Лина замерла, поймав взгляд горящих алым глаз внизу. Пылающих глаз на обожжённом лице, смотрящим на неё с пола. С этого треклятого ковра.
И зудит, рвётся на волю, к этим глазам, в шее, руках, по внутренней поверхности бёдер.
И глаза рвутся выше, разрывая контакт, потому что знакомая, забытая, страшная жуть хлещет из другого тела.
Мелкий поднялся вверх одним быстрым рывком. Просто согнул ноги, упирая стопы в пол, затем разогнув в коленях. И похрен, что от тех коленей — полуоплавленные, полусожжённые сухожилия, которые не могут, не способны двигаться.
Да и плевать, что плавятся в плазме только ткани уровня '6-' и выше.
Анька, стервочка, с урчанием поднялась на выпрямленных руках, выскальзывая из оплывшего и застывшего уже металла, только руки соединены с ковриком пульсирующими красными жгутами. Да и ноги покрыты, как сапожками, всё тем же.
'Донорский коврик — звучит в голове Лины голос наставницы по опознанию древних и чародейских предметов — техномагический артефакт, один из примеров имперско-эткорповских гибридных артефактов. Служит для накопления, фракционирования, консервирвоания и хранения, а также антигенной модификации донорских клеток, тканей и белков с солевыми растворами'
Совместная разработка, ага. Эткорповский коврик с ампирским зачарованием. Вот перед тобой, Лина, девочка, полукровка-эткорп, с кроваво-красными глазами, откачивает из него все запасы, чтобы новые волосы отрастить. А также кровь, мясо, нервные окончания и прочую требуху. Как три заклятья Исцеления Смертельных Ран, считай.
А вот чуть дальше окутан чёрной пеленой, что живые зовут Щитом Мрака, визитной карточкой личей, твой второй друг. Стоит, а под лениво кружащимся, точно шар из потоков чёрного стеклянистого студня, Щитом Мрака, вспыхивают, выстраиваясь в конструкцию, багрово-красные и сине-фиолетовые прожилки. И кажется, будто над головой его появились на миг рога, а глаза блеснули жёлтым?
Ну что, жрица, давай! Они уже не твои друзья. Они нежить, поднятая этой тварью, 'стекляха' которой стоит в проходе. Давай, возьми себя в кулак, и Изгони погань из их тел, пока не поздно, пока мерзость ещё не поняла, где хозяин, а где — она, Лина!
Встань, тряпка. Встань, трусиха. Давай, докажи, что ты чего-то стоишь! Уважь своих друзей хотя бы так, коль не сподобилась хоть кого-то прикрыть своей шкурой.
Или ты даже упокоить нормально не можешь, бракованная дочь двух заклинателей?!
— Бля?! ОГНЕННЫЙ ШАР!!
Лина замирает с чуть открытым ртом, глядя, как мир вокруг неё замирает.
Лич резким движением — сколько раз она его видела у живого, такое же, только более медленное, менее отточенное?! — создаёт свою пращу модифицированных Магических Ракет.
Вплывает сквозь плотный мираж Стеклянного Двойника огромный, сантиметров тридцать в диаметре, Огненный Шар — нагромождение чародейских структур, поддерживающих и удерживающих внутри себя крошечный плазмоид. Предельное развитие заклятья третьего круга сложности.
Чем-то обмениваются — наверное, планами, как её убить с минимальными потерями в активном теле и энергии — две нежити из трупов её друзей.
Слёзы бы пробежали по щекам, будь на них время.
Волшебная Ракета — та, которую Анька-Язвочка называла как 'Бронебойная экспансивная модификация' — ударяет в плазмоид, когда он проходит сквозь открывшийся для него просвет в Щите Мага.
Кровь, вырвавшаяся запястий Аньки, прикрывает тут же их большой тёмно-красной стеной, что прогибается, рвётся от взрыва, открывая вид меж разлетающихся багрово-чёрных лоскутьев, но защищает.
Лич и Ампир, обменявшись какими-то кодированными сигналами с помощью инфракрасной связи, ультразвука и Знание ведает, чего ещё, ныряют в открывшийся, покрытый копотью, проход.
