И все-таки они победили.
Николай закрыл глаза, провалившись в картины недалекого прошлого.
Франц Хиппер отвернул влево, собираясь разминуться с концевыми кораблями Бахирева на пятидесяти кабельтовых и разгромить их сосредоточенным артогнем. Но Михаил Коронатович, словно снежный барс, учуявший кровь, вновь довернул на врага, стремясь максимально сократить дистанцию. Контр-адмирал вполне справедливо счел, что терять ему уже нечего, и, раз пошла такая пьянка, надо сойтись с врагом в упор, чтобы с толком использовать многочисленные восьмидюймовые орудия своих броненосцев и крейсеров. Хипперу пришлось уклоняться вновь, потому что его линейным крейсерам не было никакого резона сходиться с русскими на пистолетный выстрел. Град 280-мм снарядов хлестнул по кораблям Бахирева, а ведь артиллеристы 1-ой разведывательной группы были, пожалуй, лучшими во всем кайзерлихмарин... Они нашпиговали снарядами "Императора Павла I", превратив корабль в пылающую руину, и броненосец ушел на дно, до последнего отстреливаясь из немногих уцелевших орудий. "Андрею" и "Рюрику" тоже здорово перепало, но и они в ответ хорошо достали "Мольтке". Погибать новейший линейный крейсер не собирался, но все же что-то на нем горело и одна из его башен замолчала.
Пока Бахирев не на живот, а на смерть сцепился с Хиппером, Маштаков потопил крейсер, и разметал миноносцы, пытавшиеся препятствовать русской торпедной атаке. "Гельголанд" был подорван и пошел ко дну, а не успевшие растратить боеприпас эсминцы устремились дальше, к оставшимся тевтонским линкорам. "Тюринген" и "Ольденбург", еще до гибели "Гельголанда", увидев, что сопровождающие их легкие силы сокрушены, отвернули от русских кораблей и постарались разорвать дистанцию, отбиваясь на отходе. Вступивший в командование "Севастополем" Беседин им в этом не препятствовал, дал полный ход и пошел на выручку Бахиреву, так что остатки главных сил разошлись и потеряли друг друга. "Муравьев-Амурский" и один из эсминцев сняли уцелевших из экипажа "Полтавы". Вовремя! Едва крейсер дал ход, "Полтаву" сотряс особо сильный взрыв, линкор перевернулся и вскоре затонул. Но на "Амурском" неожиданно взметнулся флаг командующего балтфлотом, и у всех отлегло от сердца — Николай Оттович, неугомонный, всеми любимый наш "Старик", оказался жив! В это время тройка русских дредноутов, наконец, прикрыла избитый отряд Михаила Коронатовича: Хиппер попытался было сразиться с ними, но совершенно не преуспел. Линкоры перестроились: "Петропавловск", под флагом контр-адмирала Кербера, который до этого шел замыкающим, встал головным, за ним пошел "Гангут", а сильно побитый "Севастополь" замыкал строй. Против него оказался самый маленький линейный крейсер Хиппера, "Фон дер Танн". Однако же мал, да удал, и "Фон дер Танн" неожиданно продемонстрировал просто феерическую меткость, вколотив в "Севастополь" пять тяжелых снарядов, один за другим. Причем уже вторым попаданием разбил одну из башен линкора. Но Николай взял с него сторицей: вскоре три башни "Фон дер Танна" замолчали, хотя сам Маштаков видел попадания лишь в одну из них. "Фон дер Танн" был невелик, быть может, остальные вышли из строя от сотрясений корпуса, ведь на каждый попавший в "Севастополь" снаряд Николай ответил своим, а потом еще добавил сверху.
"Зейдлиц" и "Петропавловск" сражались с неясным результатом, а вот у "Мольтке" дела обстояли нехорошо — корабль горел в нескольких местах, и на нем, похоже, не действовала уже и вторая башня. "Фон дер Танн" остервенело отстреливался из последних двух оставшихся у него стволов, но в это время за "Севастополем" пристраивались корабли Бахирева. Кербер провел дредноуты между отрядами, прикрывая "Андрея", "Рюрика" и "Макарова" от огня линейных крейсеров, а теперь они пытались встать в строй за концевым "Севастополем". Конечно, "Андрей Первозванный" тут же начал отставать, но его орудия ударили по "Фон дер Танну", и тому стало совсем нехорошо.
