А дальше женщина. Без неё никак. Успокоит, согреет, накормит. Говоря по простому—вернёт к жизни. Если совсем не повезло—утешит, вернёт надежду и веру. Потому что женщина.
Она же отстирает заскорузлое от крови и грязи бельё. Пригасит боль, вымоет избитое тело. Да просто приготовит пожрать. Потому что женщина.
Потому что без нее мужику никак. Только она может подарить детей, сотворить уют в доме и только она знает когда наикрутейшего мужика необходимо пинками согнать с дивана.
"Здорово же меня придавило да шандарахнуло, коль потянуло на столь высокую философию. Пафосно, конечно, и даже вполне возможно, что не полный бред. Но в повседневной жизни хотелось бы чего-нибудь попроще. Не по столь высоким и высоконравственным критериям. Предпочёл бы ограничиться смазливым личиком, красивой фигуркой и грудью под мой вкус. Ну и чтоб жрать вкусно гото…"
—Постарайся Милке хоть пару глотков влить,—Гретта почти насильно оторвала мою ладонь от дочкиной тушки и впихнула в неё широкую глиняную плошку с темной густой жидкостью. Ноздри защекотал пряный и терпкий запах специй, потянуло сладким тягучим теплом. Успевшая задремать Мила жалобно захныкала, но смоченные в вине губы облизала хоть и с закрытыми глазами, но вполне активно. Мы так и приговорили на двоих довольно глубокую чашку. Она чуть-чуть, я глоток. Она глоток, я гло… вкусняшка, однако. Хотя винишко дрянь, кислятина. Купаж, это ежели по умному, а по простому, так сбодяжили всё дерьмо в одну бочку. Надо потом получше выморщить. Пока вылизывал спрятавшиеся на дне самые сладкие капли, девчонка уснула и, похоже, крепко. По крайней мере, больше не вздрагивала и не стонала. Даже когда сообразительная мама осторожно отогнув тоненькие пальчики помогла мне высвободиться и уложить малышку в свитое из больших толстых одеял уютное гнёздышко. Та лишь слегка ворохнулась пытаясь устроиться поудобнее, но сил оказалось маловато. Так и засопела смешно двигая носиком.
Милка уснула, а я успокоился. Стоял, смотрел, а на основательно разворошенной стоянке суетилась Гретта бестолково нарезала петли вокруг рассосавшихся по округе особей, в том числе и нас с Милкой.
—Займись делом. Найди у купца нормального сладкого вина. Согрей и добавь самую малость меда и сонных трав. Да побольше, чем нам намешала, чтоб сразу с ног валило. Потом с едой разберись,—внезапно меня рассердила ее телячья нерешительность,—шевели попой, мама Гретта, не вчера поди родилась…
Она быстро-быстро закивала и несмело протянула мне чистое одеяло. Где только прятала… Минутное нелепое раздражение уже рассеялось. Женщина привычно возилась по-хозяйству, а я постарался получше прикрыть девчушку. Стало совсем хорошо и покойно. Хитрожопый Дедал, жадный урод торгаш, через чур шустрый вояка, бабы сидящие на цепи в фургоне пошли они к Богине в задницу…
Зашебуршалась Мила. Не открывая глаз, почувствовал, как неслышно подкралась Гретта и осторожно пристроившись рядом на коленях, попыталась напоить дочь. Принюхался и решил, что баба у меня не только умная, но и шустрая. От такой дозы малышка до следующего утра спать будет, ежели ей хоть глоток достанется, а потому отобрал посудинку и принялся за дело сам…
Девчушка так и не открыла глаз, но кружка вскоре показала дно. Поискал глазами Гретту, но та уже спешила от ближайшей телеги где обустроила для дочери уютное мягкое гнездышко. Пока вставал стараясь не потревожить ребенка, подбежала, несмело протянула руки, но поймав мой взгляд растерянно развернулась и пошла впереди. Возле телеги ненадолго оживилась, помогла устроить дочь поудобнее и так там и осталась возле телеги.
