— Какое замечательное знание вопроса, — фыркнула наемница, выбив по столешнице замысловатую дробь, и усмехнулась. — Проигралась, что ли?
— Не твое дело. — Буркнула вышибала и снова звонко сплюнула в вазу.
— Да ладно, не дуйся, — рассмеялась Элеум. — Кто-то проиграл, кто-то выиграл. Кто-то сдох, а кто-то водку пьянствовать будет. Такова жизнь. Так что, пивка поставить?
— От пива сикать охота, — буркнула великанша и отвернулась. — А водку я на работе не пью.
— О, как. — Пожала плечами Ллойс. — Упрямая. Ну, ладно, не хочешь — не надо.
— Равиоли. — Гордо провозгласил трактирщик, водружая на стол огромный, заставленный тарелками металлический поднос. — Кабачки с чесноком в масле... Водочка. Холодная, прямо с ледника. Сок. Фрукты...
Расставив перед девушками блюда и графины, трактирщик хитро улыбнулся, — а это от заведения. — Поставив на стол последнюю, прикрытую салфеткой тарелку, кабатчик заговорщически подмигнул и жестом уличного фокусника сдернул с блюда ткань.
— Это что... халва?! — Изумилась наемница.
— Прямиком из Рино. С Фанского подворья. — Довольно кивнул трактирщик. — Булатовы теплицы знаешь?
— А кто же их не знает. — Цокнула языком наемница и снова полезла за кошельком. — Половина караванщиков к нему за маслом ездят.
— Я же сказал, за счет заведения, — покачав головой, выставил перед собой ладони кабатчик. — Я вам, барышня, и так сорок серебряков должен остался...
— Оставь пока, — расслабилась наемница. — Может, ещё что закажем.
— А вот это — дело. — Довольно улыбнулся трактирщик и отошел к стойке. — Зовите, если что.
— Это обязательно. — Кивнула Элеум, развернув вилку, аккуратно упакованную в чистую, пахнущую душистыми травами салфетку, наколола на нее первый пельмень.
— А что, вкусно, — прочавкала она спустя минуту и, посмотрев на почти опустевшую тарелку, повернулась к девушке. — Спасибо, что подсказала, кисонька.
— Вкусно, — подтвердила Кити и улыбнулась. — Ллойс, а ты сюда пришла, чтобы дома не ужинать?
— Дома... — Слегка раздраженно фыркнув, Элеум потянулась к запотевшему графину с водкой, щедро плеснула себе в стакан и повернулась к Кити. — Будешь?
— Нет. — Отрицательно покачала головой девушка.
— Ну, как хочешь, — пожала плечами Элеум и, широко открыв рот, опрокинула в него содержимое стакана. — Уф... Дома... Скажешь тоже. Это не наш дом, сладенькая. Это мастерская Болта. А Магде этой я ни на грош не верю. Вон, как лихо недомерка окрутила. — Наколов на вилку очередной пельмень, Элеум принялась внимательно его разглядывать. — Действительно свинина, — протянула она с непонятным выражением. — Даже кабанчиком отдает немного. А по поводу Финка... — Налив себе вторую порцию, Элеум задумчиво поболтала водкой в стакане. — Не сердись на меня, ладно, кисонька? — Выдохнула она, утерев губы тыльной стороной ладони. — Просто... по-другому было нельзя.
— Я знаю, — отвела глаза девушка. — Если бы мы сбежали до боев, то нам бы пришлось бросить грузовик. А без него в степи мы бы не выжили. Я бы не выжила. Ты из-за меня осталась...
-К-хм!!.. — Поперхнувшись выпивкой, Элеум громко закашлялась и, поспешно сунув в рот тонкую, поджаристую, лоснящуюся маслом, густо усыпанную кусочками ароматного чеснока, пластинку кабачка. Усиленно заработала челюстями. — Уф... Умеешь ты удивить, сладенькая. И мордой в грязь ткнуть. — Покачала она головой, утирая выступившие на глазах слезы. — Сама додумалась или Мотыль подсказал?
— Дядя Болт. — Потупилась Кити. — Утром. Перед тем, как на рынок уйти.
— Убью засранца. — Мрачно пообещала Ллойс.
— Не надо. Он про тебя только хорошее говорит... — Кити покраснела.