Германский командующий видел, что русские сбили строй, что его линейные крейсера ослабели, а противостоящие им линкоры все еще способны сражаться. Франц Хиппер был неистов, но не безрассуден, он понял, что победы сегодня не будет и что, продолжая упорствовать, он лишь поможет русским увеличить и без того разгромный счет. Вряд ли германский контр-адмирал был счастлив своему решению, но он сделал, что должно — отвернул и вывел свой потрепанный отряд из боя.
Бестужев-Рюмин пришел в себя еще до начала драки с Хиппером, так что Беседин, облегченно вздохнув, сдал ему командование и вновь вернулся к обязанностям старшего офицера.
Как только Хиппер отступил, Кербер сразу же уменьшил ход до восемнадцати узлов, с тем чтобы "Андрей" поспевал за строем. Да и "Севастополь", получив в бою с "Фон дер Танном" пару неприятных попаданий, сел носом и отставал. Но больше немцев им не встретилось, и ближе к вечеру потрепанная русская эскадра вышла к центральному минному заграждению в горле Финского залива.
Конец боя означал начало больших хлопот для всех офицеров. Николай носился как угорелый из плутонга в плутонг и из башни в башню, оценивая лично нанесенный врагом ущерб, как в материальной части, так и в людях. Организовать ремонт, проследить, чтобы все раненные побывали в лазарете, перераспределить оставшихся в строю, проверить дальномеры, уточнить остатки боеприпасов... Когда поздно вечером встали на якорь в Гельсингфорсе, и занятия артиллерийской частью утратили спешность, добавились новые хлопоты: Николай организовал своз раненных на берег, но и помимо того откуда ни возьмись нашлась еще сотня неотложных дел. Кавторанг работал, как заведенный. Лишь под утро старший офицер, сам едва стоящий на ногах, отправил Маштакова в лазарет — выбравшись оттуда и переодевшись в чистое, Николай собрался было продолжить свою бурную деятельность... но вдруг сообразил, что все срочные необходимости, неодолимой ратью обступившие Николая, как-то внезапно кончились и у него появилось время отдохнуть.
И вот Николай курил, облокотившись на леер: табак немилосердно драл горло, но ему было все равно. Он уже перешел ту грань, когда чувствуешь усталость: голова была легкой, восхитительно пустой и слегка кружилась, если нужно было быстро перенести взгляд с одного предмета на другой. Тело было словно чужим и как будто потеряло в координации, так что кавторанг предпочитал воздерживаться от резких движений. Зашитое плечо пульсировало болью, но за исключением этого он ощущал себя не так уж и плохо. Просто устал... Очень.
— Николай? — Маштакову так не хотелось открывать глаза и поворачивать голову, но как не ответить командиру?
— Слушаю, Анатолий Иванович, какие будут приказания?
Вышедший на мостик, бледный от потери крови командир "Севастополя" криво улыбнулся.
— Никаких.
Бестужев-Рюмин встал рядом с кавторангом, также как и он облокотился на леер — едва не касаясь раненного плеча Маштакова.
— Ничего. — сказал Анатолий Иванович, кивнув в сторону хаоса, в которую превратилась верхняя палуба линкора:
— Завтра откачиваем воду, послезавтра — пойдем в Кронштадт чиниться. Подлатают, будем лучше новых. За одного битого двух небитых дают, а за нас, после вчерашнего, можно и трех с четвертью.
Николай против воли улыбнулся.
— Мне рассказали, как Вы командовали боем в мое отсутствие. Вы... Вы молодец, Николай. Вы просто не представляете, какой Вы молодец. Махнуть рукой на дредноут, бить главным калибром по крейсеру и миноносцам, кто бы до такого догадался-то? Вы... все сделали правильно.
— Спасибо, Анатолий Иванович
— И знаете, пожалуй, что будет у меня для Вас приказание. Квартиру Вы в Гельсингфорсе сняли, так что езжайте-ка, друг мой, в город, отоспитесь, глотните коньячку, и вообще — отдохните — тут Бестужев-Рюмин вытащил часы-луковицу:
— Через пятнадцать минут должен подойти катер, доставить мне пакет, да вон и он, кстати. На нем и езжайте с Богом.