"Потерялась Стойкий оловянный Солдатик. Или я сотворил нечто, совсем уж здесь неприемлимое, или ждет баба каких-то сложностей. Ее бы сейчас отодрать во все дыры или выпороть, а лучше и то и другое… Это бы она поняла, приняла и успокоилась.
Нет. Плевать. Надоело. Так недолго и совсем оскотиниться. Легко было дону Румате—если что, начальство приказало, а сам белый да пушистый. Как и положено борцу за мораль и торжество человечности.
Хотите жестокостей? Их есть у меня. А если нет, так будет. Иначе не выжить. Еще и хуторских вслед за собой в гроб утащу. Ладно, хорош о грустном. Поздно пить боржоми, когда почки отказали. Коль схватил—неси!
Я отомщу! Я страшно отомщу!
Если дорожку… а ну, стоять, бояться. Не если, а когда. Короче, попали Оля-Лена, устрою я им месяцок настоящего рабства в коровнике под началом Лизки с Зитой."
Впрочем, соплей особо-то и не было так, поскрипел для разрядки излишней нервности, да и попер в грязи ковыряться. Связал, наконец-то, приказчиков, выпутал руки десятника из колеса. Начал было по привычке кубатурить как живых мертвецов на телегу грузить, но тут купец завякал о карах неизбежных, да благодарностях безразмерных… Во мне аж дерьмо вскипело. Сдернул аркан с ближайшей коняги, конец на седле закрепил, а петлю на ноги паре ближайших ублюдков накинул, они как раз рядком лежали, сам и выложил когда вязал.
За полчаса выволок всю шушеру сначала на дорогу, потом по ней еще метров семьсот, пока не увидел две пары подходящих елочек по обе стороны дороги.
Столяра елку не шибко любят—смолистая, да хрупкая, что стекло, но твердая и углы хорошо держит…
…Облевавшийся купчина успел еще и обделаться, после чего скис и давно уже валялся под деревом без сознания. Вот привязанный к такой же молодой сосне десятник дико хрипел, пытаясь вытолкнуть изо-рта грязную тряпку и бешено дергался не чувствуя, как веревки рвут на руках мясо. Его налитые кровью, выкаченные глаза поймали меня, когда я выволок последнюю пару пленников и возился на другой стороне дороги под мощной развесистой сосной с длинными нижними ветками. Солнце едва перевалило за полдень и палило во всю, теней почти не было, потому каждое движение рисовалось с максимальной четкостью.
Я наклонился над последним живым наемником, проверил крепость вязок на ногах и быстро примотал к ним короткую, не больше четырех локтей[79]веревку. Второй конец временным узлом срастил с арканом и двумя точными бросками обвил низкую толстую ветку. Конец с петлей пропустил между связанными руками. Прихватил вояку правой рукой за ремень и мощным рывком вздернул неподвижное тело головой вниз. Удерживая жертву, осторожно натянул веревку.
Замерший от ужаса Джиль увидел как после третьего рывка его последний подчиненный закачался почти касаясь ветки ногами. Я сжал ладонью веревку и она натянулась прорезая кору, впиваясь витками в ветку. Вытянул арканом второй конец так, что спина наемника выгнулась колесом и закрепил несколькими замковыми петлями. Потом деловито осмотрел содеянное, присел и выдернул изо рта наемника тряпку. Подождал и несколько раз врезал ему по щекам. Когда тело задергалось и исторгло стон, выпрямился и шагнул к Джилю.
—Смотри, десятник, смотри. Вы конечно наемники, но люди все же служивые, а значит умные, не разбойники какие. Знать должны, что за чужое и спросить могут…—помолчал и, не дождавшись ответа, продолжил,—Никогда не любил торгашей, они что крысы—норовят сожрать все, что видят. Так и смерть им крысиная… Зря ты, десятник под них пошел…
Джиль, судя по его роже, совершенно не воспринимал, что я говорю, он и себя-то не чувствовал. Весь мир заполнила беззвучно разевавшая рот голова подвешенного наемника. Долго любоваться на его дёрганья я не стал, в последнее время с терпением совсем никак, зло сплюнул и отошел к лежавшим телам приказчиков. Постоял и хекнув одним рывком забросил первое поперек седла. Резанул ножом пояс вместе с ремнем и одним движением заголил тощую волосатую задницу.
