Принц Альберт поежился, представляя, как пойдет разговор с этим человеком.
— Платите сходу, Ваше Высочество, — хмыкнул коренастый землевладелец, словно пережевывая что-то. — Я на пустые обещания не покупаюсь.
Альберт пожевал губу и положил руку на небольшой мешочек с монетами, закрепленный на поясе.
— А разве сейчас работают в поле? Я думал, работы осенью заканчиваются, — зачем-то сказал он, тут же пожалев о своих словах. Он терпеть не мог выдавать свою неосведомленность: ему сразу казалось, что его считают глупцом.
— Работы хватает, — туманно отозвался коренастый, ухмыльнувшись так ядовито, что Альберт почувствовал, как у него начинают гореть уши и щеки. Он неловко повозился с денежным мешочком, опасаясь от волнения выронить монеты. — Не только в поле, — наблюдая за принцем, хмыкнул старик. — Так что будьте любезны звонкую монету, сир.
Альберт чуть не сгорел от стыда, спрашивая, сколько стоит работа Юджина Фалетта. Правда, услышав сумму в полтора фесо, он искренне удивился: ему казалось, что день работы должен стоить дороже.
Старик, получив деньги, расплылся в хитрой улыбке и перевел взгляд на Фалетта.
— Тебе, касатик, тоже он заплатит, имей это в виду. Сегодня ты принадлежишь ему, так и знай.
Услышав эти слова, Альберт невольно вжал голову в плечи.
Землевладелец тем временем направился обратно, в поле, оставив после себя лишь неловкое молчание. Альберт перемялся с ноги на ногу и протянул мужчине еще полтора фесо.
— Это… за ваше время, — пробормотал он.
Деньги Юджин Фалетт взял без стеснения, но продолжал смотреть на юношу, как на врага, словно пытаясь выяснить, что ему могло понадобиться. Альберт догадывался, что именно с этого вопроса и начнется разговор. Он не ошибся.
— Ну? — сложив руки на груди, спросил Юджин Фалетт. Выше Альберта почти на голову, он взирал на принца так, будто сам был голубых кровей и разговаривал с грязной чернью. Тем чуднее прозвучал в его устах небрежный вопрос: «И что от меня могло понадобиться королевскому отпрыску?».
Альберт замялся. Он снова вспыхнул, чувствуя болезненный укол неуважения от этого человека. При этом принц не чувствовал, что может что-то противопоставить ему. Он толком не знал, за что его — совсем еще юнца, трясущегося при виде собственного отца, — можно уважать.
— Я… — Альберт прокашлялся, прочищая горло. — Я хотел поговорить с вами, господин Фалетт, — скороговоркой выдавил он. — Вы не против пройтись?
Юджин смерил его скептическим взглядом.
— А здесь мы поговорить не сможем? Если вернусь к работе, может, и отобью все свои полтора фесо. Хотя это вряд ли, сир, — он произнес последнее слово так ядовито, что Альберт невольно поморщился. — Филли спросит с меня неустойку за отсутствие. Таковы правила, если я не хочу вовсе лишиться работы.
— Но я же заплатил ему! — вскинулся Альберт.
Косой взгляд Фалетта был красноречивее любых возражений, и принц потупился.
— Вы… так мало зарабатываете? — неловко спросил он. — Вы ведь ветеран Войны Королевств. Я думал…
— Ха! — громко хохотнул Юджин. — Это ни о чем не говорит. После войны мало кого наградили воинскими почестями. Уж не в Анкорде точно. Вы об этом разве не слышали?
Альберт надеялся, что Юджин упомянет о своем кузене, который служил в Кровавой Сотне, и на этом можно будет выстроить разговор на интересующую принца тему, но бывший военный — намеренно или нет — промолчал об этом.
— Это нечестно, — буркнул Альберт, толком не зная, высказывает ли мысль о положении ветеранов или сетует на собственную неудачу в диалоге. На его счастье, Юджин воспринял это как сочувствие, а не как эгоизм принца.
— Может, передадите это своему отцу? — хмыкнул он. — Вдруг Рерих одумается и позволит ветеранам вроде меня хотя бы сводить концы с концами?
От колкости его слов Альберта снова передернуло.
— Я боюсь, я бессилен здесь что-либо сделать, господин Фалетт. Мне очень жаль, — виновато произнес он, проглотив опасные заявления о том, что мало в чем разделяет позиции своего отца.
Юджин Фалетт скептически фыркнул.
— Тогда, может, не стоит звать меня «господин» при таком раскладе? Это жгучее лицемерие, не находите, сир?
Все напрасно, — сокрушенно подумал Альберт. — Этот человек не даст мне ничего, кроме яда и обид. Он не захочет со мной говорить.
— Тогда, может и вам стоит отбросить это издевательское «сир»? — с жаром бросил принц. — Видно же, что вы меня ни во что не ставите! Если уж прекратить лицемерить, то обоим!