— Ага, хорошее... — Мрачно пробубнила наемница и, вылив в стакан остатки алкоголя, придвинула к себе тарелку с острой закуской. — Чертов коротышка. Сам мелкий, а язык до пупа. — Залпом допив остатки алкоголя, Элеум обреченно махнула рукой. — Что-то я в последнее время много рефлексирую. От тебя, наверное, кисонька, заразилась...
— Ллойс... — Вяло поковыряв вилкой остатки размазанной по тарелке сметаны, Кити несмело подняла глаза на наемницу. — А мы... Ну... Шериф сказал, что Стая — твои друзья. Но это, ведь, не так?
— Всё из-за зубов, — тяжело вздохнула Ллойс. — Всё из-за чертовых зубов. Ну, и татухи ещё, наверное. Многовато их у меня. — Посмотрев на покрытые сложной вязью пересекающихся разноцветных узоров кисти рук, Элеум вяло пошевелила пальцами и, сыто рыгнув, откинулась на спинку стула. — Зверюги зубы себе подпиливают в знак того, что они презирают боль. Ну, и сырое мясо так рвать легче. Некоторые даже стальные клыки себе вставляют... У матерых, элиты, старые зубы сами выпадают, а новые растут — любой волчара от зависти удавится. Так или иначе... — Проведя кончиком языка по острым клыкам, Элеум криво усмехнулась и горестно покачала головой. — Пасть сейчас у меня, действительно, как у стайников.
— А ты, что, их тоже подпилила? — Ахнула Кити и, отставив от себя стакан с соком, с ужасом и недоверием уставилась на вяло жующую очередную порцию кабачков наемницу. — Это, ведь, очень больно... наверное...
— Да нет. — Отмахнулась наемница. — Сами выросли. Раза после пятого или шестого. Мне зубы, пока я на арене была, часто выбивали.
— А... — Недоуменно моргнув, Кити оглянулась по сторонам и, нервно схватив плюшевого мишку, посадила игрушку себе на колени. — Выбивали... — прошептала она чуть слышно.
— Ну да, — пожала плечами Элеум.
Лицо девушки на мгновение помертвело. Стало злым, отстраненным, жестоким.
— Не во время боев, естественно. Бывало, конечно, вышибали пару-тройку кусалок, но так, чтоб все... Нет, мне их по ночам выбивали. Смотрители. А иногда другие рабы. Это очень просто. Бахаешь шокером, чтоб не дергалась, подставляешь к губам рукоять ножа или палку и долбишь по ней киянкой. И всё, сучка больше не кусается. Не может. Только мычит и кровью плюется.
На мгновение глаза наемницы похолодели, утратили блеск, превратившись в пару расцвеченных золотистыми прожилками зеленых, речных окатышей.
— Им это нравилось. Чтобы мычала и плевалась. И от боли выла. Они называли это "укротить суку". А иногда меня, чтобы поменьше ерепенилась, в барак к мужикам бросали. Но это, пока я не подросла. Кому нужна сотня трупов... Драться или трахаться, кисонька. — Ллойс с шипением втянула в себя воздух.
— Драться или трахаться. В конце концов, для этого меня и сделали. — Злобно оскалившись, наемница повернулась к протирающему стойку кабатчику. — Еще водки! И этих... ну, которые с мясом.
— Сей секунд, — качнул шляпой мужчина и снова скрылся на кухне.
— Извини. — Прижав игрушку к груди, прошептала девушка. — Я... Я не хотела...
— Да нормально всё. — Неожиданно тепло улыбнулась Элеум. — Самое обидное, что со зверенышами у меня, действительно, много общего. — Если ты не поняла — я регенератор. Так называют мутантов, у которых раны быстро затягиваются. А еще я приспосабливаюсь. Ну, то есть... — дождавшись, пока поставивший на стол еще одну порцию еды и графин водки трактирщик вернется за стойку, наемница продолжила.
