И тут эти, чтоб их, соохотнички, с гиками и криками, вроде как поздравлять явились. Вот набил бы им всё, сволочам импортным, да этикет, да служба, чтоб его, мысленно вздохнул я.
— Поздравляю, господин Терн, — хамски лыбился Морсгент. — Прекрасная выдержка и отличная добыча. Ваша по праву. Вы не в обиде на нашу традицию? Всё же, вы в первый раз участвуете в охоте, положено, — это он вроде как извинился, скотина злонравная.
— Нисколько, — оскалилась моя дипломатичность. — Значит, добыча моя? — уточнил я, на что последовал кивок. — Вот и отлично, — с этими словами я сдёрнул веревку с сомлевшей говядины.
Впихнул верёвку аборигену, а через несколько секунд ему же пихнула самострел меня понявшая Мила. И шагом, под недоумевающими взглядами, направили мы свои транспортные биомобили в обратный путь. Но, выдержав паузу, я свой модуль придержал, да и бросил соохотничкам:
— Приглашаю вас, уважаемые, в едальню пристойную, охоту отметить.
— А зубр? — недоумевал Морсгент.
— Так это моя добыча, — оскалился я. — Пусть гуляет.
Публика мой ответ скушала, пошушукалась и даже изволила признать, что в праве я своём. А отсутствие шашлыка зубрячьего вполне на кару за “невинную шутку” тянет, так что даже соизволили представиться. В принципе, как я частично узнал по мордам, так и догадался, была троица мужей и две девицы (хотя и возраст не подходящий, но пусть девицами будут, галантно и мысленно решил я) ведущими специалистами энергетической кафедры и приятелями (а, подозреваю, и соуправителями) Суторума.
В общем, добрались мы до Полиса. Правда я, на обратной дороге, начал в полной мере испытывать неэргономичность и прочие поганые свойства транспортного биоартефакта. В смысле стал, как бы это помягче, себе зад отбивать и ноги натирать. В местах неудобных, на сбрую кожаную невзирая. И вонял этот модуль потом отвратно, вот что в этой пакости Мила находит?
Но превозмог, хотя походка у меня, уже в Полисе была несколько… странная. И ведь эфиром не воздействуешь толком, печалился я, столь искусно я эфиром не овладел, да и пятёрка одарённых точно взирать и ехидствовать будут. В общем, в едальне в уборной поправлюсь, а пока потерплю, мужественно решил я.
С едальней, кстати, вышло довольно просто: в паре шагов от Полисных врат сияла стеклянными стенами и охотничьей фигнёй типа “трофеи” едальня “Привал охотника”, очевидно, весьма востребованное и тематическое место. Ну и не увидеть сие заведение от ворот было затруднительно, так что на него я и нацелился.
Разместились мы за столиком (я, кстати, дополнительным спектром ощущений в афедроне и окрестностях насладился), и здравицы пошли: за охоту удачную и интересную (попробовала меня уколоть одна из дам, на что я столь широко улыбнулся, что увяла она). За здравие, за сотрудничество плодотворное, а на последнем я извинился, да общество покинул.
Раскорячился в уборной, да стал, в меру сил, межножие своё латать от диверсии конячьей. И хоть не терапефт, но полегчало. И тут в кабинку, где я раскоряченный пребывал, стук.
— Господин Терн, — раздался взволнованный голос Суторума. — С вашим секретарём неприятность…
Договорить он не успел, рванул я в зал. И что я вижу: стоит некий хлыщ, в шляпе столь широкополой, что под ней три хлыща уместить можно. Морду имеет улыбчивую, но глазки бегающие. А Мила в него из “Весты” целится. Ну, цела-жива, успокоился я.
— Приставать к госпоже Сулице с предложением интимным начал, — скороговоркой сообщил Морсгент.
— А вы не вмешались? — равнодушно уточнил я, приближаясь к мизансцене.
— Позвольте, не успели просто вызвать! — возмутился собеседник. — Ваш секретарь оружие извлекла. Так не делается, — посетовал он.
— Угу, — буркнул я. — Милая, этот тип к тебе хоть пальцем прикоснулся? — уточнил я.
— К волосам… — начала было Мила, но хруст прервал её.
Вот честно, не до реверансов было, так что я просто, с эфирным усилением, влепил типу в чело. Чело, судя по хрусту, поломалось, а тип протест свой потерей сознания выказал.
— А… это… — недоумевал Морсгент.
— А это я его на дуэль вызвал, — с ангельской улыбкой ответствовал я, положив руку Миле на плечо и ободряюще пожимая. — По-нашему.
— Так он же без сознания? — продолжал удивляться академик.
— Ну да, — покивал я. — Выживет — пусть принимает, — милостиво дозволил я.
Через полминуты тишины раздался неуверенный смешок, а через минуту ржала вся компания.
— Выживет — пусть принимает, — аж прослезилась одна дама. — Это вы изящно сказали, господин Терн.
— Да, остроумно, — с улыбкой покивал Суторум. — Но несколько вне правил…
— Хм, если меня слух не подводил, сей, — указал я на выволакиваемое тело, — господин первый ручонки распустил. Если бы словом — так словом и был бы послан. Ну а протянул руки — получил в чело, — развёл я руками.
