— Элеонора Авраамовна.
Старушенция резко подняла голову и недоверчиво прищурилась.
— Что надо?
— С чего вы решили, что что-то надо?
— Ты произнесла мое имя полностью, ни разу не ошибившись. Рискну предположить, что за пару часов быстрого увеличения ума в твоей бестолковой головке не произошло, следовательно, ты не просто так стараешься выговорить мое отчество, — и уже другим, более серьезным тоном продолжила: — Что ты хочешь?
— Можно у вас книгу взять? Только почитать, — заверила ее, пока бабулька не успела возразить. — На немного.
— Что именно?
— Пигмалион.
— Боже мой! Такое ощущение, словно только что шимпанзе доказало мне теорию Ньютона, — поворчав для виду еще немного, она поднялась с роскошно обитого кресла, стащила с полки томик и вручила мне. — Это не значит, что я освобождаю тебя от обязанностей по дому. Через час ты готовишь обед.
— Понимаю, — пробежалась подушечками пальцев по шершавой обложке. — Спасибо.
— И читаешь только рядом со мной, — приказным тоном закончила она. — Прямо у меня на глазах.
И теперь, каждый вечер я устраивалась на неудобном жестком стуле и принималась читать книги под пристальным взглядом старушки, которая зорко следила за моими действиями. Впрочем, это не означало, что она смилостивилась и дала мне ключи. Возвращаясь от Ивана Федоровича, я по-прежнему до утра просиживала под дверью и только после шести попадала домой.
Глава 48.
— Твоя вечная забота о ближнем — дело крайне бесполезное.
— Почему?
— Ты все равно не знаешь точно, что ему нужно, поэтому вечно попадаешь мимо.
— И что тогда делать?
— Делай то, в чем уверена. А ты можешь быть уверена только в своих желаниях.
— А если ближний сам мне скажет о том, что ему нужно?
— Об этом говорят только такие, как я. И если тебе это скажут — беги без оглядки.
(разговор Саши и Риты)
На улице в свои права вовсю вступало лето. Деревья цвели, птички пели, люди сбросили с себя тяжелые и теплые одежды и облачились в разноцветные короткие тряпки. Вступительные экзамены приближались.
Занятия с профессором по-прежнему продолжались, только теперь приобрели системность и конкретность. Он дал мне конкретные учебники, рассказал об экзаменах, что и как будет, сложно ли это и все такое прочее.
— Но тебе, Сашенька, можно не волноваться, — он ласково мне улыбнулся и, стараясь ободрить, сжал мою ладонь в своей. — Ты же не первый раз сдаешь. Тем более подготовишься как следует и все получится.
— Да-да, спасибо за поддержку.
Тем не менее я волновалась и изрядно нервничала, не в силах усидеть на месте. Старуха, конечно, все заметила — и перемену настроения, и мандраж, да и книги новые тоже. Она их в руках вертела, иногда листала и всегда выразительно хмыкала, всем своим видом давая понять, что сомневается во мне и моих умственных способностях.
— Лучше бы ты лишний раз полы помыла, — ворчала она и неодобрительно качала головой. — Тоже мне, гений-самоучка.
— Я всю жизнь мыть полы в вашем доме не собираюсь.
— И что же ты собираешься? Кем хочешь стать?
— Богатым человеком.
— Своим умом? — расхохоталась она. — Милочка, уж лучше бы за собой следила. Через постель в твоем случае это куда более вероятно.
— Не ваше дело, как и чем я буду этого добиваться.
Она хмыкнула, очки сняла и скрестила руки на впалой старческой груди.
— И на кого учиться собираешься?
Очень долго думала — говорить ей или не стоит. Наконец, решив, что не такая уж это и тайна, я неохотно выдавила:
— На редактора.
— Матерь Божья! Слоним*, наверное, в гробу перевернется. Редактор. Тоже мне. Ты с ошибками пишешь и разговариваешь.
