И Вагиза, в конечном итоге, "отдали в аренду" авторитетному человеку Бесу. На целых три года отдали. Об аспирантуре и диссертации, естественно, пришлось забыть. Какая ещё аспирантура — к маме развратной и насмешливой, если был установлен жёсткий график: сутки через сутки, причём, без выходных, праздников и отпусков? Никакая, ясный пенёк благородного самшитового дерева...
Платили ли Вагизу зарплату? Так, чисто формально и номинально: хватало только на аренду семиметровой комнаты в пятиэтажной купчинской коммуналке и на магазинные изжогистые пельмени с чёрным хлебушком. Зато с одежной и обувью особых проблем никогда не возникало: уважаемому Бесу (помимо всего прочего), принадлежало несколько магазинов "секонд-хенд", разбросанных практически по всему Фрунзенскому району. Вот, хозяин — время от времени — и разрешал своим лучшим сотрудникам (в плане щедрого поощрения, понятное дело), забирать всяческий и разный "неликвид". Причём, заметьте, совершенно бесплатно. Добрый хозяин. Щедрый хозяин...
Как дипломированный филолог относился к своей сомнительной миссии? То есть, к торговле "дурью", "травкой" и "таблетками"? С философской подоплёкой, понятное дело, относился, мол: — "Всё в руках Всевысшего. Чтобы под этим расплывчатым и обтекаемым термином не подразумевалось бы.... Не я, честное слово, выбрал эту тернистую и мутную дорогу. Это она сама — незримо, но целенаправленно — выбрала меня. От Судьбы, как известно, не уйти. Никому и никогда...".
Вагиз, избавляясь от тяжких раздумий, старательно потряс черноволосой лохматой головой, а после этого обеспокоенно прошептал:
— Странный, тем не менее, выдался сегодня вечер. Странный, нетипичный и загадочный.... И дело даже не в том, что он призрачный, чуткий и фиолетово-сиреневый: покупатели отсутствуют, последний подходил только в полшестого.... Более чем странно. Ну, не бывало такого никогда. Не бывало. Ни единого разочка. Даже лютой и студёной зимой. Даже в метель февральскую. Обычно каждые двенадцать-пятнадцать минут сюда — в вечернее время — купчинские наркоманы так и шастают. А в темноте и ещё чаще.... Не порядок, однако. В том смысле, что не к добру. Кята подгоревшая...
Он позвонил "на базу" и доложился — естественно, на местном "купчинском сленге", без всяческих филологических "культурностей", мол: — "Хрень какая-то голимая, мля, происходит. Пропали куда-то все "болезные", словно бы вымерли. В кассе и тридцати тысяч рублей не наберётся. Бред голимый, мля.... Может, здешние менты что-то учудили? Операция, например, какая проводится? Типа, мля: — "Чистые руки, головы и лёгкие"? Вы уж там, братаны, имейте в виду. Ну, и справки — через продажных слуг закона — наведите...".
Позвонил, значит, а после этого, отключив служебный мобильник, вышел из киоска — кости размять, свежим воздухом подышать, по сторонам оглядеться, в вечернюю тишину вслушаться. Полезное и нужное дело, между нами говоря...
Вышел, взглянул-посмотрел на запад — в сторону заката, прячущегося в плотных облаках, — и тут же обомлел:
— Что же это такое, а? Свят-свят-свят...
Там, на фоне дальних купчинских многоэтажек, двигалась странная процессия: опирающийся на массивный чёрный посох высокий седовласый старик в ветхом рубище, которого сопровождали четыре особы женского пола самых разных возрастов. То бишь, низенькая горбатая старуха, две женщины и маленькая девчонка.
Казалось бы, что в этом такого, способного вызвать удивление и страх? Ну, почтенный и заслуженный дедуля — в сопровождении семейства — вышел перед сном на запланированную прогулку. Подумаешь.... Только очень высокими все они были — выше пятидесятилетних тополей, огораживающих по периметру сквер. Блин горелый. А ещё полупрозрачными и светло-светло-сиреневыми...