— Как бы объяснить... Вот, можно натренироваться, да? Если много тяжести таскать — станешь сильнее. Если бегать каждый день — выносливее. Можно привыкнуть, например, долго без воздуха обходиться — дыхание задерживать. Или даже боль терпеть. Но это только до определенного предела. Так вот, я не тренируюсь, я приспосабливаюсь. Изнутри меняюсь. И потому предел у меня намного больше. Как ланисты говорили, почти вровень с военными модификациями. Вот эти штуки, например, — помахав перед лицом девушки короткими, но выглядящими необычайно острым ногтями, Элеум тяжело вздохнула, — у меня выросли после череды боев на кулаках. Почти сезон меня на манеж без оружия выбрасывали с разными тварями драться... В конце я уже голыми руками серокожего уложить смогла. Без молний. Молнии у меня уже потом... С тех пор мне кому-то пузо выпотрошить, раз плюнуть. А зубы... Раньше были зубы, как зубы. Без дырок, разве что. А раза после пятого вот такие пилы выросли. И выбивать их стало намного труднее. И боль, когда по ним молотком лупят, я чувствовать почти перестала. Вроде, радоваться надо, но и обратная сторона у этого всего есть.
Наемница вздохнула.
— Вот твой "Феникс". Меня такая продвинутая нанокультура, скорее всего, просто-напросто убьет. Я и медшоты-то в последнее время с трудом переношу. Потом аддиктол приходится неделю жрать, пока башка трещать перестанет... Странно это, ведь аддиктол тоже, по большому, счету нано... Ладно, — махнула рукой наемница и потянулась к графину. — Что-то заболталась я. Ты точно не будешь?
— Нет, — покачала головой девушка. — Мне не нравится... Хоть после "Феникса" я не пьянею почти, мне всё равно, не нравится.
Неожиданно Кити нахмурилась и посмотрела на Ллойс недоверчивым взглядом.
— Ллойс, а Пиклс говорил, что у тебя эта... "Гончая"?
— Дебил твой Пиклс, — хмыкнула наемница. — Да, конечно, "Гончая" — культура очень старая, первого поколения, в работу основных систем организма почти не вмешивается, потому и отторжения у меня быть не должно, по идее. Ну, я с дуру себе ее и поставила — в носу потом неделю свербело, да сопли кровавые текли так, что все пузо, как у мясника поле смены, угваздано было. Наниты, конечно, паленые были, у кустаря купленные, но даже такая простая дрянь встала у меня донельзя криво. Почти на месяц нюх отбило совершенно. Зато, когда восстановилась, стала лучше иной собаки чуять... Не принимает у меня большую часть нанитов организм, кисонька. И даже имплантаты переваривает.
— А татуировки? — Неожиданно спросила девушка.
— Что? — Удивилась наемница.
— Ну... — Задумчиво погладив живот мягкой игрушки, Кити напряженно наморщила лоб. — Это же краска под кожей. Если у тебя раны быстро заживают, они исчезать должны... стираться.
— А ты — умница, — прищурилась наемница и, подвинув к себе тарелку, активно заработала вилкой. — Не знаю, если честно. Большая часть татух — нанокраска. Тоже нано, но отторжения нет. Наверное потому, что эти штуки, как мне объясняли, проще гвоздя. Ну, а может, организм только то отторгает, что, по его мнению, вред приносит. Не знаю... Татухи — обычный пигмент, только структуру реплицирующий. Эти штуки проступят, даже если шкуру до мяса срезать. Как только новая нарастет, так и проявятся. Видишь, — продемонстрировала она девушке покрытые разноцветными расходящимися концентрическими кругами ладони. — Сюда обычные партаки даже нормальному человеку не забьешь — через месяц расползется. А с нанокраской, хоть бы хны.
— А зачем их столько? — Осторожно взяв ладонь Элеум в свои руки, девушка задумчиво провела пальцем вдоль линий.
— Да разве я спрашивала? — Слегка устало протянула Элеум. — Большую часть мне в Сити забили. На арене. Количество побед, крупные бои, и всё такое...
— Тут буквы и цифры... — Отпустив руку наемницы, Кити несмело коснулась пальцем шеи Ллойс. — Что они значат?
— Эти? — Ткнув пальцем в область яремной вены, наемница усмехнулась. — Группа и количество выкачанной крови, генные маркеры, и всё такое. А эти, — палец Элеум переместился чуть выше к опоясывающим горло линиям, — групповые бои и количество убийств.
— Ллойс... — Девушка громко сглотнула слюну и отвела взгляд. — Они... Они трехзначные...
— Я в курсе. — Тяжело проронила Элеум. — Знаешь, кисонька, большая часть партаков мне тоже не слишком нравятся... Поэтому иногда я бью сверху другие. Такие, о которых мне не хотелось бы забывать...