— Да пошла ты, — вспыхнула я и со злости бросила на полку, которую до этого вытирала, влажную тряпку для пыли. — Только и знаешь всех критиковать. Сама ни хрена не делаешь, лишь свою жирную задницу отъедаешь. Достала уже!
Впервые я так сильно сорвалась, аж желудок заболел. Раньше как-то сдерживалась, а тут резко навалилась и усталость, и нарастающая нервозность, да и голод давал о себе знать. А бабка со своим ядовитым языком просто под руку попалась.
Конечно, вышло неразумно, и в глубине души я готовилась быть выгнанной пинком под зад. Идти некуда, да и денег нет, но оставался мой любимый дедушка-профессор, у которого можно было бы перекантоваться. А там и общежитие не за горами.
На удивление, ничего не произошло. То есть совсем ничего. Бабка, как ни в чем не бывало, королевской поступью вплыла в мою каморку, окинула лежащую меня на кровати и повелительно произнесла:
— Мне долго тебя ждать? Ты не убрала гостиную. Прикажешь мне это сделать?
У меня на языке вертелся ядовитый и меткий ответ, который прямо рвался в бой, но я сдержалась. Все-таки мозги мне пока еще не до конца отказали, и если пронесло однажды, это совсем не означает, что так повезет и во второй раз. Поэтому я молча и послушно встала, пригладила растрепавшийся хвост и поспешила доделывать уборку. Бабка тем временем спокойно поужинала и отправилась в постель.
А потом...потом как-то быстро и неожиданно все накатилось, как одно к одному, и чуть не разрушило все то, что я с таким трудом построила за полгода.
О прошлой жизни я не хотела вспоминать и не вспоминала. Старая книга закрыта, и Саша Лилева осталась в прошлом, ее жизнь — в другом томе, который запечатали и поставили на полку. И лично у меня не возникало желания его перечитывать и вспоминать. В темноте этот старый и нежеланный фолиант так и норовил открыться и выпустить прошлое, но ночи пока что оказывались на моей стороне. Даже сны не снились — с такой силой я уставала. О каких воспоминаниях могла идти речь?
Но я забылась, слишком сильно постаралась вычеркнуть это из памяти — тоже самое, что пытаться замалевать с силой выведенную надпись. Я так нажимала на ручку, не жалела чернил и сил, что на следующем листе все отпечаталось. И на следующем, и на следующем...и так до конца страниц. Впрочем, неважно.
На деле все оказалось куда более прозаично. Я по-прежнему же по вечерам ходила к Ивану Федоровичу, а после этого — ждала шести часов, чтобы снова попасть в полюбившиеся и привычные стены дома, из которых выбиралась только по делам. Но так как почти наступило лето и на улице потеплело, то всю ночь сидеть в прохладном подъезде на полу уже не хотелось. Ходила я не слишком быстро — потому что уставала, но за три-три с половиной часа спокойно могла добраться до дома старухи. Иногда путь занимал больше времени. Теперь в дорогу, когда установилась относительно теплая и сухая погода, приходилось брать бутылочку с водой, которую я наливала перед занятиями.
Та ночь была не первой, когда я решила прогуляться, причем далеко не первой. Маршрут — уже изученный вдоль и поперек, каждый куст, камень и выбоина на дороге — прекрасно знакомы. Избегание людных мест вошло у меня в привычку, поэтому по пути редко попадались прохожие и увеселительные заведения с большим количеством народа. Но и они были — всего два. Сначала — кинотеатр, чуть дальше — среднего пошиба ресторан с караоке, откуда периодически доносились не слишком трезвые подвывания. И я к ним привыкла, воспринимала их как кусты и камни — всего лишь декорации, которые не мешают и не интересуют.
Никто из моей прошлой жизни не мог ходить в такие места. Ксюша? Она все равно, если что, ничего не скажет, да и не пристало особам королевских кровей портить дорогие туфельки дорожной пылью, которую разносят обычные люди. Ее дорога — от автомобиля до двери, неважно какой — магазина или богатого дома. Не суть. Леха или Дирижер — не их формат. Они окончательно обросли богатством, заматерели и, наверное, ели только золотыми ложками.