— Миражи, конечно, — решил разумный и образованный Вагиз (Санкт-Петербургский Университет, как-никак, окончил). — Рваные сиреневые облака, закрывающие закат, всему виной. Не иначе. Вернее, ласковые солнечные предзакатные лучи, пробивающиеся сквозь упомянутые сиреневые облака. Они и создают эту оптическую иллюзию.... Красиво, конечно. Спора нет.
Он закрыл глаза и сильно-сильно — в течение десяти-двенадцати секунд — потряс лохматой головой. А когда разлепил ресницы, то никаких гигантских стариков и женщин в поле зрения уже не было. Только чуткая-чуткая тишина властвовала вокруг — словно бы совсем рядом (практически со всех сторон), не было огромного города.
— Как в горах, — тихонько пробормотал Вагиз.
— Это точно, — согласился — где-то совсем рядом — чей-то вкрадчивый голос, а после этого уточнил: — Как в очень-очень диких горах...
— Кто здесь?
И лишь тоненько-звенящая тишина была ему ответом: тишина, надёжно спрятавшаяся в вязкой вечерней (или уже ночной?), темноте...
Вспыхнули-зажглись два фонаря на высоких бетонных столбах, установленных по разные стороны от ларька.
Вообще-то, раньше здесь был только один фонарь. Но в августе, когда знаменитые питерские "белые ночи" откочевали куда-то, Бес решил, что нужно два, мол: — "Наша "точка" должна быть видна издалека. А дополнительный фонарь, он чем-то сродни рекламе. Типа — у нас всё схвачено и за всё заплачено. Смело подходи, брателло, ничего и никого не опасаясь, и затоваривайся...".
Итак, вспыхнули-зажглись два ярко-жёлтых фонаря, и в свете одного из них обнаружился огромный чёрно-белый кот, важно восседавший на пустом фанерном ящике из-под "незамерзайки" (ларёк — ради пущей конспирации — и всякими автомобильными причиндалами приторговывал).
— Брысь! — непроизвольно выдохнул слегка занервничавший ларёчник. — Только тебя, усатого, мне и не хватало...
Кот, презрительно фыркнув, убежал.
"Убежал?", — мысленно засомневался Вагиз. — "А, собственно, куда? Хм, непонятно.... Скорее, уж, просто исчез. Раз, и нету.... Напрасно я его, право слово, прогнал. Ох, напрасно. Это же не просто кот, а кот, дружащий с бравым бронзовым солдатом. Я этого приметного котяру несколько раз видел — рядом с памятником Швейку на Балканской площади. Нехорошо, кята подгоревшая, получилось...".
— Нехорошо, конечно, — подтвердил — не пойми и откуда — вкрадчивый голос. — В том смысле, что не вежливо.... Значится так, Алекперов. Слушай сюда. Слушай и хорошенько запоминай.... Непростая ночь тебя, филолог хренов, ожидает. Смертью пахнущая.... Хочешь, дурилка азербайджанская, в живых остаться? Ничего, клянусь, сложного: помни о трёх аксиомах, тогда — непременно — останешься. Обещаю.... Аксиома первая: даже когда дело дрянь — терять надежды не следует. Вторая: когда человек — без должного на то повода — начинает философствовать, то это, как правило, пахнет белой горячкой. Третья: с револьверами — шутки плохи.... И ещё, дружок, никогда не нарушай обещаний, данных тобой. Никогда...
Голос затих.
Вагиз, обойдя пару вокруг ларька, никого рядом не обнаружил и, остановившись, подытожил:
— Сегодня курьер "с базы" доставил свежую партию "травки". Вот, видимо, я и надышался её парами, пока по пластиковым пакетикам — в свободное от торговли время — расфасовывал. Теперь, кята подгоревшая, глюки донимают. Не иначе.... Эти три аксиомы? Тоже, честно говоря, ничего сложного. Я же совсем недавно, на позапрошлой неделе, перечитывал "Похождения бравого солдата Швейка". Очевидно, что некоторые знаковые цитаты из нетленного произведения Ярослава Гашека и отложились — на уровне подсознания — в моей голове. Тогда — отложились. А сегодня — под воздействием коварных паров анаши — проявились. Ничего сложного, короче говоря...
Раздался сытый и вальяжный гул мощного двигателя, со стороны Бухарестской — по кустам и дорожкам сквера — несуетливо замелькали-заплясали лучи автомобильных фар.