— Но...
— Ничего, проживет Ваше заведование без Вас полтора суток, а Вы к тому же еще и раненный. Так что — ступайте. Это приказ — улыбнулся командир "Севастополя", развернулся и ушел в рубку.
Николай спустился вниз. Это оказалось не так просто, потому что трап выгнуло близким разрывом снаряда, отчего пришлось пройти по самому краю, не имея к тому же страховки леера, но сейчас он не обратил на это никакого внимания. Вот и катер...
Внутрь Николай не пошел, но присел рядом с рубкой и привалился к ней, любуясь восходом. Тихий плеск рассветной воды и ритмичный перестук паровой машины подействовали на него гипнотически — Маштаков сам не заметил, как провалился в сон.
— Вашблагородие, так что пришли — разбудил его тихий голос матроса. Николай открыл глаза. Вроде бы немножко полегчало, хоть и поспал всего ничего.
"Надо сыскать извозчика, да ехать отсыпаться, а там уж, приведем себя в порядок, и в самом что ни на есть героическом виде наведаемся к Елене свет Александровне" — подумал капитан второго ранга, перешагивая совсем небольшой трап и выходя на набережную. Стоило только подумать о сестре Всеволода и на душе сразу стало хорошо и тепло.
Стук захлопнувшейся двери экипажа прозвучал пистолетным выстрелом в тишине не проснувшегося еще города. Николай резко повернулся...
Она стояла в каких-то двадцати метрах от него. Как всегда — одетая скромно и безупречно: прямое платье, с завышенной талией, и длинным рукавом, вроде бы ничего такого, но — бесподобно. Как можно таким фасоном подчеркнуть идеальную фигуру? Легкие перчатки, элегантная шляпка и совсем-совсем бледное лицо, да что ж стряслось-то? Уставшие, но такие чистые, ясные глаза, лучащиеся... счастьем?
Николай не помнил, как оказался подле нее.
— Николай... С Вами все в порядке? Вы не ранены? Я... тут ночью творилось ужасно что — бесконечные шлюпки, катера... И люди, люди на них, кто в крови, кто без сознания, кто перевязан так, что и не разберешь, санитарных карет уйма, выгружали... стонали многие... ужас. Так было страшно — Елена Александровна чуть всхлипнула
"Господи, да это что же это... Мы ж выгружали раненых, как только на рейд вошли, и она... она с самого вечера — здесь?! Ждет меня?!!"
— Вы не ранены? С Вами все хорошо? Вы... — она говорила что-то, но Николай уже не слышал этого. Он потянулся к ней, взял ее ладони в свои, даже не задумываясь, не замечая, что делают его руки. И вздрогнул, почувствовав тепло ее тела сквозь тонюсенькую нить перчаток, но тут же его пальцы уловили ответную дрожь. Он смотрел на нее и не желал больше видеть иного, потому что ничего более прекрасного ему не найти во всей Вселенной, да и в голову не пришло искать. Никакие слова были не нужны, и он склонился, завороженный счастливым светом усталых, любимых глаз. И когда Николай коснулся восхитительно-нежных, соскучившихся по нему губ, мир стыдливо отвернулся, и перестал существовать.
Капитан второго ранга встретил свою судьбу.
ЭПИЛОГ
Смешная фотографическая рамка в ладонях. Юрий старался, молодец, для его девяти лет — превосходная работа, при том что вырезал он ее из дерева сам, от начала и до конца. А вот стекло — не совсем, тут уж отцу пришлось помочь немного, да что ж с того? Главное, что своими руками подарок делал, от того теперь и тепло на сердце. Пальцы нежно прикоснулись к стеклу, которое вот еще совсем недавно резали вместе с сыном, погладили гладкую поверхность, за которой лежала отличного качества фотография.
Высокая женщина, годы лишь добавили ей шарма: сильное, но по-прежнему молодое лицо, гладкая кожа, великолепные, вьющиеся, длинные волосы. Годы не испортили ее стан, она легко дала бы фору множеству молодых девиц.
