— При данных обстоятельствах это неудивительно.
— Но есть кое-что еще. Они были заинтересованы в статистической интерпретации исчезновений, используя некоторые довольно сложные методы теории вероятности. Это было непросто. В то время исчезновений наблюдалось не так много, поэтому данных было меньше, но их методы, по их словам, были достаточно надежными, чтобы справиться с ними. И то, что они придумали, было разрушительным.
— Продолжайте, — сказала Рашмика. Наконец-то она поняла, почему Пьетр хотел, чтобы она поднялась на крышу в середине перехода.
— Они были первыми, кто заявил, что частота исчезновений увеличивается, но это было трудно доказать статистически. Уже были отдельные свидетельства того, что они происходили близко расположенными скоплениями, но теперь, по крайней мере, так утверждали нумерологи, промежутки между скоплениями сокращались. Они также утверждали, что сами исчезновения становились все более продолжительными, хотя и признавали, что доказательства этого были гораздо менее "значительными" в статистическом смысле.
— Но они были правы, не так ли?
Пьетр кивнул, и отражение пейзажа в его шлеме наклонилось. — По крайней мере, в первой части. Теперь даже грубые статистические методы покажут тот же результат. Исчезновения определенно участились.
— А вторая часть?
— Не доказано. Но и все новые данные этого не опровергли.
Рашмика снова рискнула взглянуть на пятно. — Но что с ними случилось? Почему они оказались там, внизу?
— Никто на самом деле не знает. Как я уже сказал, церкви даже не признают, что когда-либо имела место попытка переправы. Копните немного глубже, и вы найдете неохотное подтверждение того, что нумерологи когда-то существовали — например, документы, касающиеся редких торговых сделок, — но вы не найдете ничего о том, что они когда-либо пересекали пропасть Отпущения грехов.
Да, они пытались это сделать. Я думаю, никто никогда не узнает, почему. Возможно, это была последняя отчаянная попытка лишить престижа церкви, которые их оттеснили. Возможно, они придумали короткий путь, который позволил бы им обогнать основную процессию, не теряя Халдору из виду. На самом деле это не имеет значения. У них была причина, они пытались пересечь ущелье, но потерпели неудачу. Почему они потерпели неудачу, это уже другой вопрос.
— Мост не поддался, — сказала Рашмика.
— Нет, не похоже, чтобы это произошло. Их собор был небольшим по меркам основных церквей. Судя по положению места падения, мы можем сказать, что они проделали приличный путь по мосту, прежде чем соскользнуть с него, так что вопрос не в том, прогнулся ли мост. Я предполагаю, что это всегда был сложный процесс балансирования, так как собор простирался по обе стороны дороги, и на полпути они потеряли управление и перевернулись. Кто знает?
— Но вы считаете, что есть и другая возможность.
— Они не пользовались популярностью из-за всей этой статистической информации об исчезновениях. Помните, я говорил о том, что другие церкви не хотят знать об участившихся случаях?
— Они не хотят, чтобы мир менялся.
— Да, не хотят. У них и так все хорошо устроено. Продолжайте кружить вокруг Хелы, продолжайте следить за Халдорой, зарабатывайте на жизнь экспортом реликвий скаттлеров в другие населенные пункты космоса. В высших церковных эшелонах все и так прекрасно, большое вам спасибо. Они не хотят, чтобы слухи об апокалипсисе испортили им настроение.
— Итак, вы думаете, что кто-то разрушил собор нумерологов.
— Как я уже сказал, не пытайтесь ничего доказать. Конечно, это мог быть несчастный случай. Никто никогда не говорил, что переход собора через пропасть Отпущения грехов был мудрым решением.
— Несмотря на все это, Пьетр, вы все еще верите? — Она увидела, как его кулак крепче сжал поручень.
— Я верю, что исчезновения — это послание во времена кризиса. Это не просто молчаливое свидетельство Божественной силы, как утверждают церкви, — чудо ради чуда, — но нечто гораздо более значительное. Я верю, что они являются своего рода часами, которые ведут обратный отсчет, и что час "ноль" гораздо ближе, чем хочет заверить нас кто-либо из представителей власти. Нумерологи знали об этом. Верю ли я, что церквям можно доверять? В целом, за одним или двумя исключениями, нет. Я доверяю им настолько, насколько могу писать в вакууме. Но я все еще верю в них. Это не изменилось.
Ей показалось, что он говорит правду, но, поскольку она не видела его лица, ее предположение было таким же верным, как и у любого другого человека.
— Есть что-то еще, не так ли? Вы сказали, что церкви, возможно, не смогли бы скрыть все свидетельства изменяющихся исчезновений.
— Они не могут. Но здесь какая-то аномалия. — Пьетр отпустил перила ровно настолько, чтобы что-то передать Рашмике. Это был маленький металлический цилиндр с завинчивающейся крышкой. — Вы должны это увидеть, — сказал он. — Думаю, вам это будет интересно. Внутри находится лист бумаги с какими-то пометками. Они не снабжены комментариями, поскольку это сделало бы их более опасными, если бы кто-нибудь из представителей власти узнал о них.