Слова Альберта прозвучали гораздо громче, чем ему хотелось, и он округлил глаза от ужаса, чувствуя, как снова вспыхивают предательскими красными пятнами едва остывшие щеки. К его удивлению, на Юджина Фалетта его выкрик тоже произвел впечатление. Напряженная скобка между бровей разгладилась, а глаза будто сделались чуть больше, перестав смотреть с прежним презрением. Взгляд ушел в сторону, а левая рука легла на предплечье правой, и Альберт обратил внимание, что это предплечье как-то странно изогнуто: по-видимому, неправильно срослось после травмы.
— И то верно, — едва слышно произнес Юджин Фалетт. — Прости, парень.
Альберта шокировало, как легко этот человек перешел с «вы» и «сир» на «ты» и «парень», однако так было даже лучше. В этих словах мгновенно зазвучала какая-то доселе невиданная искренность, и принц понял, что буквально истосковался по ней. Больше не было «королевского отпрыска». Был только он, Альберт.
— Я ведь… понимаю, что ты не можешь повлиять на решения своего отца. Как и я не мог повлиять на решения своего командира на войне. Я представляю, каково тебе… хотя тебе, наверное, еще сложнее: обязательств море, а привилегий почти нет.
Альберт усмехнулся. Юджин Фалетт донельзя точно передал его ощущения.
— Примерно так и есть, — хмыкнул принц.
Юджин потер больное предплечье и кивнул в сторону дороги.
— Ладно, давай уж пройдемся. Ты, кстати, тоже зови меня просто Юджин и на «ты». А то странно выйдет, что я так фамильярно обращаюсь к принцу, а он передо мной расшаркивается.
Альберту не понравилось, как это прозвучало, но возразить было нечего, и он кивнул.
— Хорошо.
Некоторое время они шли по дороге молча. Когда конь Альберта у коновязи почти скрылся за поворотом, Юджин неловко спросил:
— Гм… так зачем ты приехал? Ты, вроде, хотел о чем-то поговорить.
Альберт пожевал губу. Ему было страшно высказывать свои мысли совершенно незнакомому человеку. Кем он его посчитает? Он ведь только что перестал сравнивать его с куском земли из-под ногтей.
— Вы… то есть, ты… служил в армии Анкорды во время Войны Королевств, ведь так? — неуверенно начал Альберт. — А твой… кузен… Гордон…
Юджин заметно помрачнел.
— Ясно, — буркнул он. — Сплетни о Ста Кострах? Вот, что волнует королевских детишек в эти смутные времена?
Альберт остановился и взмахнул руками.
— Нет! — вспыхнул он. — Меня не костры Колера интересуют! И не сплетни! Мне нужно другое! — И, зажмурившись, Альберт выпалил сплошной скороговоркой, решив, что лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть вдвое больше: — Ты видел на поле боя Кровавую Сотню? Что ты можешь о ней сказать? Как мой отец реагировал на Мальстена Ормонта? А на Бэстифара шима Мала? Он знал, что они такое? Он обо всем знал, да?
Юджин несколько невыносимо долгих мгновений смотрел на Альберта, нахмурившись.
— Слушай, парень, — серьезно сказал он, — я в эти игры играть не собираюсь. То, что ты сейчас сказал, попахивает государственной изменой, ты в курсе?
Альберт с вызовом посмотрел на собеседника.
— Я в курсе, — тихо произнес он. — И, если хочешь знать, меня за это могут казнить с тем же успехом, что и тебя. Так что я этим разговором рискую не меньше твоего. Даже больше.
Юджин недоверчиво скривился.
— Зачем тебе это? — спросил он.
Альберт сделал шаг к Юджину и заговорщицки произнес:
— Потому что я думаю, что мой отец скоро и так пожелает мне смерти.
— С чего бы ему это делать? Ты его единственный сын.
— Ты слышал пророчество о Последнем Знамении?
Несколько мгновений Юджин изучающе смотрел на него, затем огляделся и кивнул.
— Ладно, парень. Идем, поговорим в более тихом месте. Будь я проклят, но я, кажется, знаю, о чем ты хочешь рассказать. Но рассказывать будешь первым, идет?
Альберт просиял.
— Идет!
* * *
Грат, Малагория
Двадцать пятый день Зоммеля, год 1489 с.д.п.
Столица Обители Солнца пребывала в предпраздничном суетливом предвкушении. Это настроение буквально витало в воздухе: темп города стал чуть быстрее, каждая лавка вывешивала на улицу самодельные украшения, приветствовавшие приближение нового года и нового десятилетия.
Мальстена раздирали двойственные чувства: с одной стороны положительный праздничный настрой гратцев поражал и восхищал его, но с другой он не понимал, отчего город готовится к новому году, а не к явно грядущей войне.
Разумеется, он задавал этот вопрос Бэстифару. Но аркал лишь пожимал плечами.
— Мой друг, — снисходительно отвечал он, — к оборонительной войне, как показывает практика, вообще невозможно подготовиться. Она все равно придет внезапно, ударит по самому дорогому, заставит почувствовать себя беспомощным, что бы ты ни делал. А вот к празднику подготовиться можно.