Ах, какая была свадьба! Вроде бы и скромно, но как же было хорошо, как они были счастливы тогда... и сумели пронести это чувство сквозь длинную череду лет. Их первый танец: он, с иголочки, с сияющим в петлице орденом Святого Владимира, только что полученного за успешный набег на Киль и она — такая, что любая драгоценность меркла рядом с ней.
Рядом с матерью — Анастасия, старшая и единственная дочь. Умное, чудесное и своевольное создание: а ведь появилась на свет в самый тяжкий и кровавый год войны. В тот самый миг, когда счастливая, утомленная родами мать впервые услышала голос дочурки, Николай II, государь-император и самодержец всероссийский подписывал отречение от престола. Наследовать ему должен был младший брат, Михаил Александрович, да только великий князь трона принимать не желал, потому как ни в ком из окружающих не видел он поддержки. Россия замерла на самом краю, уже готовая скатиться в кровавый хаос буржуазной революции, но....
Петроград бурлил, митинговал, кто-то бил стекла, а гарнизон был охвачен волнениями. И вдруг — ушатом ледяной воды обрушилась новость: знаменитые линкоры Балтийского флота, победители хохзеефлотте, омывшие Андреевский стяг от позора Цусимского сражения, стоят у Кронштадта. А затем в Неву вошли крейсера и миноносцы, высадив десант прямо у стен Зимнего дворца.
И как-то сразу, вдруг, все успокоилось, а что не успокоилось, то притихло. Петроградский гарнизон опомнившись, вспомнил кому он служит. Патрули в черных бушлатах, воины моря, коих обожала и чьими подвигами восхищалась вся Россия, чеканили шаг по каменным мостовым, сжимая в руках винтовки с примкнутыми к ним штыками. Дружным "Ура!" встретили Михаила Александровича солдатские и матросские полки, и грохот бакового орудия крейсера "Аврора" возвестил начало царствования Государя Михаила Второго.
Семнадцать лет девке, скоро уж можно будет и замуж: впрочем, жених уже давно сыскался. С "Баяна", бесстрашно ринувшегося на "Дерфлингер" спаслось семнадцать человек, но увы, Алексея среди них не было. Княгиня Ольга Еникеева второй раз замуж не вышла, но сына вырастила на удивление, да и мы всегда к нему с ласкою. Вот и вышло, что сперва Настена с Сережей в детские игры играли, а теперь вот скоро Сергей Алексеевич нашу Анастасию Николаевну под венец поведет. Да и хорошо это, потому что юноша вырос замечательный.
Но у нас и свои не хуже: средний, Александр, пошел по стопам отца. Вот он, стоит рядом с матерью, в гардемаринской форме. Смешлив, жизнь принимает легко, но на фотографии серьезен. Уж слишком охота ему с отцом было, да только молод еще, всего-то четырнадцать лет. Ничего, на его век приключений хватит.
Ну а Юрий улыбается, прямо-таки ангелочек, а ведь тоже хмурился в тот день, потому что отцу скоро в поход. Но вот поди ж ты — на фотографии прямо-таки лучится детским счастьем, взрослые так не умеют.
Эх...
Пора. Он разрешил себе поспать совсем немного, отдых был обязательно нужен, потому что сегодня решится все и надо быть в форме. Фотография любимых дождется его на столе, никуда не денется, потому что он не позволит случится ничему плохому. Хватит. Не в этот раз.
Трап, а вот и боевая рубка, сигнальщики тянутся во фрунт. Но внутрь не хотелось, да и время еще было: солнце только-только осветило морскую поверхность и большой отряд идущих по нему кораблей. Крейсера, эсминцы... И восемь огромных, титанических линейных кораблей. Флагман "Полтава", названный так в честь погибшего у Моонзунда линкора: девять чудовищных, шестнадцатидюймовых орудий со снарядами вдвое тяжелее тех, чем били немцев в ту войну. Да и сам линкор почти в два раза крупнее "Севастополей", а ведь они тогда казались венцом прогресса. Три таких же монстра идут "Полтаве" в кильватер, а за ними четыре "Измаила", чуть полегче и послабее, но все же огромных и очень, очень опасных.
