Он задавался вопросом, не начинает ли он думать так же, как Куртэйна.
Она была на мостике, стояла у главного пульта управления, с шеи свисала кислородная маска, обе руки лежали на штурвале, но она была готова в любой момент отрегулировать любой из латунных рычагов управления мощностью и высотой. Ее ноги были широко расставлены, а спина держалась прямо, как шомпол. Она выглядела так, словно собиралась сразиться лицом к лицу с разъяренным животным, и только ее ум и воля могли спасти ее.
— Двигатель номер один: работает, — доложил Эграфф, считывая показания ряда датчиков. — Номер два: работает. Номер три: работает. Номер четыре: работает. Все двигатели действуют на трех тысячах оборотов в минуту и находятся в пределах нормальных значений температуры и расхода топлива.
Тардж, оператор гелиографа, крикнул: — Приняты сигналы от "Киновари" и "Железного выступа". Оба корабля сообщают о безопасном переходе и продолжающемся функционировании всех механических систем.
— Нам так не повезет, — сказала Куртэйна, опуская одну руку, чтобы точно, со знанием дела отрегулировать один из рычагов. — Это работает не так. Наблюдатель внизу: что-нибудь происходит под нами?
Оператор перископа ответил ей, не отрывая глаз от своего прибора. — Продолжается передвижение сил мальчиков-черепов, но пока никакой наступательной реакции на наше присутствие. Воздушные шары все еще привязаны, и я еще не видел ни одного пушечного выстрела.
— Это ненадолго. Эграфф: продолжайте получать обновления движков. — Пока Эграфф говорил — и не оглядываясь по сторонам, — она добавила: — Доктор, хорошо, что ты присоединился к нам.
Должно быть, она увидела его отражение в окне, потому что он не объявил о своем прибытии.
— Надеюсь, все приняли свои лекарства?
— Как послушные маленькие дети. — Она поднесла кислородную маску к лицу и сделала несколько нужных вдохов. — Когда мы можем ожидать, что таблетки начнут действовать?
— Боюсь, это самое приятное, что ты можешь почувствовать. С другой стороны, ты не должна чувствовать себя намного хуже, чем сейчас.
— Я чувствую себя так, словно кто-то сжимает тиски на моей голове, одновременно вращая меня круг за кругом в бочке.
— Если ты не можешь функционировать, я могу дать более высокую дозу. Но ты заплатишь за это, когда мы переправимся обратно.
— В таком случае, я пропущу. Мне нужно будет соображать до самого Копья. — Впервые она оглянулась через плечо, всего на мгновение, прежде чем снова переключить свое внимание на панель управления и вид перед собой. — Кэйлис и Нимча, я не ожидала увидеть вас на мостике. Не лучше ли вам вернуться в свою каюту? Это немного затянется ... здесь напряженно.
— Ты имеешь в виду, что я должна защищать ребенка от того, что может ее расстроить? — спросила Кэйлис.
— Если ты хочешь сформулировать это именно так, то да.
— Ты понятия не имеешь о том, что ей уже пришлось пережить. Для нее это ничего не значит.
— Хорошо, оставайтесь, если хотите, я не буду спорить. Но держитесь подальше от приборов и окон.
Большие пушки взревели, гондола затряслась от отдачи.
— Воздушные шары отвязаны и взлетают, — почти одновременно доложил оператор перископа. — Три, нет, четыре, быстро поднимаются. На борту мальчики-черепа... Оцениваю по пять-шесть человек на шар. Воздушные рейдеры в полной броне, прикрепленные ремнями к внешней стороне корзин.
— Нижняя турель, сосредоточьте огонь на этих шарах, — приказала Куртэйна.
— Перегрев третьего двигателя, — взволнованно сказал Эграфф. — Остальные двигатели работают нормально.
— Начинается схватывание деталей, — сказала Куртэйна. — Руль три — малый наклон. Сбавляю обороты до двух тысяч, посмотрим, сможем ли мы продержаться немного дольше. Всем глубоко дышать. Вот тут-то и пойдет самое интересное.