Мальстен не сумел толком ничего возразить ему, чувствуя, что любое парирование в этом случае будет выглядеть как тупое упрямство. Впрочем, аркал и не дал своему гостю времени продумать ответ. Вместо того, он заговорил о новогоднем цирковом представлении, которое должно было быть грандиозным и запоминающимся. И, разумеется, в его понимании, достойно проводить десятилетие и открыть новое могло только представление Мальстена Ормонта.
Мальстен ответил, что подумает над этим. Он поговорил с труппой и Дезмондом, втайне надеясь услышать хоть одно объективное возражение, на которое смог бы сослаться перед Бэстифаром, но услышал лишь, что Ийсара, ссылаясь на плохое самочувствие, отказывается принимать участие в представлении Мальстена. Отказ артистки заставил его чувствовать себя виноватым, но он знал, что для Бэстифара это не станет достойным аргументом для отказа от представления.
Мальстен понятия не имел, почему ищет повод отказаться. Он смотрел на Дезмонда и видел, как тот чувствует себя не у дел, когда речь заходит о любой конкуренции. Как кукловод он действительно не годился Мальстену и в подметки, но до последнего отказывался это принять. А Мальстен до последнего не мог позволить себе претендовать на место, полагавшееся ему по призванию, но отданное другому. Тем не менее, все, с кем он советовался, поддержали идею о том, что новогоднее выступление малагорского цирка, должен ставить именно он. Однако окончательно к этому подтолкнул его разговор с Аэлин.
— Если с помощью этого представления можно было бы выторговать свободу для моего отца… — тихо сказала она.
Мальстен с удивлением осознал, что это почти лишенное надежды высказывание Аэлин стало для него настоящей целью, от которой он не был готов отказываться, хотя мгновение назад — к своему стыду — даже не думал об этом. Мальстен решил поговорить об этом с Бэстифаром. Аркал вовсе не был доволен предложением освободить Грэга Дэвери в обмен на новогоднее представление.
— Послушай, мы поговорим с ним, — заверил Мальстен. — Мы с Аэлин. Мы убедим его, наконец, принять нашу сторону. Если это сделаем мы оба, все получится, Бэс. И… — Мальстен помедлил, — я обещаю предварительно убедиться в чистоте его намерений. Ты знаешь, что я могу это сделать.
Аркал удивленно приподнял бровь.
— Полезешь к нему в сознание? Аэлин это одобрит?
Мальстен опустил голову.
— Ей не обязательно знать об этом, — тихо сказал он.
В тот же день они с Аэлин спустились в подземелье и подошли к нужной камере. С Грэгом Дэвери обращались хорошо — почти как с гостем. С той лишь разницей, что держали в тюремной камере. Вел себя Грэг подчеркнуто официально, и поначалу разговор с посетителями у него не клеился. Он был зол на Мальстена и, похоже, обижен на Аэлин за то, что она так легко приняла сторону Бэстифара шима Мала, несмотря на все ужасы, что он творил.
— Папа, — серьезно обратилась Аэлин, понимая, что без этого разговор так и будет толкаться на мертвой точке, — нам нужно что-то менять. Так не может продолжаться.
— Как? — ядовито спросил Грэг. — Что моя дочь расхаживает по дворцу аркала и водит дружбу с его любовницей, пока меня держат в клетке?
— Да, — серьезно ответила Аэлин. — Так — не может и не должно продолжаться. Я хочу все изменить, но не могу этого сделать, пока не буду уверена, что ты не навредишь Бэстифару.
Грэг скептически приподнял бровь.
— А сколько он вредил мне?
— Но ведь это ты прибыл в Малагорию с целью убить двух иных! Иных, которые вовсе не монстры, папа! Если кому и пора менять взгляды, то тебе…
Мальстен опустил голову.
Прости меня, Грэг, — мысленно сказал он. Черные нити вырвались из его пальцев и аккуратно проникли в сознание охотника. Пока Грэг слушал полную жара тираду дочери, Мальстен медленно и осторожно разрушал закостенелые мысли и связи, которые вспыхивали в его сознании в ответ на слова Аэлин.
— … что в некоторых уголках Арреды водятся поистине опасные существа! А уж что они могут творить с другими!.. Я рассказывала тебе о том, что стало с Филиппом…
Мальстен чувствовал, как каждый нерв, каждый мускул внутри него напрягается от тяжелой кропотливой работы. Сознание людей всегда было для него самым сложным, когда дело касалось контроля. Особенно, если требовалось проникнуть в какие-то давние закостенелые убеждения и осторожно скорректировать их. Создать иллюзию для нескольких людей разом было проще, но индивидуальная работа с сознанием давалась ему куда сложнее.
— … должна заключаться в том, чтобы уничтожать реальных монстров, а не тех, кто просто ищет свое место в мире, как и люди. Мы не можем называть иных монстрами только за то, что они отличаются от нас…
Мальстен понимал, что еще немного, и он выдаст себя — носом пойдет кровь, и Аэлин поймет, что он только что сделал. Нужно было заканчивать быстрее.