— Вам придется рассказать мне чуть больше.
— В Скул-Клиффе, откуда я родом, жил человек по имени Сол Темпье. Я его знал. Он был старым отшельником, который жил в заброшенной шахте на окраине города. Зарабатывал на жизнь ремонтом землеройных машин. Он не был сумасшедшим, жестоким или даже особенно необщительным; просто не очень ладил с другими жителями деревни и большую часть времени держался от них подальше. У него была навязчивая, методичная натура, из-за которой другие люди чувствовали себя немного неуютно. Его не интересовали ни жены, ни любовницы, ни друзья.
— И вы не считаете, что он был особенно необщителен?
— Ну, на самом деле он не был грубым или негостеприимным. Он поддерживал чистоту и, насколько мне известно, не имел никаких по-настоящему неприятных привычек. Если к нему приходили гости, всегда готовил чай в большом старом самоваре. У него была древняя нейронная лютня, на которой он время от времени играл. Он всегда хотел знать, что вы думаете о его игре. — Она заметила, как он улыбнулся сквозь защитное стекло. — На самом деле, это было довольно ужасно, но у меня так и не хватило духу сказать ему.
— Как вы с ним познакомились?
— В мои обязанности входило поддержание нашего парка землеройной техники в надлежащем состоянии. Большую часть работ по ремонту мы выполняли сами, но когда возникала задержка или что-то, что мы просто не могли наладить должным образом, один из нас доставлял это в грот Темпье. Думаю, я навещал его два или три раза в год. Я никогда не возражал против этого, правда. На самом деле мне очень нравился этот старый болван, он плохо играл на лютне и все такое. В любом случае, Темпье старел. Во время одной из наших последних встреч — это было одиннадцать или двенадцать лет назад — он сказал, что хочет мне кое-что показать. Я был удивлен, что он так сильно мне доверяет.
— Не знаю, — ответила Рашмика. — Мне кажется, что вы человек, которому легко доверять, Пьетр.
— Это что, комплимент?
— Я не уверена.
— Что ж, в таком случае, будем считать, что это так. На чем я остановился?
— Темпье сказал, что хочет вам кое-что показать.
— На самом деле это тот самый листок бумаги, который я вам только что дал, или, скорее, он является точной копией оригинала. Оказалось, что большую часть своей жизни Темпье вел учет исчезновений. Он проделал большую подготовительную работу — сравнивал и противопоставлял публичные архивы основных церквей, даже посещал Путь, чтобы ознакомиться с теми архивами, которые обычно были недоступны. Как я уже говорил, он был очень прилежным и одержимым человеком, и когда я увидел его записи, то понял, что это, несомненно, лучший личный отчет об исчезновениях, который я когда-либо видел. Честно говоря, сомневаюсь, что где-либо на Хеле есть лучшая любительская подборка. Рядом с каждым исчезновением был огромный набор сопутствующих материалов — заметки о свидетелях, о качестве этих свидетелей и любые другие подтверждающие данные. Если бы накануне произошло извержение вулкана, он бы заметил и это. Что-нибудь необычное, каким бы незначительным это ни казалось.
— Я так понимаю, он что-то нашел. Это было то же самое, что обнаружили нумерологи?
— Нет, — сказал Пьетр. — Дело было не только в этом. Темпье был хорошо осведомлен о том, что утверждали нумерологи. Его собственные данные ни в малейшей степени не противоречили их данным. На самом деле, он считал довольно очевидным, что случаи исчезновения становятся все более частыми.
— Так что же он обнаружил?
— Он обнаружил, что публичные и официальные записи не совсем совпадают.
Рашмика почувствовала волну разочарования. Она ожидала большего. — Подумаешь, — сказала она. — Меня не удивляет, что наблюдатели иногда могут заметить исчезновение, когда все остальные этого не замечают, особенно если это произошло во время какого-то другого отвлекающего маневра...
— Вы не так поняли, — резко сказал Пьетр. Впервые она услышала раздражение в его голосе. — Это был не тот случай, когда церкви заявляли об исчезновении, которое все остальные пропустили. Все было наоборот. Восемью годами ранее — то есть двадцать с лишним лет назад — произошло исчезновение, о котором не сообщалось в официальных церковных отчетах. Вы понимаете, о чем я говорю? Произошло исчезновение, и это было замечено общественными наблюдателями, такими как Темпье, но, по словам церквей, ничего подобного не происходило.
— Но это не имеет никакого смысла. Зачем церквям скрывать информацию об исчезновении?
— Темпье задавался тем же вопросом.
Так что, возможно, ее вылазка на крышу все-таки была не совсем напрасной. — Было ли в этом исчезновении что-нибудь, что могло бы объяснить, почему оно не было внесено в официальные отчеты? Что-то, что означало бы, что оно не совсем соответствовало обычным критериям?
— Например, что?
Она пожала плечами. — Я не знаю. Например, оно было очень коротким?
— Интересно отметить, что, если записи Темпье верны, это было одно из самых длительных исчезновений, когда-либо зарегистрированных. Целых одна и одна пятая секунды.
— В таком случае, я не понимаю. Что Темпье может сказать по этому поводу?