Из елочек получилось четыре вполне добротных кола чуть повыше трех локтей. Сейчас они белели свежесрубленными вершинками и истекали свежей смолой с обрубков самых больших веток по обе стороны дороги…
Лошадь всхрапнула и чуть присела, когда тушка первого приказчика соскользнула с седла. Грубо сработанное острие поймав естественное отверстие словно по направляющей, раздирая мясо, впилилось в мягкие внутренности. Затрещали ломаясь хрупкие тонкие ветки, солидно хрустнули обрубки более толстых и почти сразу тупо ударились о землю голые пятки. Приказчик даже захрипеть не успел, ступор от болевого шока превратил несчастного мужика в нелепую вонючую статую. А потом его сердце взорвалось, Богиня пожалела болезного.
Джиля скрутило и вывернуло так, словно ветеран впервые увидел, как беспомощный человек садится на кол, как кровь смешанная с дерьмом заливает его ноги и деревяшку, как дергается его рот в бесполезных попытках вытолкнуть кляп. Впрочем блаженного беспамятства Богиня ему не подарила и он тупо пялился на незамысловатую в своей циничной простоте казнь. Я ему не мешал, я вообще перестал обращать внимание на хитрожопую парочку, других занятий хватило. Выдернув кляпы, насильно влил в глотки ещё живым приказчикам по кружке какой-то прозрачной гадости и споро продолжил вершить грязное дело воздаяния отдельно взятым особям за грехи их, четко и быстро повторяя практически одни и те же движения. Последняя тушка скользнула на последний кол и я пошел обратно к живым, крепко зажав в руке лошадиный повод. На оставшихся пленников даже не смотрел. Не до них пока.
Зита.07/05/3003 года от Явления Богини.Хутор Овечий
Когда Чужак прихватив Геру и Гретту отправился возвращать скотину, Зита хоть и желала в глубине души, чтоб они все хором свернули себе шеи, но не сомневалась, что самонадеянный щенок побегает вокруг закупоренного "Речного", поймет что сам виноват и утрется. Особой трагедии она в угоне стада не видела. Вернёт Дедал коровок, не людоед же он, это Чужак повёл себя совершенно по дурацки, нельзя так с соседями. Тем более, что Дедал и не чужой, по большому-то счету. Отец Лизки, чай, по деревенским понятиям очень близкая родня. Ну захотелось откусить от чужой удачи, ну не совсем вежливо повёл себя. Так старожилу и не такое прощать должно. Это Чужака дерги приволокли неизвестно откуда, а он всю жизнь здесь живёт и куда дольше молодого недоумка. Нет, попер перепуганным подсвинком. Как же, целым хутором рулит! Это он так думает, а на деле… Вот и с Дедалом должен был по доброму договариваться, тот явно в своём праве был. Не мог Чужак гнать антилоп иначе как по чужим землям.
Еще некоторое время покрутив в голове сложившуюся ситуацию Зита окончательно уверилась, что Лизка коровёнок у папаши на раз откупит. За мясо-то… С Милкой сложнее, по ней уже, небось, все дедаловы мужики прошлись, да не по разу, а с другой стороны, не на ней одной взгляд Богини остановился.[80]Вернётся—хорошо, нет, тоже неплохо. Тогда Ариска точно в хозяйстве останется, а от неё толку куда больше. По сути… из-за чего сцепились-то. Из-за дармового мяса… Чего его жалеть, всё одно, большая часть пропадёт. Соль-то уже на исходе, еще на десяток другой туш и всё. А прокормить такое стадо никак не получится… через пару седмиц оно сожрёт в загоне всю траву и придётся специально для него траву косить. На такую-то прорву! Так и коровы без сена на зиму останутся.