Лина моргает, прокручивая в памяти кадры.
Ударить по чужому заклятью, вызывая огонь ближе к себе, чтобы минимизировать урон своим? Как это знакомо.
Игнорировать, но защитить, даже если защита будет на порядок дороже? Одна язва уже так делала.
Так кого ты собираешься изгонять — или убивать — жрица?
Дёрганным, механическим движением, Лина Вертов вешает булаву на крепление у правого бедра и достаёт копьё, быстро собирая его из походного положения в боевое.
Всем известно — нежить мало восприимчива к колющему оружию. В отличие от дробящего.
Лина идёт следом за своими друзьями, готовясь помочь им — повязкой, заклятьем, острием... да хоть собственной кровью. Она идёт через закопчённый, оплавившийся и тут же застывший, но её не остывший, проход, туда, где панически кричит зажатый в захват, высасываемый, выпиваемый заживо, волшебник, лишившийся посоха и больших пальцев рук с надетыми на них кольцами. Идёт, не слыша и не замечая потрескивающих, голубоватых вспышек на острие своего копья.
Сколько времени прошло? Шаг? Два? Вечность?
Лина быстро, насколько позволяет её состояние, оглядывается.
Она потеряла сознание, отдавшись боевым рефлексам, ведущим тело. По-человечески говоря, некое время шла на автопилоте за... кем?
Стены справа и слева, как и пол, покрыты чёрным матовым. И ещё немного багровым. Лоскуты знакомого уже кровавого экрана повсюду. Его владельца — вместе с союзником — впереди. Перед волшебником. На этот раз — настоящим.
Сознание с лёгким звоном расслаивается на три части, где каждая думает о своём. Лина смиренно ждёт, когда, наконец, мозг справится с нарушениями в передаче импульсов, подобрав алгоритм фильтрации лишних сигналов.
Язва стоит впереди, надёжно фиксируя волшебника... щупальцами?... жгутами? — словом, чем-то гибким, кнутообразным, выходящим из широких и аккуратных разрезов на спине. По одному в предплечьях и коленях, плюс рука, покрытая такими же разрезами, направлена на шею врага.
Ни одежды, ни брони. Что не сгорело от Шара, то порвалось и слетело позже. Лишь грязная, покрытая потёками оплавившихся волос, коса, и голая, грязная кожа, по запах дыма, озона, крови и сгоревшей плоти, восстанавливающая целостность прямо на глазах. Рывками, вместе с отслаивающимися и рассыпающимися пылью следами ран и ожогов, вслед за пульсирующими движениями в этих щупальца-жгутах.
Мелкий чуть в стороне, в каждой руке, чуть гудя рассекаемым воздухом, вращаются похожие на пращи пусковые Магический Ракет. Дураку ясно — достаточно одного лёгкого движения, чтобы центробежная сила выпустила снаряды, что в полёте уменьшат лобовое сопротивление и нарастят скорость ракетными ускорителями.
Тот Шар явно стоил ему даже больше, чем Язве. Не спасли ни лёгкие доспехи, ни прощупываемая под кожей чешуйчатая роговая броня, ни плотные мышцы. Всё рассыпалось прахом, расплавилось и стекло вниз. Остались только аномальной — даже для эльфа — формы кости, пластины рёбер, лежащие внахлёст, повреждённые, но, видимо, защитившие содержимое, включая активированные энергетические Ядра.
Видимо, как раз одно из них, и даёт эту пелену, то похожую на вуаль, то на тучу роящихся насекомых, то просто облако или странного вида облегающий комбинезон. Словно владелец, вопреки стереотипам о личах, перебирает режимы, пытаясь найти оптимальный.
Лина катает в голове мысль об Изгнании — и отметает.
Что тому причина? Она и не знает.
Быть может, красные, живые мышцы, проглядывающие под мешаниной обожжённой, частично стёкшей или слетевшей в последующем бою, плоти на мёртвенного оттенка костях, больше подходящей нежити.
Быть может, дело в чём-то, помимо звериной ярости, мелькнувшем на дне окружённых алым свечением радужек, зрачков, когда она поймала на миг взгляд Аниных глаз.