— Хороший вопрос, — сказал Пьетр, — но вряд ли на него можно будет ответить в ближайшее время. Боюсь, Сол Темпье мертв. Он умер семь лет назад.
— Мне жаль. У меня сложилось впечатление, что он вам нравился. Но вы же сами сказали: он старел.
— Да, но это не имело никакого отношения к его смерти. Его нашли убитым электрическим током, когда он ремонтировал одну из своих машин.
— Хорошо. — Она надеялась, что это прозвучало не слишком бессердечно. — Значит, он стал беспечным.
— Сол Темпье не был таким, — сказал Пьетр. — В его теле не было ни капли небрежности. В этом-то они и ошиблись.
Рашмика нахмурилась. — Они?
— Кто бы его ни убил, — ответил он.
* * *
Некоторое время они стояли молча. Караван преодолел высшую точку моста, затем начался долгий, пологий спуск на другую сторону разлома. Дальние утесы становились все выше, складки и швы изуродованной геологии становились все более очевидными. Слева, на юго-западном склоне разлома, Рашмика разглядела еще один извилистый выступ. Казалось, он был нанесен карандашом на стену в качестве пробного рисунка, как бы предвосхищая дальнейшую работу. И все же это был выступ. Очень скоро они будут на нем, переправа завершена. Мост устоял бы, и все было бы хорошо в этом мире — или, по крайней мере, так же хорошо, как тогда, когда они отправлялись в путь.
— В конце концов, вы приехали сюда из-за этого? — спросила она Пьетра. — Чтобы выяснить, почему они убили того старика?
— Это звучит как еще одно из ваших светских расследований, — ответил он.
— Тогда что же это, если не это?
— Я хотел бы знать, почему они убили Сола, но более того, хотел бы знать, почему они чувствуют необходимость лгать о слове Божьем.
Она уже спрашивала его о его вере, но все еще чувствовала необходимость проверить пределы его честности. Она подумала, что в его вере должна была быть трещина: неуверенность в его вере. — Так вот что, по-вашему, означают исчезновения?
— Настолько твердо, насколько я во что-либо верю.
— В таком случае... если истинная картина исчезновений отличается от официальной версии, то вы считаете, что истинное послание замалчивается, и слово Божье не доносится до людей в его неповрежденной форме.
— Вот именно. — Он казался очень довольным ею, благодарным за то, что теперь была преодолена огромная пропасть в понимании. У нее возникло ощущение, что впервые за долгие годы с него сняли бремя. — И моей ошибкой было думать, что я смогу заглушить эти сомнения, погрузившись в бессмысленное наблюдение. Но это не сработало. Я увидел вас, стоящую там со всей твоей яростной независимостью, и понял, что должен сделать это сам.
— Это... примерно то же самое, что и у меня.
— Расскажите мне о своем расследовании, Рашмика.
Она так и сделала. Она рассказала ему о Харбине и о том, что, по ее мнению, его забрала одна из церквей. Более чем вероятно, сказала она, что он подвергся насильственной идеологической обработке. Это было не то, о чем она действительно хотела думать, но рациональная часть ее души не могла игнорировать такую возможность. Она рассказала ему, что некоторое время назад остальные члены ее семьи согласились с верой Харбина, но она никогда не могла позволить ему ускользнуть так легко. — Я должна была это сделать, — сказала она. — Я должна была совершить это паломничество.
— Я думал, вы не паломница.
— Сорвалось с языка, — сказала она. Но не была уверена, действительно ли это имела в виду.
Арарат, 2675 г.
Верхние палубы "Ностальгии по бесконечности" были забиты эвакуированными. Антуанетта не хотела думать о них как о стаде крупного рогатого скота, но как только она столкнулась с основной массой тел и обнаружила, что ее собственное продвижение заблокировано, ее охватило отчаяние. Они были людьми, постоянно напоминала она себе, обычными людьми, оказавшимися, как и она, в водовороте событий, которые они едва понимали. При других обстоятельствах она легко могла бы стать одной из них, такой же испуганной и ошеломленной, как и они. Ее отец всегда подчеркивал, как легко оказаться не по ту сторону баррикад. Дело не обязательно в том, у кого самый острый ум или самая твердая решимость. Дело не всегда в храбрости или какой-то сияющей внутренней доброте. С таким же успехом это могло касаться положения вашей фамилии в алфавите, химического состава вашей крови или того, посчастливилось ли вам быть дочерью человека, у которого был собственный корабль.
Она заставила себя не проталкиваться сквозь толпу людей, ожидающих прохождения обработки, делая все возможное, чтобы вежливо продвигаться вперед, глядя в глаза и принося извинения, улыбаясь и терпимо относясь к тем, кто не сразу уступал ей дорогу. Но сборище — она не могла не думать о них именно так, несмотря на все свои лучшие намерения, — было настолько большим, настолько коллективно глупым, что ее терпения хватило только на две палубы. Затем что-то внутри нее оборвалось, и она стала пробиваться вперед изо всех сил, стиснув зубы, не обращая внимания на оскорбления и плевки, которые летели ей вслед.