— Так-то оно так. Но всё ж вызвать было бы вернее, — пробормотал академик, а на мой скептический взгляд аж лапы поднял. — Нет, вы вполне вправе, господин Терн, госпожа Сулица ваша сотрудница и… — замялся он.
— Спутница жизни, — озвучил я.
— Тем более, тогда и правоту вашу в полной мере признаю, — не стал лезть на рожон Морсгент.
— Ты это серьёзно? — на ухо мне шепнула Мила.
— Ну да, у нас же и контракт почитай пожизненный, коли разойтись не пожелаем, — напомнил я.
— А всё ж спутницей меня ты впервые назвал, — горячо прошептала Мила и за ляжку пожмякала.
Женская психология, мысленно вздохнул я, ушами Мир видим. Хотя не вполне. А так — молодец девочка, ствол не дрожал, держалась уверенно, достала лишь после контакта телесного. Моя овечка, улыбнулся я подруге.
А застолье вполне (не без помощи спиртного) казус переварило, да и пошло по пьяно-сытому пути. Ну а мы с Милой не злоупотребляли, да и правильно делали. И по здоровью, и по другой причине.
А именно, широкополый хам где-то раздобыл терапефта, так что стоял он в окружении каких-то типов, взирал на нас хамски и выдал:
— Эй, толстяк, дуэль, сейчас же! — выдало это.
Ну я на фантазии не обращаю внимание, так что за хамом лишь эфирно следил. Отметил две кобуры набедренные, прикинул, как и что. Одарённый, без сканирования, что им будет почти гарантированно почувствовано, большего не скажешь. Но рожа слегка перекошена, что и логично, и покачивает придурка. Несильно, но реально дурак в дуэль в таком состоянии лезть. Поорал какую то дичь широкополый, да и направился к моей персоне, руку занося.
— Изувечу, — мило улыбнулся я, обернувшись. — И терапефт не поможет, ежели вы ко мне и спутнице моей прикоснетесь. Что вам угодно? — полюбопытствовал я.
— Дуэль, немедленно!
— Так бы и сказали, а то орали стенке какой, — укорил я широкополого.
А поднимаясь, я имел удовольствие лицезреть несколько скособоченную морду лица, как и погнутые широкие поля.
— С тем, что на нас ныне? — уточнил я, на что меня заверили что так. — Без ограничений?
— Да! — бросил широкополый.
— Ну так ведите, — брезгливо бросил я. — И представились хотя бы, — посетовал я потолку.
— Агриппа Синтий, — нехотя бросил шляпник.
— Ормонд Терн, — не стал разводить политесы я. — Терапефт, свидетель?
— Северус Тит, терапефт, — отозвался один из окружения шляпной агриппы.
— Децемвир Департамента Безопасности Полиса, Ульфила Трицем, — представился “упал намоченный”.
Почти коллега, хмыкнул я, точнее, в одном чине.
— Не против ли вы против поединка вне Полиса? — осведомился Ульфила.
— Не против, — ответствовал я.
И направились мы к вратам Полиса всей компанией. Думал я в едальне рассчитаться, да пришлось с Морсгентом: он заплатил, да неподалёку следовал.
Вышли из Полиса, в сотне метров от стены на обочину встали со шляпником, друг напротив врага, от примирения отказались, да и кинул децемвир монету, чье падение стартом поединка значилось. Был я несколько… не то чтобы расслаблен, но думал, всё “ловко и быстро” обернётся, и головой не думал. За что и поплатился: с падением монетки я два набедренных пистоля шляпника думал удержать, да этот тип меня просто эфиром толкнул, с ног сбивая. А переориентироваться я не успел, хоть пистоли к земле прижимал. И получил местную малокалиберную пульку в голень, болюче жутко! И прямо скажем, осерчал, ударив резким толчком по стрелялам, к чему оппонент готов не был и аж взвыл от стрелял, пальцы ему выворачивающих. Ну а пока он пастью щелкал, злобный я Сурт извлёк да, с землицы не вставая, ему в сообразную голень выстрелил. Тут уж шляпник выдал прям арию оперную, ибо термический излучатель температуру купно поднимает, так что по нервишкам ему вмазало знатно. Повыл он, да и сомлел.
А я, на лапу свою любуясь, отметил, что изрядно повезло мне: малый калибр, да защита для диплицикла кожаная, толстая. Иначе могло и кость сломать, а так — дыра малая, да ушиб неприятный. Причём, терапефт подлючий даже эфиром в мою сторону не повеял, к шляпнику сомлевшему кинулся. А ко мне рожа подошла децимвира, заносчиво нос воздев и сквозь губу сплюнув:
— Что за оружие у вас?
— Не ваше дело, — широко улыбнулся я. — Ормонд Володимирович Терн, децемвир посольской Управы Полиса Вильно. И очень мне любопытно, как вы в дуэли свои дикарские, — широко улыбнулся я наглой морде, — гостей Полиса втравливаете, а после без помощи медицинской бросаете. А вот оружие какое — да, это знать надо. Не признали, господин милитант? — осведомился я у играющего желваками полицая. — Да, передайте этому, — махнул я лапой в шляпника. — Попадётся ещё раз — убивать не буду, но изувечу так, что ни один терапефт не поможет. Вроде бы, ВАШИ законы таковое предупреждение и действие не нарушит?