Эграфф поднес к губам переговорную трубку, чтобы отдать приказ изменить шаг пропеллера — редкая регулировка, которую мог выполнить только тот, кто находился на конце выносной опоры. Его голос передавался по цепочке дрожащему летчику.
— Шаг настроен, — доложил он десять или двадцать секунд спустя.
— Настройка лопастей руля, — сказала Куртэйна, дергая за жесткие, соединенные проволокой рычаги, напряжение чувствовалось в сухожилиях ее шеи. — Чертовы штуки такие тяжелые ... вот и готово. Нос снова прямой. Немного теряю скорость, но пока не хочу начинать сбрасывать высоту. — Она потянулась за своей собственной переговорной трубкой. — Сброс балласта, пять мешков, немедленно.
Кильон почувствовал, как пол накренился вверх, когда "Раскрашенная леди" сбросила вес, восстанавливая равновесие, которое она потеряла, когда ее скорость движения снизилась. Куртэйна произвела еще одну точную регулировку дифферента. На данный момент корабль снова летел прямо и ровно, но все на мостике знали, что это лишь временное положение дел.
Кильон ощутил напряжение как дрожащее, застывшее присутствие в воздухе.
"По крайней мере, сейчас светло", — подумал он. Видимость была превосходной, такой хорошей, какой она никогда не была даже в самые ясные дни в Проклятье, и каждая деталь Копья сверкала с галлюцинаторной четкостью, город дышал как живое существо в крутящемся штопором мираже закручивающихся спиралью термальных потоков. Поскольку был день, а не ночь, когда отсутствие огней говорило бы о многом, было очень мало оснований предполагать, что с Копьем произошло что-то катастрофическое. Несмотря на то, что им еще предстояло пересечь много лиг, он чувствовал, что может протянуть руку и добраться до места назначения, перетащив их через пропасть только своей силой.
— Два аэростата сбиты со всеми налетчиками, — доложил человек с перископом. — Нижнее орудие поддерживает огонь. Похоже, они готовятся выпустить следующую серию воздушных шаров, как только мы пролетим мимо. — Он перевел дыхание, все еще прижимая лицо к закрытому колпаком окуляру своего прибора. — Еще один воздушный шар пошел вниз. Четвертый все еще поднимается.
— Перегрев на первом, — сказал Эграфф, его голос был глухим от ужасающей неизбежности. Наушник переговорной трубки был прижат к его голове сбоку.
— Полегче с ним, — сказала Куртэйна. — Я снова сбавлю обороты.
— Бесполезно. Зажигание выключено. Мы потеряли первый навсегда.
Кильон выглянул в иллюминатор правого борта и увидел, как лопасти пропеллера останавливаются, клубы черного дыма поднимаются от двигателя, почти окутывая летчика, который его обслуживал. Летчик начал карабкаться по стойке, возвращаясь со своего поста. Казалось, было что-то почти трусливое в поспешности, с которой он бросил его, но Кильон напомнил себе, что двигатель не просто вышел из строя, он перестал быть двигателем во всех смыслах этого слова. Детали, которые когда-то плотно прилегали друг к другу, теперь легко сваривались друг с другом, как будто именно так они вышли из кузницы. Возможно, двигатель можно было бы заставить снова работать, но только переплавив его и начав с нуля.
— Второй и четвертый держатся, — доложил Эграфф. — Третий все еще горячий.
— Переведите все оставшиеся двигатели на мелкий шаг, — сказала Куртэйна. — Я вытяну из них все, что смогу, прежде чем они у меня станут ломом.
— Четвертый аэростат опустился, — сообщил оператор перископа. — Мы будем над второй волной чуть больше чем через минуту.
— Сигнал от "Киновари", — сказал Тардж. — У них отказал двигатель. "Железный выступ" также сообщает о потере гидравлического управления башней на передней батарее ротационных пулеметов. В настоящее время можно использовать ручное рулевое управление, но оно быстро становится жестким.