— Как... последнюю? — Севшим голосом поинтересовалась Кити.
— Ага. — Довольно кивнула наемница и потянулась к тарелке. — У Зедища настоящий талант. Надо бы еще что-нибудь придумать... Может, цветы? Как думаешь, принцесса? Мне пойдут цветы?
— А можно мне тоже... — Покраснев до корней волос, Кити потупила глаза и принялась нервно водить пальцем по скатерти.
— Чего? Этих мясных штук? Бери, конечно. — Хмыкнула Элеум и подвинула полупустую тарелку к девушке. — Я их, правда, уже уксусом залила...
— Нет... — еще больше покраснела Кити. — Я наелась... Просто... Можно мне тоже татуировку?
— Хочешь партак? — На секунду перестав жевать, Элеум задумчиво почесала макушку. — Кисонька, ты не перегрелась? Зачем это тебе?
— Я тоже хочу... помнить. — Прикусила губу девушка.
— Вот глупая, — покачала головой Элеум. — Ладно. Завтра сходим. Но учти, это навсегда.
— А я и хочу, чтобы навсегда, — прошептала девушка и еще крепче прижала к себе игрушку.
— Дура... — Устало вздохнув, Элеум потянулась к графину с водкой. — Ладно... Если хочешь испортить себе шкурку, то пусть лучше это сделает Зэд. Заодно и посмотрит, как "Феникс" встал. А пока, давай выпьем.
Неожиданно дверь трактира скрипнула, и в зал, пригнувшись, чтобы не ушибить голову о притолоку, шагнул Мрак.
— А я тебя в борделе искал. — Довольно ощерился, оглаживая бороду Оператор. — Хватит пить, Дохлая. Пора за работу.
— Черт, — поставив на стол недопитый стакан, Ллойс возвела очи горе и, зло сплюнув, повернулась к Кити.
— Вот так всегда, Кисонька. Нет покоя грешникам, да?
Глава 12. Честная работа
Пополнения... Откуда вы берете таких отборных дебилов? Потери в первый же день. Не боевые. Один из этих идиотов решил подкараулить Нежить в душевой. Черт. Даже не понимаю, что ему в ней так понравилось — на базе полно одиноких баб... Упокой Господь его гнилую душонку. То, что она с ним сделала... Я хотел было посадить ее в карцер, но, попытка изнасилования сослуживца, всё равно, карается смертью... Какая разница, как он подох? Во всяком случае, я уверен, что это было быстро. Хотя зрелище неаппетитное. Раздавила ему голову, как орех. Просто взяла и размазала о стену. Я отправил ее в патруль, пока все не успокоится. Скажу, пожалуй, нашему медику, чтобы подобрал и проверил все вытекшие из парня мозги. Просто так, на всякий случай. Отбой.
Из сообщения 14.7/29-201. Ст. Паладин Ваймс.
АРХИВ операции "ПЕСКИ"
Утерев тыльной стороной ладони вновь начавший кровоточить рот, Саймон Хротгар окунул дрожащие руки в чан с водой. Гребаные мутанты. Гребаный город. Гребаная жизнь. Плеснув в лицо пару пригоршней остро пахнущей ржавчиной, тепловатой влаги, проповедник, отряхнув руки, испустил тяжелый вздох, стащил через голову пропыленную рясу и, обессилено рухнув на кровать, уставился в потолок. Он запомнил эту суку. Размалеванную так, что проб негде ставить, проклятую Богом стерву, швырнувшую в него камень. Хорошо запомнил. Проведя языком по осколкам передних зубов, священник недовольно скривился. А меткая, всё же, уродина и быстрая. Но ничего. Светлая книга учит терпеть, и он будет терпеливым. А когда всё закончится, и Бойня обретет Свет, он лично привяжет эту мутантскую гадину к своему фургону и протащит ее вокруг города. А то, что останется, бросит в яму с негашеной известью. Да. Разошедшиеся в предвкушающей усмешке разбитые губы снова закровили, но Саймон не обратил на это внимание. Яма с известью. Ведь, именно так мутанты в своих поселках расправляются с братьями Чистоты. Вот пусть и испытает это на собственной шкуре. Пустоши всегда уважали силу. И жестокость. Вот он и покажет этим тварям, что такое настоящий...