Я ошиблась. Не знаю, что тогда понадобилось Коле в затрапезном ресторане не его уровня, но мужской силуэт, высвеченный многочисленными фонарями, которые освещали дорожку из грубо обтесанного камня, был опознан мною моментально. Я не могла ошибиться — это Дирижер собственной персоной. В ладно сидящем костюме, пиджак которого закинул себе на плечо, он отвернул голову к своей спутнице и пока еще не видел меня.
Панический ужас полностью парализовал тело. Я застыла как вкопанная, открывая и закрывая рот, не в силах глотнуть хоть каплю воздуха. Надо было отвернуться, потому что такой пристальный взгляд Коля наверняка почувствует и увидит меня. Что будет, если он узнает меня?! А вдруг...Может, он здесь не один?!
У страха глаза велики, и мне казалось, что я могу тонкими, поднявшимися от ужаса волосками ощущать, как приближается еще кто-то из их компании. Они все здесь. Все. И получается, что еще секунда, и полгода ада пойдут псу под хвост. Снова возвращаться, бояться, оглядываться по сторонам и скрывать лицо...или хуже того, вернуться в прошлую жизнь и с замиранием ждать, пока мне оторвут голову...Только не это! Не тогда, когда все только начало налаживаться.
До этой секунды я уверенно двигалась наперерез этой паре, и теперь мне предстояло как-то не слишком резко и заметно развернуться, спрятать лицо и убежать. Не привлекать к себе внимание. Повернуть некуда — справа только ресторан и плотный ряд жилых домов. Слева — пешеходный переход, а это значило — пять минут, повернувшись спиной к собственному страху. И уповать на то, что Коля не увидит положенное прямо перед его носом — не получалось. Стремительно развернуться — не выход. И в то же время — единственный выход.
— Где машина? — громкий веселый голос девушки со слегка пьяными нотками ударил в барабанные перепонки не хуже набата. Только мое поверхностное и быстрое дыхание его перебивало. — Холодно уже.
Я опустила глаза и медленно развернулась, на ходу заслоняя лицо руками и поднимая ворот джинсовки, чтобы хоть немного спрятаться. Шаг за шагом, шаг за шагом — одеревеневшие ноги еле переставлялись, не слушались меня, по каменной и прямой спине скользили капли пота, а в висках по-сумасшедшему бился пульс, из-за чего не было слышно ничего вокруг. До ближайшей тропинки между домами оставалось тридцать или сорок шагов, и каждый был как маленькая смерть. Наконец, завернув в грязный проулок, я со всхлипом выдохнула и рванула в темень старого двора с максимальной скоростью, которую позволял ослабленный организм. Испуг сыграл свое дело. Я задыхалась, глаза застилала черная пелена, изредка озаряемая снопом искр, но я не могла остановиться, пока не добежала до дома.
Кнопка вызова лифта ломалась под ударами моей ладони, а я пританцовывала от нетерпения. В боку кололо, очень сильно, поэтому я даже не заметила, как скрючилась в три погибели. Не дождавшись медлительной кабины, взлетела вверх по лестнице и, достигнув двери, забарабанила в нее со всей силой. Мне было плевать на неудобства старухи, плевать на ее сон и принципы, будь они трижды неладны. Мне нужно было убежище, и я была готова выломать дверь, если потребуется.
— Открывай! — кулак болел, а звуки, что я издавала, лишь отдаленно напоминали человеческие. Горло пересохло, колени подгибались и, наверное, еще немного, я бы просто упала. — Открывай! Да открывай же ты!
Только когда я разбудила соседей и те начали роптать, ключи в многочисленных замках нашей двери зазвенели. Разъяренная бабка — откуда только силы в тщедушном и старом теле? — фурией набросилась на меня и замахнулась, начиная кричать и ругаться, но было не до нее. Я оттолкнула ее в сторону, не разбирая дороги, влетела в дом и лихорадочно защелкала замками, заворачивая их до предела.