Вскоре рядом с павильоном, резко затормозив, остановился чёрный "Мерседес" последней модели. Ещё через несколько секунд из машины — со стороны водительского места — вылез представительный мужчина: в чёрном офисном костюме, с зачёсанными назад тёмно-каштановыми — с лёгкой проседью — волосами.
"И депутатский значок на лацкане пиджака очень даже органично смотрится", — мысленно одобрил Вагиз. — "Важная, так сказать, деталь образа.... Хотя, конечно, Бес является не депутатом, а всего лишь депутатским помощником. Но, тем не менее, достаточно цельный образ слепился.... Сам за рулём? Без шофёра? Неслыханное дело. Видимо, решил, что надо быть ближе к народу. По крайней мере, иногда...".
— Ну, что тут у тебя, армяшка? — тут же вышел из "депутатского образа" Бес. — Что там за пургу по телефону гнал, рожа худосочная?
— Извините, босс, но я азербайджанец.
— Обидчивый, мля, выискался? Ну-ну.... А какая, собственно, разница? Мол, армянин? Или же, наоборот, азер? Ну, если с философской точки зрения, а также учитывая, мля, твою офигительную задолженность перед уважаемыми аксакалами?
— Если с философской, то, действительно, не большая, — длинно вздохнув, согласился Вагиз.
— Образованный, мля. Ладно, проехали.... Докладывай, азер, что да как. Не тяни кота за пушистый хвост.
— Дык, это, босс. Нет покупателей. Совсем. Начиная с полшестого. Сам ничего понять не могу...
— Зато я могу, — многообещающе набычился Бес. — Горбатого мне лепишь, морда облезлая? Небось, скрысятничал, а? Толкнул, сука пархатая, товар налево? А теперь, значит, старательно дурочку ломаешь и лыжи майстрячишь — с хабаром — на юга солнечные? Тварь смуглолицая и носатая.... Надо будет завтра же ревизию здесь у тебя провести — по полной и расширенной программе.
— С чего вы взяли, босс, про крысятничество?
— С того самого, рожа худосочная.... Говоришь, что нет покупателей? А это тогда кто?
К ларьку, действительно, приближалась молодая чёрноволосая женщина в тёмно-бордовом кожаном плаще непривычного покроя, впереди которой бодро бежали — на достаточно длинных повадках — две лохматые чёрные собачки.
"Не знаю, честно говоря, кто это такая", — предчувствуя скорую и неминуемую беду, запечалился Вагиз. — "Никогда ещё такие приличные дамочки не приходили ко мне за "дурью". Никогда.... И, вообще, не помню я ни одного покупателя-наркомана — с собаками. Ни одного. Кята подгоревшая...".
— Рад вас видеть, мадам, — Бес — с не наигранной лёгкостью — вернулся в образ "классического представителя российской бизнес-политической элиты". — Вы — само совершенство. И пёсики, надо признать, очень миленькие.... Разрешите узнать ваше имя?
— Шуа.
— О, какая симпатичная экзотика.... Что вас привело к нам, прелестница скуластенькая? Чем могу — лично — помочь и посодействовать?
— Хватит паясничать, Харитонов, — презрительно поморщилась женщина, после чего переложила собачьи повадки в левую ладонь, а правой достала из кармана плаща компактный чёрный пистолет и, демонстративно "щёлкнув" предохранителем, велела: — Залезай-ка, Василий Фёдорович, в ларёк. И дверку плотно прикрой за собой.... Ну? Быстро у меня!
— Э-э, притормози-ка, красотка узкоглазая. Что ещё за понты картинные? Не на того напала, фря загорелая...
— Ба-бах! — оглушительно хлобыстнул выстрел.
Пуля, встретившись с ленточным фундаментом павильона, звонко чмокнула. Серое бетонное крошево "брызнуло" во все стороны.
— Выбрось мобильный телефон, — последовала новая команда. — Он у тебя лежит во внутреннем кармане пиджака. И ступай в ларёк.
— Всё понял, — послушно избавляясь от мобильника, заверил Бес. — Уже залезаю, — и, развернувшись, прошептал краешком рта: — При первой же возможности, азер, сообщи пацанам. Обязательно сообщи, родной. Иначе найду и придушу...
