Возвращаясь в свою обитель, он еще раз оглянулся. — И приберите этот чертов бардак, — сказал он.
Он знал, что пройдет много времени, даже по его меркам, прежде чем ему удастся забыть презрительный вызов на юном лице Хилина. Но Хилин канул во тьму, как и все его преходящие предки, и вскоре его братья, сестры, племянницы и все, кто хотя бы отдаленно походил на него, тоже исчезли, канули в лету, и вскоре в живых остался только Русел, который помнил восстание.
Русел больше никогда не покинет Монастырь.
VIII
Через некоторое время после этого случилась опустошительная эпидемия чумы.
Это было вызвано сочетанием факторов: медленным неконтролируемым накоплением раздражителей и аллергенов в окружающей среде судна, а затем внезапным появлением латентного вируса среди и без того ослабленной популяции. Это был множественный несчастный случай, который не смогли предусмотреть проектирующие корабль фараоны, несмотря на всю свою изобретательность. Но по прошествии достаточного времени — более пяти тысяч лет -неизбежно происходили такие маловероятные события.
Оставшаяся в живых популяция находилась на грани жизнеспособности. В течение нескольких десятилетий Русел был вынужден вмешиваться с помощью постоянно растущего населения, чтобы обеспечить поддержание корабля на базовом уровне, при даже более тщательном, чем обычно, соблюдении генетических норм и планировании брачных связей.
Низкая численность, однако, принесла свои плоды. Системы корабля теперь производили припасы со значительным избытком, и не было никакой предпосылки для создания новых водных империй. Русел, в своем ледниковом стиле, всерьез рассматривал возможность создания конечной популяции на более низком уровне, чем раньше.
Его заинтриговало то, что маловероятное появление чумы отразилось на перестройке его собственных мыслительных процессов. Сейчас его почти не отвлекали повседневные дела корабля и шум сменяющихся поколений. Вместо этого он начал осознавать более медленные импульсы, более глубокие ритмы, находящиеся далеко за горизонтом осознания любого проходящего человека.
Его восприятие риска изменилось. Проведенный им бесконечный анализ систем корабля выявил неясные способы отказа: определенные комбинации параметров, которые могли нарушить работу управляющего программного обеспечения, взаимные сбои в работе наномашин, которые все еще работали над системами корабля внутри и снаружи. Подобные сбои были крайне маловероятны; по его оценкам, корабль мог получать значительные повреждения примерно раз в десять тысяч лет. На Земле целые цивилизации возникали и рушились с гораздо большей частотой, чем за это время. Но он должен был планировать такие вещи, готовить защиту корабля и стратегии восстановления. В конце концов, эпидемия была всего лишь крайне маловероятным событием, но прошло достаточно времени, и она произошла.
Поведение новых поколений экипажа, тем временем, менялось в зависимости от временных рамок.
Примерно раз в десять лет жители деревни-коридора Дилука подходили к святилищу старейшины, где все еще виднелся мерцающий экран. Один из них наряжался в длинную мантию и с преувеличенной медлительностью шествовал за ходунками, в то время как остальные прятались. А потом они набрасывались на манекен и разрывали его на куски. Русел несколько раз наблюдал за подобными представлениями, прежде чем понял, что происходит: это, конечно же, была ритуализированная реконструкция его последнего выступления, самого ковыляющего лидера, манекена бедного сверхъяркого Хилина. Иногда кульминацией этого театрального действа было сдирание кожи с живого человека, чего, по их воображению, он и требовал; когда появлялись такие дикие поколения, Русел отводил свой холодный взгляд.
Тем временем, в деревне, где родилась обреченная на смерть возлюбленная Хилина Сэйл, местные временные пытались использовать другую тактику, чтобы завоевать его расположение. Возможно, это было еще одним результатом хитроумных действий Хилина, а может быть, это было изначально присуще ситуации.
Девочки, изящные девочки-эльфы с темными неуловимыми глазами: по мере того, как сменялись поколения, ему казалось, что все больше их бегает по коридорам, строит глазки моющим стены мускулистым мальчикам, качают детей у себя на коленях. Они были похожи на мультяшные версии Лоры: высокие и низкие, худые и толстые, счастливые и грустные.
Это было селекционное размножение, хотя, по-видимому, и неосознанное, людей, превращающих себя в точные копии изображений в виртуальном пространстве. Они взывали непосредственно к его собственному холодному сердцу: если старейшина так сильно любил эту женщину, то пусть выберет жену, хотя бы немного похожую на нее, в надежде, что у них будут дочери с ее нежной внешностью, и таким образом завоюет ее расположение.
Русел был одновременно тронут и потрясен. Но он не стал вмешиваться. Они могли делать все, что им заблагорассудится, сказал он себе, пока выполняли свою работу.