— Не нарушит, — прокаркал Ульфила. — Примите извинения, обождите…
— Не принимаю и не буду, — прихрамывая поднялся я, оперевшись на подскочившего Морсгента. — Ещё добьёт меня, лечила бездарный. Даже диагностического воздействия не провел, терапефт, — сплюнул уже я.
Лечила дёрнулся, но от шляпника не оторвался. Небось, шляпник этот “аристо” местный, реально — дикари. Мила подбежала, приобняла, но я эфирную “шину” сотворил и, чуть прихрамывая, сам пошёл.
— Примите извинения, — на пути выдал несколько кислый Морсгент.
— Ваши-то за что? За чинушу наглого, лекаря негодящего и горожанина “поравнее иных”? — осведомился я. — Так разве ж ваша в том вина? Да и я, признаться, несколько палку перегнул, уж очень ситуация с терапефтом, даже взгляда не бросившего, да с политиком, допрос глумливый учинившим, взбесила. Полис-то не причём, причём люди.
— Да, наверное, — задумчиво ответил академик, сам понимая, что разницы-то и нет.
Погрузились мы с Милой в самокат, да и добрались до хором. Мила мне с пулей и обработкой дырки помогла, но потом всплакнула немного. А я задумался, брать ли её, при нужде, в посольство или нет? И так неладно, и этак. Впрочем, решил, что при возможности — брать. Да и служить мне послатым лешим не так долго осталось. Да и не сделаешь тут ничего, абсолютная безопасность лишь в гробу да у рабов бывает.
Впрочем, на следующий день я в Академию, прихрамывая, припёрся, принят был Морсгентом довольно тепло, да и ряд деталей сотрудничества будущего (ну а что, раз уж оказия подвернулась) в нашу сторону повернул. Хотя, как выяснилось, связь уже наладили, и обмен информацией идёт, с неким мне неизвестным академиком Вильно.
Так что на дальнейшие потуги “вымучивать условия” я лапой махнул. А сам хозяин наш меня просветил, что вещество получилось, подбирают шифровку и защиту от сканирования эфирного ныне. И готов прототип будет через три дня. На этот срок мы о встрече и условились, Академию в один выход покинув, да в другой, на курсы, войдя.
Наставник мой на ушиб да дырку аж губами почмокал, да и стал мной меня латать. И, к слову, весьма меня сия дыра ускорила: через три дня я точно знал, что не только кровь себе запереть смогу, но и процессы регенеративные подстегнуть, вполне уверенно и без неприятных последствий, окромя питания усиленного.
Вдобавок, на второй день протянул мне чёрный служитель письмо пухлое, от “терапефта Северуса Тита”. Подумал я, да и высказал:
— Отправителю не распечатанным верните.
— Но как же? — удивился служка.
— Я сего господина не знаю. Представлен ему не был, так что, мнится мне, что самозванец он, а не терапефт, — оскалился я. — Ну а ежели средства на доставку нужны…
— Не нужны, доставим обратно, господин, — ответствовал служка.
Более меня история эта не беспокоила, даже костюм, в чистку служками отправленный, вернулся починенный. Как бы не одарённым — дырку в коже я с минуту искал, лишь по лёгкому отличию оттенка в итоге обнаружил.
Ну а на третий день, в Академии, довольный Суторум встретил нас аж в холле да сам повёл прототипом хвастаться. Ну и я доволен был — домой, честно говоря, хотелось.
И вот, по пути через лаборатории, доносится до меня, на чистом, прошу заметить, янковском английском:
— Сиба, ну что ты творишь? Не веди себя, как эти наци тупые!
Всё что пришло в голову, это слово “ПИЗДЕЦ”, причём большими буквами. Впрочем, рожу я удержал, благо встряска со шляпником меня в блаженную параноидальную собранность с успехом вернула. Но ни самого факта большебуквенного это не отменяло, ни вопроса “а что это тут вообще творится?” также.
23. Манифестация впопуданца
В общем, хоть морду я и удержал, но напрягся преизрядно, даже Мила, мной под руку придерживаемая, на меня удивлённый взор кинула. Пришлось улыбаться, шептать про “всё нормально”. Ну и пока Морсгент вёл нас к прототипу, голова аж пухла от вариантов, ну и их последствий, не без этого.
Американский английский (да и британский, австралийский, любой похожий из Мира Олега) в Мире Полисов возникнуть не мог. Вот вообще — исторические условия не совпадали, невзирая на близость ряда моментов. Хотя, ряд языковых вывертов оказался весьма забавен: ну, например, я думал что какие-то слова — заимствования. Последствие завоеваний и прочее подобное. А оказывалось, например, что это вполне себе, например “общекельтское” или “общеславянское” слово, которое кривдодумные лингвисты Мира Олега возводили к какой-то конкретной группе “кельтов” или “славян”, мол, все у них это слов переняли.