— Скажи им, чтобы они зафиксировались на сорок пять градусов ниже горизонтали, пока это не захватило их полностью. По крайней мере, они смогут во что-нибудь стрелять. — Куртэйна снова схватила свою переговорную трубку. — Сброс балласта, десять мешков, немедленно.
Пол снова накренился. Куртэйна работала рычагами, все еще стоя неподвижно, напряженная от сосредоточенности, у пульта управления. — Ничего хорошего. Не могу добиться достаточной высоты носа. Мы снижаемся.
— Слишком быстро? — спросил Кильон.
Куртэйна опустила голову, чтобы прищуриться на перекрестье. — Нет, мы все еще годимся для посадки, при условии, что сможем удерживать этот вектор. Ветер все еще на нашей стороне, даже если больше ничего не меняется.
— Ваш корабль гибнет? — спросила Нимча точно таким тоном, каким ребенок мог бы спросить о цвете неба.
— Нет, — сказала Куртэйна. — Он просто становится кораблем другого типа. Не лучше, не хуже. Просто другим.
— Тогда почему у тебя такой голос, будто ты плачешь? — спросила Нимча.
— Третий двигатель заглох, — доложил Эграфф.
— Облом, — сказала Куртэйна, и Кильон тоже услышал это в ее голосе, надломленном, когда она пыталась взять себя в руки.
— Вторая волна отвязана и поднимается, — сказал оператор перископа. — Поднимается прямо за нами. Ветер несет их вперед, но у нас все еще большая скорость относительно земли.
— Это хорошая новость, не так ли? — спросил Кильон. — Если они неправильно рассчитали свой подъем, то вряд ли смогут опередить нас.
— Это не то, что они хотят, — сказала Куртэйна.
— Это не так?
— Стандартная схема атаки для черепов, доктор. Поднимаются сзади, а затем пикируют на нас, и ветер дует им в спину. — Она схватила переговорную трубку. — Нижние орудия: продолжайте вести огонь по этим воздушным шарам. Цельтесь в шары, а не в корзины, независимо от того, насколько велико у вас искушение разбрызгать несколько черепов.
— Но воздушные шары все равно не могут нас достать, не так ли? — спросил Кильон. — Я имею в виду, не со всем, что у нас есть на этом корабле, с оружием, броней?
— Очень скоро, доктор, мы все будем летать на воздушном шаре. — Она с силой нажала на рычаг, прикусив губу от усилия сосредоточиться. — И очень скоро эти пушки будут стоить не больше, чем их ценность в качестве балласта. — Она усмехнулась, не оборачиваясь. — Но не бери в голову. Больше всего мне нравится равный бой. Это делает победу еще более приятной.
— Перегрев на втором, — объявил Эграфф.
— О, черт возьми, большое тебе спасибо. — Она повернулась, чтобы осмотреть неисправный двигатель. — Нет смысла даже думать о том, чтобы попытаться спасти эту штуку. Сброс балласта! Десять мешков, немедленно. И скажите экипажу, чтобы начал готовиться к отсоединению этих заглохших двигателей.
— Два аэростата из второй волны сбиты, — сказал оператор перископа. — Два все еще поднимаются, но одна из корзин повреждена.
— "Киноварь" и "Железный выступ" сообщают о дальнейших отказах двигателей, — вставил Тардж, усугубляя страдания Куртэйны.
— Я должен быть там, с ними, — сказал Эграфф.
— Даже если бы это было так, ты ничего не смог бы с этим поделать, — ответила Куртэйна. — Скажи им, чтобы они выполнили схему уклонения от этих воздушных шаров, но при этом следили и за своими собственными спинами.
Оператор перископа крикнул: — Под нами поднимается третья волна аэростатов. Четыре единицы, по шесть рейдеров в каждой корзине.
— Сколько еще волн, прежде чем мы освободимся? — спросила Куртэйна.
— После этого одна, три, может быть, четыре, в зависимости от того, сколько у них ложных позиций.