Тем временем в старом амфитеатре, по другую сторону возведенной им баррикады, автархи и их долгоживущие семьи не вымерли, как ожидал Русел — на самом деле надеялся. Они продолжали жить. И по мере того, как они свирепо скрещивались, их жизнь растягивалась все дольше и дольше.
И снова это имело смысл с точки зрения их наследственности, подумал он. В их замкнутом пространстве просто не было места для увеличения популяции. Таким образом, наилучший способ размножения генов в будущем, который всегда был их единственной целью, заключался в продлении жизни их носителей. Взрослые там теперь жили веками, а детство для исчезающе малого числа родившихся детей длилось десятилетиями.
Русел находил этих существ с пустыми глазами и высохшими полудетскими лицами особенно тревожными. С другой стороны, он все еще не мог заставить себя убить их. Возможно, в них он видел искаженное отражение самого себя.
На корабле было одно постоянное явление. По обе стороны барьера временные явно становились все тупее.
По мере того как сменялись поколения — и к настоящему времени, из-за боязни повторить судьбу Хилина, потенциальных партнеров отталкивали любые признаки интеллекта выше среднего, — было очевидно, что дети временных становились глупее. Во всяком случае, среда автархов была менее стимулирующей, чем у их собратьев на остальной части корабля, и, несмотря на более медленный цикл смены поколений, они с еще большим энтузиазмом избавлялись от ненужного интеллекта, возможно, в ответ на явную скуку.
Однако временные поддерживали корабль в рабочем состоянии и в своих все более жестких связях скрупулезно соблюдали требования генетического здоровья. Это озадачивало Русела: конечно, к настоящему времени они не могли по-настоящему понять, почему они делают такие странные вещи.
Но он заметил, что, когда приходило время искать пару, из толпы выделялись самые ярые любители подметать палубу и отвергать двоюродных братьев и сестер. Это имело смысл: в конце концов, склонность угождать неоспоримой реальности старейшины была характерной чертой выживания, и поэтому ее стоило демонстрировать, если она у вас была, и сохранять в наследственности ваших детей. Он хранил в архиве такие наблюдения и прозрения.
К этому времени ничто из того, что происходило внутри корпуса корабля, не интересовало его так сильно, как то, что происходило снаружи.
Он был основательно подключен к кораблю, чье электромагнитное и другое оборудование заменило его собственные отказавшие биологические органы чувств. Он путешествовал с ним по межгалактическому пространству, ощущая покалывание частиц темной материи, когда они проникали внутрь корабля, ощущая тонкую ласку магнитных полей. Его завораживало то, как за миллионы лет вращалась Галактика, чье сверкающее лицо продолжало открываться за убегающим кораблем. Даже пространство между галактиками оказалось гораздо интереснее, чем он когда-либо себе представлял. Оно вовсе не было пустотой. Он увидел, что здесь была какая-то структура, сложная паутина из темного вещества, которая охватывала Вселенную, паутина, в которой галактики были пойманы в ловушку, как светящиеся мухи. Он научился следить за течениями и рифами темной материи, которые жадно поглощала гравитационная пасть корабля.
Тогда он был наедине с галактиками и со своим собственным суровым разумом.
Однажды, всего один раз, блуждая в темноте, он услышал странный сигнал. Он был холодным и ясным, как звук трубы, раздавшийся далеко в гулкой межгалактической ночи. Это было совсем не по-человечески.
Он слушал тысячу лет. Больше он никогда этого не слышал.
IX
К нему подошла Андрес. Он мог ясно видеть ее лицо, эту гладкую, лишенную выражения кожу. Остальная часть ее тела была размытым пятном, намеком.
— Оставь меня в покое, ты, ворчливая старая ведьма, — проскрипел он.
— Поверь мне, я бы к тебе не обращалась, — горячо сказала Андрес. — Но есть проблема, Русел. И тебе нужно выбраться из своей чертовой скорлупы и разобраться с ней.
Он страстно желал, чтобы она оставила его, но понимал, что это не выход. Где-то в глубине своего измученного сознания он понимал, что эта виртуальная проекция его последней спутницы, синтез его собственного отражения и корабельных систем, была сигнализацией, срабатывающей только в случае крайней необходимости.
— Что за проблема?
— С временными. Что же еще? Тебе нужно взглянуть.
— Не хочу. Это больно.
— Знаю, что больно. Но это твой долг.
Долг? Она это сказала или он сам? Он был наяву или во сне? Со временем все стерлось, все категории, все границы.
Конечно, теперь он был далеко за пределами биологии. Только технология помогала ему выжить. Со временем корабль внедрил свои методы лечения и системы глубже в оболочку того, что когда-то было его телом. Казалось, он стал просто еще одной системой корабля, вроде очистителей воздуха или воды, такой же старой и неповоротливой, и так же нуждающейся в бесконечной нежной заботе.