К концу дня Зита себя изрядно накрутила. Все валилось из рук. Попытка навести порядок на огороде едва не закончилась дракой. Взбешённая баба лишь окончательно убедилась, что со старшим сыном ей явно не повезло. Зато, наконец-то, смогла сорвать злость и слегка успокоится. Едва она появилась из-за разросшихся яблонь, как подскочивший Шейн начал кричать какие-то глупости о своем праве на владение хутором. Особо не вслушиваясь, Зита прошла по грядке до прислоненной к высокому кусты лопаты, внимательно осмотрела сучковатый черенок и врезала им сынишке по сутуловатой спине. Столь бурное продолжение дискуссии о легитимности перехода власти в отдельном хуторе было поддержано одобрительным "Гав!" откуда-то сбоку. На чем прения сторон закончились и мама Зита очень быстро вспомнила, что обеда почему-то не случилось и пора уже побеспокоиться об ужине.
Причина нежданного поста выяснилась довольно быстро и оказалась хоть и неуважительной, зато вполне реальной. Еще на дальних подступах к летней кухне временная правительница подверглась массированному газово-звуковому воздействию повышенной плотности. Иначе перегарный выхлоп, вонь разлитой перекисшей браги и богатырский храп мамы Лизы поименовать было сложно. Немалый кувшинчик припрятанного пойла она героически докушала. Блицрасследование показало, что одним не обошлось.
Странно, но столь вопиющее пренебрежение немаловажными хуторскими обязанностями Зиту окончательно успокоило. Она лишь мимоходом глянула на огромный замок висящий на двери в погреб-темницу. Мысль освободить Грига у неё была, но как только до женщины окончательно дошло, что кроме неё на хуторе действительно не осталось старших, всякие глупости мгновенно забылись. Зита покинула душегубку в которую окончательно превратилась летняя кухня и медленно прошлась по двору. Она внимательно и не спеша, залезая, буквально, в каждую щёлочку осмотрела невысокий заборчик вокруг мощёного добротным камнем двора и лишь потом столь же неторопливо подошла к колодцу и величественно опустилась на специальную колоду которую дворовая мелочь использовала при заполнении специально изготовленных для них ведёрок как подставку для огромного колодезного ведра. Теперь Зита ощущала себя совершенно иной женщиной. Спокойной, сильной, способной не только самостоятельно управлять хутором, но и свернуть в бараний рог любую шавку посмевшую в этом усомниться. Примерно такой она была когда много лет назад впервые вступила на этот же самый двор. Ещё не мощёный и без заборчика, да и на месте сегодняшнего огорода была невозделанная, заросшая сорной травой земля. Но частокол уже окружал огромный кусок этой земли с большим свежесрубленным хозяйским домом. Тогда она мнила себя старшей хозяйкой считая все россказни Гретты вполне понятными сказками.
Разочарование оказалось настолько горьким, что она быстро поняла стремление Гретты избавиться от опёки братьев. Хозяин из Грига получился никакой. Он очень быстро вник в самую главную тайну крестьянского существования: несмотря на то, что хозяйство почти целиком лежало на женских плечах, баба получалась чем-то на вроде ценной скотины. Чуть-чуть дороже свиньи, но до коровы всё же не дотягивала. Владел же хозяйством, да и бабой мужик, он же пахать, строитель и, наконец, защитник. Работы не лёгкие, но сезонные и непродолжительные. Настоящий мужчина прохлаждаться ни бабе, ни молоди не давал, но себе нужное и полезное дело находил всегда. Так-то настоящий. Хутор жил ни шатко, ни валко и лишь лет пять как матереть начал. Как раз как Григ окончательно и сам на бражку подсел и братца к ней приохотил. Особенно легко стало мужиками помыкать, как Григ всерьёз приохотился Лизку драть. Зита лишь случайно углядела, что та в брагу травки какие-то сыпанула. Как только братья на покос с ночевой отправились, Зита с Греттой затащили злобную бабу на конюшню где и устроили с ней разборки по всей форме. Сначала разложили, да выпороли, что не разевала рот на чужих мужиков, и травками разными хитрыми их не приваживала. Едва успели григову портянку изо рта выдернуть, как Лизка глотая слёзы их огорошила. Травки оказались расслабляющими, от них мужик ласковым да сонным делался.
