мечом за спиною... Подумал немного и не стал надевать кольчугу, все боевое снаряжение поручил взвалить на запасную лошадь. Сопровождали его только два сенешаля, два пажа, Лери и Керси, и два?дцать человек охраны.
Уже во дворе дворца выяснилось, что зван Хоггроги — не Его, а Ее Величеством! Ф-у-ухх, все-таки чуть легче.
Огромный и стремительный, маркиз Хоггроги едва удерживал свои передвижения по покоям Ее Величества в рамках придворного этикета, за два полных шага от малого трона он припал на одно колено и коснулся левою рукой плиток дубового паркета — государыня не жаловала каменных полов.
— Хогги, ты только — ради всех богов! — вставай осторожнее, не то весь пол мне исцарапаешь!
— Слушаюсь, Ваше Величество!
Императрица долго смотрела на молодого маркиза и закивала вдруг, зашмыгала носом. Фрейлина — тут как тут — протянула тончайшее вышитое полотно, утирочку.
— Какой ты, все-таки, цветущий, ваша светлость, здоровый, молодой!.. И не подумаешь, что пропьянствовал ночь напролет!
Хоггроги заметно смутился. Вот оно, начинается!
— Я был весьма и весьма умерен, Ваше Величество.
— Ах, да я и не поверила сплетням, зная вашу породу! Но рассказывают, ты побил его Высочество и дрался на дуэли с послом?
Хоггроги удрученно потряс головой и снова встал на одно колено.
— Врут, Ваше Величество, бессовестно врут! Доля правды лишь в том, что мне пришлось скрестить мечи с его светлостью послом царства Лу Ин, однако и здесь...
— Да-да, мне сообщили. Прямо скажу, что мой первенец нередко заслуживает хорошую выволочку, но, вот — не от кого! Я бы и сама устроила мыльню ему — да руки мои женские, слабые. А государю недосуг... Ой! Чуть не забыла! Фани, где оберег, что из храма привезли? Неси его сюда, милая! Вот он. Хогги, иди сюда, на-ка, прими сей предмет сердечный, передай привет своей матушке, которую я не теряю надежды увидеть еще раз, передай привет своей супруге, которая понравилась мне с первого взгляда, и передай привет своему сынишке... Как его зовут? Какое имя даровали ему боги?
— То самое, что мы с женой и хотели, Ваше Величество! Веттори!
— Веттори? Хорошее, мягкое имя. Как подрастет — скажи ему, что одна старая женщина лично держала в руках сердечный его амулет и попыталась передать через него тепло собственного сердца. И что эта старая женщина не оставляет надежды увидеть малыша и, быть может даже, если позволят боги, сумеет придумать ему прозвище...
— Ваше Величество, государыня-матушка!
— Хогги, ах, Хогги! Я люблю, когда ты меня так называешь, и отец твой так же называл... — К императрице опять подскочила фрейлина с утирочным полотном на подносе. — Да... Ах, как я надеялась выдать за тебя одну из своих внучек... Нескольких лет не хватило. А фрейлины? Ты только посмотри, какие у меня фрейлины! Молоденькие, благонравные... А вот эта новенькая — Уфани, графиня Уфани Гупи, еще и предерзкая на язычок!
— Виновата, Ваше Величество!
— Не винись, я же тебя не ругаю. Но — отойди, будь добра, на четыре полных шага... И остальных стрекозок уведи с собою на ту же дистанцию. И еще на два полных шага, сударыни, ибо мне весьма необходимо посекретничать с молодым человеком. И можете не посылать ему чарующие, многообещающие, робкие, убийственные, томные и иные взгляды, сиречь капканы: его светлость женат... и, кажется... счастливо женат?
— Да, Ваше Величество, истинно так.
— Именно! А мой старший дуралей только и знает, что юбки обдирать. Поговаривают, до простолюдинок уже добрался. Мой-то, ящер старый, хотя бы приличия соблюдал во время оно, честь мою берег, а этот... Впрочем, ее высочество сама виновата, я просто в этом уверена. Кто бы там ни был — а мало ему вчера тумаков насовали... Сударыни, и еще на два полных шага отступите! Вот, там и стойте возле стеночки, пока мы с его светлостью перешепчемся.
Государыня поманила дебелой ручкой и сама посунулась к уху почтительно склонившегося к ней маркиза:
— Государь сердит.
— Я не сомневаюсь, Ваше Величество. И Его Величество очень даже можно понять. Увы, моя вина.
— Понять-то понять, да только я с самого утра, как услышала его брань да крики, так сразу же и велела первым делом за тобою послать, а вторым делом в храм нашей Матушки-Земли, чтобы поторопились с оберегом.
— Государыня! Ваше Величество! Вы мне истинно вторая мать, прошу прощения за крайнюю мою дерзость!
— Твоя дерзость мне медом в уши, Солнышко, да только Его Величество очень уж кричал, еще немного — и до пены бы! Много лет я его таким не видела. Ему, видишь ли, нож острый — надо наладить торговые пути с востоком, через это Лу Ин, будь оно неладно! А ему уже в уши напели, что сии безобразия именно в твоем доме случились. Сначала-то он, не разобравшись, бастардика своего, Борази, прямо из постели вынул, стражу за ним прислал, по-строгому, да тот отперся, что, дескать, не при чем. Теперь розыск его к тебе приведет, и лучше будет, думается мне, чтобы ты Его Величеству на глаза не попадался.
— Так, понимаю.
— Домой не заезжай, там тебя уже наверняка ждут, чтобы сцарапать и явить перед Его Величеством. Может быть и меньше в тебе вины, чем ему чудится... Но было бы глупостью хоть в чем-то его убедить, когда он такой. Я и сама его бешенства до смерти боюсь. Наорет, наорет, попереломает мне цветы да мебель, а потом виски чешет — голова у него, видите ли, болит. Еще бы не болела! Шутка ли — такую махину на себе волочь. Он ведь у меня с утра до ночи в этих своих заботах, как колодочный раб какой...