Тихонько хлопнула тщательно прикрытая дверь.
— Ну, а ты, филолог, иди отсюда, — велела Шуа. — Иди, не оборачивайся и ни с кем — до рассвета — не разговаривай.... Всё ясно?
— Ага, уважаемая, понял-понял. Всё-всё-всё, — часто-часто кивая головой, заверил Вагиз. — Ни с кем не буду.
— Всё. Иди. Филолог...
Вагиз — на подрагивающих ногах — шагал в сторону Будапештской улицы и мысленно сомневался: — "И что теперь прикажете делать? Бес приказал связаться с пацанами. Иначе, мол, обязательно придушит. А Шуа, наоборот, велела ни с кем не разговаривать до рассвета.... Да, ситуация, кята подгоревшая. Куда не кинь — всюду клин. С философской точки зрения.... Стоп-стоп. Голос же (или чёрно-белый кот?), не советовал — разводить философский трёп на ровном месте.... Ладно, тогда пойду другим путём. Разговор, он подразумевает — как минимум — двух участников. А я и не буду ни с кем разговаривать. Просто позвоню "на базу" и коротко сообщу, что Бес возле моей "точки" попал в засаду. И, более того, взят в плен. Сообщу и тут же нажму на кнопку "отбой". Вот и решение проблемы. Мол, и волки сыты, и овцы целы...".
Он, зайдя за угол ближайшей пятиэтажки, остановился, достал из кармана куртки мобильный телефон, зашёл в "Адресную книгу", выбрал нужного абонента, поднёс мобильник к уху и нажал — указательным пальцем — на кнопку "вызов".
Вернее, не совсем так: мобильный телефон — мгновенно — "преобразовался" в громоздкий старомодный револьвер, а кнопка "с зелёной трубкой" — в спусковой курок.
Прогремел выстрел.
Пуля вошла в одно ухо и, проследовав через глупую азербайджанскую голову, вышла из другого...
"Что, мля, происходит?", — устроившись на табурете продавца, недоумевал Бес. — "Сволочь Хряпа нанял киллершу? Или же это коварные "фээсбешники" плетут свои непонятные кружева? Ну-ну, ребятишки. Доиграетесь. Не на того, как говорится, наехали. Кишка тонка, гниды залётные, ситуации не просекающие.... Что это за треск такой? Сейчас разберёмся..., — он поднялся на ноги и приник глазом к щели между дверью и дверным косяком. — "Ерунда полная. Какие-то искры — светло-жёлтые — летят.... Это Шуа дверь заваривает? В районе замка? Чем? Где она, интересно, взяла сварочный аппарат? Мля.... Ага, дверка не открывается. Заварили, демоны....
— Пора, — объявил глубокий женский голос.
"Бред бредовый махровый и законченный!", — запаниковал, не отрываясь взглядом от щели, Бес. — "Маленькие лохматые собачки (уже без поводков), стремительно растут.... И никакие это уже и не собачки, а самые натуральные и огромные монстры: зубастые, с кривыми чёрными когтями и круглыми глазищами, горящими нестерпимым ярко-жёлтым огнём.... Бежать отсюда надо! Разбить витринное стекло и бежать...".
Он вернулся к прилавку, подхватил правой ладонью тяжёлый табурет, размахнулся им.... и замер...
Чёрные женские глаза, пристально смотрящие через стекло с другой его стороны, были бездонными, равнодушными и — вместе с тем — безжалостными и властными.
Шуя легонько коснулась указательным пальцем правой руки прозрачного витринного стекла, и оно тут же стало тёмно-тёмно-синим, с лёгким матовым налётом.
"Вот, пожалуй, и всё", — затосковал Бес. — "Его уже не разбить — сколько не старайся...".
Он, конечно, вмазал пару раз — что было силы — по стеклу, а потом, отбросив бесполезный табурет в сторону, упал на пол и, обхватив голову ладонями, громко завыл, чувствую, как в его Душу входит-вселяется безысходный и беспредельный ужас...
Юноша и девушка гуляли по берегу Кирпичного пруда: в том смысле, что разговаривали о чём-то бесконечно-серьёзном, а также — в перерывах между разговорами — увлечённо обнимались и целовались.