Ротационные пулеметы, которые стреляли только короткими, отрывистыми очередями, чтобы стволы успевали остыть, теперь стреляли почти непрерывно. Кильон мог слышать их, чувствовать всеми своими костями, но он мог только верить, что они стреляют в нужном направлении. Ветер относил остатки второй волны воздушных шаров за корму "Раскрашенной леди", так что с мостика гондолы их было почти не видно. Перемежая выстрелы пулеметов, раздалось тяжелое пыхтение дальнобойных орудий, нацеленных низко, чтобы разнести огневые точки черепашек. Снаряды оставляли чудовищные воронки на местности перед дирижаблем, но по их беспорядочному разбросу было ясно, что добиться точных попаданий практически невозможно. Лучшее, на что могла надеяться Куртэйна, — это несколько удачных ударов, в расчете на то, что их может оказаться достаточно, чтобы деморализовать и рассеять остальных черепашек. Кильон даже не был уверен, что мальчики-черепа способны быть деморализованными.
Только в промежутках, когда перезаряжались ротационные пулеметы, а большие пушки молчали, он осознал, насколько тише стал дирижабль. Теперь он работал на одном двигателе, мощность которого была снижена с обычного уровня. Земля все еще уходила из-под ног, но большая часть этого продвижения вперед теперь была обусловлена ветром, дующим в корпус "Раскрашенной леди". Если бы Куртэйна захотела развернуться, у нее не хватило бы на это сил; ее все равно повлекло бы к Копью.
— Вторая волна истреблена, — доложил Эграфф, передавая наблюдения с задней части гондолы, поскольку поднимающиеся воздушные шары теперь были вне поля зрения оператора перископа. — Точные попадания — они все падают вместе со всеми рейдерами.
— А третья волна?
— Возможный удар по гондоле; все четыре единицы все еще поднимаются.
— Как, черт возьми, они могли попасть в гондолу, а не в баллон? — спросила Куртэйна, ее раздражение прорвалось наружу.
— Это мог быть случайный огонь с земли, — ответил Эграфф.
— Поднимается четвертая волна, — сообщил оператор перископа. — Четыре единицы, обычные экипажи.
Поскольку четвертый двигатель был единственным, который приходилось слушать Кильону, он совершенно четко услышал его предсмертный кашель. На этот раз Эграфф даже не потрудился сообщить об этом: он просто обменялся многозначительным взглядом с Куртэйной, оба они знали, что корабль дал им все, что мог. А потом в промежутках между выстрелами из пушек стало не просто тихо; это была устрашающая, прекрасная тишина. Не было слышно даже скрежета когтей ветра по гондоле, воинственного его стука по обшивке.
"Раскрашенная леди" боролась со стихиями неба с того самого момента, как впервые поднялась в воздух; теперь она стала их добровольной рабыней.
— Сохраняем наклон спуска, — сказала Куртэйна, наконец-то отпуская штурвал. Теперь все это было почти бессмысленно; она могла управлять "Раскрашенной леди" не больше, чем лист дерева может сам плыть по течению реки. — Сброс балласта: по одному мешку каждые двадцать секунд, если я не скажу иначе. Газовым бригадам: приготовиться к выпуску газа по моему приказу.
Взревели дальнобойные орудия, но при втором выстреле что-то пошло явно, катастрофически неправильно. Отдача ощущалась более дикой, чем обычно, звук был более рваным и лязгающим.
— У него снаряд застрял в стволе! — крикнул Эграфф.
Куртэйна вдохнула, собираясь что-то сказать, выругаться или воскликнуть, но, собравшись заговорить, остановилась с открытым ртом. Время тянулось секунда за секундой. Кильон огляделся, но все, что он увидел, были застывшие лица, медленно сменяющиеся гневом и разочарованием, а не абсолютным, устремленным в пустоту ужасом, который был там на мгновение.
— С нами все в порядке, — сказала она, едва повышая голос до шепота. — Если бы это должно было взорваться...