Быть может, дело в банальной слабости. Копьё — не лучшее оружие против нежити — скользит в руке, и не понять, от пота, масла, или незамеченной крови.
Быть может, дело в чувстве Боевого Жреца, чья аура всё ещё пытается поддержать тех, кто оказался чуть хуже защищён сколько-то времени назад. Соратников, бывших чуть ближе к эпицентру.
Быть может, дело в том, что Лина смутно помнит, что видела, пребывая в беспамятстве. Жгуты из крови, сметающие Волшебные Ракеты и призывных зверей. Залпы ледяных копий и Волшебных Ракет авторской модификации, заставляющие Огненные Шары сработать прямо внутри защитных построений очередных Стеклянных Двойников.
Лина не знает.
И подходя ближе к волшебнику, она не видит его расу, не видит цвет мантии, не видит отрезанных пальцев, лежащих на земле колец и посоха — уже настоящих, а не составных частей обманки.
Она видит, что живое хранилище крови скоро умрёт. И помнит, что нежить обладает аномальной реакцией на заклятья лечения.
И потому накладывает точно рассчитанное заклятье, призванное стабилизировать, но не исцелить. Ей не надо думать и выбирать. Опыта достаточно.
Она не знает, что из себя представляет Най. Просто осматривает его, так похожего на куклу, стараясь не перекрывать сектора обстрела. Просто снова стабилизирует волшебника, мимолётно проверяя, восстановились ли молочные железы и кожный покров Ани.
Где-то на краю сознания пляшет, как огонёк свечи, мысль о шутке для напарницы, почти что младшей сестры, о свежевании огненным шаром.
'Только обожжённому человеку нечего скрывать'. Ха-ха.
'Мысль пляшет, как огонёк'. Хи-хи.
Работай, жрица, работай. Ампирский корм сам себя не исцелит.
Интерлюдия чёт. Неожиданная помощь
Роли поменялись мгновенно.
Только что карлик, что сидел у подножия, с обожанием смотря на верховного администратора, закованную в скафандр обитателей Небес. Ни проблеска разума, ни единой лишней эмоции не было в этом взгляде.
Это не было игрой. Хранитель города не мог испытывать иных эмоций. Слишком много вычислительных мощностей забрала себе королева города. Слишком большую долю остатка забирало выполнение рутинных функций.
Обожание хозяйки было базовой эмоцией для искусственного интеллекта, как для новорожденного человека — боль от дыхания, от ветра, касающегося кожи, от света, впивающегося в глаза, от громкого боя собственной крови в висках. Столь же незаметной для развитого разума, привыкшего игнорировать этот раздражитель, приняв его нормой.
И — вспышка повсюду. Божественное вторжение.
Как уже говорилось, роли поменялись мгновенно.
Исчез пафосный трон с узкой длинной спинкой, позволяющей свободно двигать крыльями, анатомическими подлокотниками и, тщательно спроектированной формы, скамеечкой для ног.
Исчезли фрески на потолке и фигурная мозаика из пластин разноцветных корундов и молиморфного углерода, иллюстрирующие наиболее яркие страницы ста семнадцати томов истории Небесного Народа, монументального пропагандистского труда, содержащем на каждой странице по четыре иллюстрации, два слова и три междометия или звукоподражания.
Осыпались обесточенной пылью ретрансляторы и эмиттеры голографических и силовых полей, открывая затаившиеся турели и дроидов-пауков, неумело притворявшихся статями и барельефами.
Остался лишь вмурованный в пол стул с низкой скруглённой спинкой на одной блестящей ножке.
На этом стуле, задумчиво покачивая зажатым правой рукой фужером, катая ярко-оранжевую жидкость по частым граням стенок, закинув ногу на ногу, крутясь из стороны в сторону, сидел карлик.
Его глаза спокойно, со сдержанной силой воли, смотрели прямо, держа в фокусе вторженцев и павшую владычицу.
Как уже говорилось, роли поменялись мгновенно.
В информационной войне, тем более, войне с участием Богов, время движется весьма прихотливыми путями.