Разрушение его центральной нервной системы зашло так далеко, что он не был уверен, передает ли она какие-либо сигналы в затвердевающий участок его мозга; он не был уверен, воспринимает ли вообще он внешнюю вселенную без фильтров. И даже стены его сознания начали разрушаться. Он представлял себе свой разум как темный зал, заполненный движущимися формами, похожими на скульптуры в невесомости. Это были его воспоминания — или, возможно, воспоминания о воспоминаниях, переработанные, повторенные заново, отредактированные и обработанные.
И он был здесь, острие осознания, которое порхало между дрейфующими рифами памяти. Временами, когда он плыл сквозь абстракцию пустоты, свободный от воспоминаний или предвкушений, действительно свободный от каких-либо сознательных мыслей, кроме первобытного самоощущения, он чувствовал себя странно свободным — легким, ничем не обремененным, даже снова молодым. Но всякий раз, когда этот невинный момент погружался в темную пучину воспоминаний, чувство вины возвращалось, глубокий грязный стыд, происхождение которого он наполовину забыл и разрешение которого он больше не мог себе представить.
Однако он был не одинок в этом глубоком осознании. Иногда из темноты доносились голоса. Иногда появлялись даже лица, черты которых смягчались, а возраст не поддавался определению. Здесь был Дилук, его брат, или Андрес, или Руул, или Селур, или кто-то еще. Он знал, что все они давно умерли, кроме него, который продолжал жить. У него были смутные воспоминания о том, как он создавал некоторых из этих виртуальных персонажей в качестве терапии для себя или как способ привлечь его внимание к кораблю — Лета, даже как к компании. Но к этому времени он уже не был уверен, что было реальностью, а что сном, шизоидной фантазией его расшатанного разума.
Однако Лоры там никогда не было.
А Андрес, холодная фараон, которая стала его самым долгоживущим спутником, была его самым настойчивым посетителем.
— Никто никогда не говорил, что это будет легко, Русел.
— Ты уже говорила это раньше.
— Да. И буду повторять это до тех пор, пока мы не доберемся до Большого Пса.
— Большой Пес?.. — Пункт назначения. Он снова забыл об этом, забыл, что всему этому может быть положен конец, даже если это теоретически возможно. Беда была в том, что размышления о таких вещах, как начало и конец, заставляли его осознавать время, а это всегда было ошибкой.
Сколько времени? Ответ прозвучал как шепот. Круглые цифры? Прошло двадцать тысяч лет. Двадцать тысяч лет. Это, конечно, было смешно.
— Русел, — рявкнула Андрес. — Тебе нужно сосредоточиться.
— Ты даже не Андрес, — проворчал он.
Ее рот округлился в притворном ужасе. — Правда? О, нет! Какая экзистенциальная катастрофа для меня. — Она сверкнула глазами. — Просто сделай это, Рус.
Поэтому, скрепя сердце, он собрал всю свою рассеянную концентрацию и направил взгляд внутрь корабля. Он смутно осознавал, что Андрес движется с ним, как призрак за его плечом.
Он нашел место, о котором до сих пор думал как о деревне Дилука. Структура коридоров и кают, конечно, не изменилась; этого просто не могло быть. Но с тех пор, как он был здесь в последний раз, даже непрочные перегородки, которые когда-то возводились и разрушались каждым последующим поколением временных, остались нетронутыми. Люди больше не занимались строительством.
Он забрел в маленькую анфиладу комнат, которые когда-то были домом Дилука. Мебели там не было. В каждом углу комнаты были разбросаны гнезда — беспорядочные кучи ткани и полимерных отходов. Он видел, как временные доставали из корабельных систем раздачи стандартную одежду и тут же начинали рвать ее руками или зубами, чтобы сделать из нее грубую подстилку. В воздухе стоял сильный запах мочи и дерьма, крови и молока, пота и секса — самых элементарных биологических веществ человека. Но команда оставалась безупречно чистой. Каждые несколько дней весь этот хлам подметали и отправляли в мусорные баки.
Так теперь жили люди. Они устраивали гнезда в каютах космических кораблей.
Снаружи стены и перегородки были чистыми, сверкающими и стерильными, как и все поверхности, которые он мог видеть, пол и потолок. Одну перегородку натирали до тех пор, пока она не истончилась настолько, что сквозь нее пробивался свет: еще пара поколений, и она совсем сотрется, подумал он. Команда по-прежнему выполняла свои основные обязанности; это осталось, в то время как многое другое исчезло.
Но эти последние временные не были членами экипажа корабля, руководствовавшимися осознанными целями, как когда-то его поколение. Они делали это по более глубоким причинам.
Временные соревновались в том, насколько хорошо они справляются со своей работой по дому, чтобы привлечь партнеров, и это давление отбора со временем сформировало популяцию. К этому времени временные обслуживали системы звездолета так же, как когда-то танцевали пчелы, олени трясли рогами, а павлины распускали свои бесполезные хвосты: они делали это ради секса и возможности произвести потомство. Когда разум отступает, подумал Русел, верх берет биология.