— Ты что себе позволяешь, идиотка? — громко орала Элеонора Авраамовна и угрожающе трясла не самой легкой связкой ключей перед моим потным и на удивление бледным, без единой кровинки лицом. — Ты умом тронулась?!
Мне некогда было спорить и выяснять отношения. Нужно было спрятаться, куда-то забиться и забыть. Вернуть с трудом достигнутое душевное равновесие, испарившееся без следа.
— Простите! Простите, пожалуйста! Я не буду больше так делать. Мне очень надо было домой! Честное слово!
— Я говорила тебе, чтобы ты меня не будила?! Это твои проблемы! — отрезала она и указала на дверь. — Вон!
— Нет! Вы не можете! Пожалуйста! Можно я хотя бы сейчас побуду здесь! Прошу вас, Элеонора Ав-в-в-раамовна, — от ужаса я начала запинаться. — Пожалуйста! Я больше не буду уходить по ночам, клянусь!
Я едва не плакала, дрожала всем телом, и наконец, бабуська, процедив что-то нелицеприятное себе под нос, раздраженно шаркая, направилась к себе в комнату, оставив меня в коридоре. Не раздеваясь, я рванула в свою, кинулась на постель и укрылась с головой простыней, заменяющей мне одеяло. Бросало то в жар, то в холод, зубы стучали, и каждый скрежет и звук — будь то проезжающая под окном кухни машина, шуршащая шинами, щелчок работающего счетчика или обычный шорох, заставляли подскакивать и скукоживаться от страха.
Слово свое сдержала. Наутро, бледная после ночных переживаний и постоянной рези в боку, я встала раньше бабульки и еле дождалась приличного времени, чтобы позвонить профессору. Бабка ничего не спрашивала, даже разрешила звонок сделать, но и к разговору прислушивалась от первого до последнего звука.
— Иван Федорович, доброе утро, я вас не разбудила? — поприветствовала его и вытерла повлажневшие ладони об штанины.
— Нет-нет, Сашенька, что ты. Я рано встаю. Что-то случилось? — обеспокоенно поинтересовался профессор. — У тебя что-то с голосом.
— Ничего. Все в порядке, — старуха вытянула шею и сделала вид, что смотрит в окно. — Я просто хотела сказать, что не смогу больше к вам приходить.
— С тобой все хорошо?
— Да, да, конечно, — поспешно заверила и добавила, пытаясь убедить его. — До экзаменов осталось совсем немного, учебники я вам верну, когда сдам, можете не волноваться. Просто у меня неожиданно возникли проблемы личного характера...Ничего серьезного, но нужно уехать, — бабка выразительно фыркнула. — Поэтому я не смогу к вам приходить.
— Может, помощь нужна?
— Нет, спасибо вам. Все в порядке.
Он был не особо обрадован, да и заверить его не слишком получилось, но дедок смирился. В конце разговора лишь добавил:
— Я буду тогда ждать вас через неделю, Сашенька.
— Вы будете в приемной комиссии?
— Да. Так что не волнуйся.
— Хорошо. Обещаю не ударить в грязь лицом, — исторгла из себя любезный смешок и попрощалась.
Пожилая женщина никак не прокомментировала мое поведение, но была довольна тем, что я не шляюсь по ночам. Я вообще из дома не выходила — только раз в неделю, рано утром за продуктами на рынок. В один из таких вынужденных походов, не испытывая никаких терзаний насчет денег, безропотно выложила нужную сумму за пару очков с большой оправой, только одни солнцезащитные, а другие простые, без диоптрий. Купила осветлитель для волос и мягкую кепку с большим козырьком.
Но этого оказалось не последним испытанием. Через пару дней меня госпитализировали по скорой с острым приступом язвы. Через три дня должен был состояться мой первый вступительный экзамен.