Не звучало слов. Не шло обмена протоколами. Не было молчаливого диалога через мимику лиц и движения тел проекций.
Но переговоры — были.
Мать Червей молча смотрела на пустой панцирь, ещё недавно скрывавший в себе Верховного Администратора. Надменная эльфа, сам титул которой пыл оскорбителен для Плетельщицы, осмелилась сделать страшное. Трижды.
Она нарекла себя Верховным Администратором и Королевой. Покушение на титул богини. На одно из её имён.
Она обманула наёмника, нарушив условия контракта и отказавшись платить по счетам. Более того, она попалась одной из богинь, старавшихся выполнять взятые на себя обязательства. Или, по крайней мере, кормить обманщиками своих Червей. Распространение хаоса и беспорядков. Всё равно, что потворствовать Девятке.
Она промыла мозги разумному вопреки его желаниям. Разумному, на которого у Плетельщицы были свои планы. Хуже того, были основания считать, что после этого неумелого взлома, наёмник проведёт усовершенствование своей системы защиты и закроет доступ своей покровительнице. Ментальное изнасилование и препоны планам Богов.
Три нарушения, одно наказание.
Карлик считал, что сейчас не только он, но и Высшая Богиня, оба отчасти жалеют, что она, Плетельщица и Сердце Роя, Мать Червей и так далее, не является злой богиней.
Тогда можно было бы оживить мерзавку и разорвать на части с помощью сороконожек ещё раз. Или даже два. По казни на каждую из статей обвинения.
— Пхи-иу — издал карлик странный полувизг-полувсхлип, по его мнению, обозначающий уничтожение, полное и безоговорочное, вредоносного агента, коим, с точки зрения искусственного интеллекта и духа-хранителя города, была эльфа.
Второй бог, вопреки своему титулу, не молчал.
Нет, он не говорил. Не писал записки. Не отправлял файлы по ультразвуковой, инфракрасной, квантовой или иной связи на сервера, поддерживавшие искусственный интеллект этого места.
И, тем не менее, он коротко и просто диктовал условия капитуляции тому, кто, с точки зрения Лорда Тишина, Владыки Молчания, одному из наименее безумных богов Пантеона, был соучастником преступления.
Маленькая девочка в ярком платье и обтягивающих лосинах, оставляющих лишь тонкий слой бледной кожи между нижним краем цветастой ткани и военными ботинками, чудилась карлику постоянно.
В руках одна из кукол Владыки держала чёрный куб, то и дело меняющий форму то в многомерную звезду, то в нагромождение квадратных призм. Строго говоря, он парил меж выпрямленных ладоней, меняя форму за формой.
Вид девочки, как ни парадоксально, успокаивал карлика. Он знал — будь всё иначе, он бы не успел чего-либо осознать.
А потому, он внимал, пытаясь в строках чужого текста своей капитуляции, найти немного мудрости.
Когда аудиенция закончилась, и оба бога, неожиданно продемонстрировавших ему свой союз, покинули эту обитель, карлик истерически рассмеялся.
Раскатистый хохот сменился редкими всхлипами, почти кашлем, затем пошло безостановачное хихиканье, от которого, согнувшийся в поясе, он упал на пол.
Тихо разбился фужер.
И только через полчаса, довольно улыбаясь, карлик, раскинувшись на полу в позе звезды, смотрел в пустой потолок.
— Тирион — 1.9 мёртв, да здравствует Бес-1.0 — продолжая надрывно смеяться, проговорил он и отсалютовал в потолок.
Не проросло рогов, не стало бледнее кожа. Не появилось красного отблеска в глазах.
Собственно, и сам салют рукой был просто данью эмуляции человеческого разума, которую поддерживала его программа.
Зал изменился.
Кресло сменил трон скромного вида. Холодный блеск диодов и ламп — рассеянный свет Звёзд в потолке и стенах. И тонкие узоры в виде паутины и бегущих по своим делам насекомых и Червей оплели колонны, в то время, как стены заволокла сплошная матово-чёрная плитка, в которой гасли все звуки и потоки света.
