В конце концов, она пробралась сквозь них и спустилась на три блаженно пустынных уровня, используя межпалубные лестницы. Она двигалась почти в полной темноте, переходя от одного неустойчивого источника света к другому, проклиная себя за то, что не захватила с собой фонарь. Затем ее туфли на дюйм погрузились во что-то мокрое и липкое, и она была рада, что не видит этого.
Наконец, она нашла работающий главный лифт и нажала на кнопку управления, чтобы вызвать его. Наклон корабля был тревожно заметен — это было частью проблемы, связанной с продолжающейся обработкой иммигрантов, — но пока основные функции корабля, по-видимому, не были затронуты. Она услышала, как лифт с грохотом приближается к ней, ударяясь об индукционные направляющие, и воспользовалась моментом, чтобы проверить уровень нейтрино на своем наручном датчике. Если предположить, что общепланетным мониторам все еще можно доверять, то до критического состояния корабля оставалось всего пять или шесть процентов. Как только этот порог будет достигнут, у корабля накопится достаточно энергии, чтобы оторваться от поверхности Арарата и выйти на орбиту.
Всего пять или шесть процентов. Бывали случаи, когда поток нейтрино резко возрастал всего за несколько минут.
— Не торопитесь, Джон, — сказала она. — Никто из нас особо не спешит.
Лифт замедлял ход. Он подъехал с солидным лязгом механизмов. Двери открылись, в шахту хлынула жидкость, и Антуанетта ступила в ожидающую ее пустоту кабины. И снова, почему она забыла взять с собой фонарь? Она становилась все более небрежной, принимая за чистую монету то, что капитан пригласил ее в свои владения, как знакомую гостью. Заходи. Поднимай ноги. Как дела?
Что, если на этот раз он был не в восторге от компании?
Ни одна из систем голосового управления лифтом не работала должным образом. С привычной легкостью Антуанетта вскрыла настенную панель, открывая доступ к ручному управлению. Ее пальцы пробежались по кнопкам. Надписи были выполнены устаревшим шрифтом, но она уже достаточно хорошо с ними ознакомилась. Этот лифт доставит ее только на часть пути вниз, к обычным местам капитана. В какой-то момент ей придется пересесть на другой, что означает переход по кораблю длиной не менее нескольких сотен метров, при условии, что со времени ее последнего визита на этом пути не возникло препятствий. Может быть, лучше сначала подняться наверх, а потом спуститься по другой дорожке? На мгновение перед Антуанеттой открылись новые возможности, и она остро осознала, что на этот раз буквально минута здесь или там может все изменить.
Но тут лифт пришел в движение. Она ничего с ним не сделала.
— Привет, Джон, — сказала она.
ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ
Арарат, 2675 г.
Шаттл завис над Первым лагерем.
Солнце почти село. В последнем, скупом свете уходящего дня Васко и его спутники наблюдали, как покрытый зеленью шпиль скрывается за мысом. В последние минуты дневного света возвышающийся объект отбрасывал свою собственную косую тень, которая перемещалась не только с заходом солнца, но и с изменением положения и наклона корабля. Движение было слишком медленным, чтобы его можно было разглядеть. Это было похоже на наблюдение за часовой стрелкой часов: на самом деле сдвиг был заметен только тогда, когда вы отводили взгляд на минуту или две. Но корабль двигался, увлекаемый этим покровом биомассы, и теперь между кораблем и заливом была полоска суши. Это был небольшой выступ, всего лишь последняя сотня метров от мыса, и, конечно, его было недостаточно, чтобы полностью отразить ожидаемые приливные волны; но это должно было иметь какое-то значение, и по мере продвижения судна по своему курсу защитный эффект становился все более выраженным.
— Она поднялась на борт? — спросила Хоури, ее глаза были широко раскрыты и рассеянны. Аура, казалось, снова спала, Хоури снова говорила сама за себя.
— Да, — сказал Васко.
— Надеюсь, она сможет вразумить его.
— Что там произошло... — сказал Васко. Он посмотрел на нее, ожидая, что она что-нибудь скажет, но ничего не последовало. — Когда Аура заговорила с нами...?
— Да?
— Это действительно была она, да?
Хоури посмотрела на него, слегка прищурив один глаз. — Тебя это беспокоит? Моя дочь беспокоит тебя?
— Я просто хочу знать. Она сейчас спит, не так ли?
— Она не в моей голове, нет.
— Но она "была"?
— К чему ты клонишь, Малинин?
— Хочу знать, как это работает, — сказал он. — Думаю, она может быть нам полезна. Она уже помогала нам, но это только начало, не так ли?
— Я уже говорила тебе, — сказал Хоури, — что Аура знает толк в таких вещах. Мы просто должны слушать.
Хела, 2727 г.
Рашмика сидела одна в своей каюте в ночь после того, как караван пересек мост. Дрожащими руками она открыла маленькую металлическую трубку, которую дал ей Пьетр, опасаясь — вопреки себе — какого-нибудь обмана или хитрости. Но в контейнере не было ничего, кроме свернутой в трубочку тонкой желтой бумаги. Сверток табачного цвета скользнул к ней в руки. Она осторожно расправила его, а затем внимательно рассмотрела едва заметные серые полосы на одной стороне бумаги.
Для неопытного глаза они ровным счетом ничего не значили. Сначала они ей о чем-то напомнили, и ей пришлось немного подумать, прежде чем до нее дошло. Разнесенные вертикальные черточки — сгруппированные и слипшиеся, но скользящие все ближе и ближе друг к другу по мере того, как ее взгляд перемещался слева направо, — напомнили ей диаграмму линий химического поглощения в спектре звезды, которые все больше и больше сгущаются в размытый континуум состояний. Но эти линии представляли собой отдельные исчезновения, а размытый континуум лежал в будущем. Но что именно это означало? Станут ли исчезновения нормой, когда Халдора будет то появляться, то пропадать из реальности, как неисправный светильник? Или планета просто исчезнет, прекратив свое существование навсегда?
Она снова изучила бумагу. Там была вторая последовательность меток, одна над другой. Они полностью совпадали, за исключением одного места, где нижняя последовательность имела дополнительную вертикальную отметку, в то время как над ней ее не было.
Двадцать с лишним лет назад, сказал Пьетр.
Двадцать с лишним лет назад Халдора исчезла с лица земли на одну целую и одну пятую секунды. Долгое космическое мерцание. Это был не просто момент божественного невнимания, а полноценный божественный сон.
И во время этого отсутствия произошло нечто, что не понравилось церквям. Нечто, что могло даже стоить жизни безобидному старику.
Она снова посмотрела на листок, и Рашмике впервые пришло в голову задуматься, зачем Пьетр дал его ей и что она должна была с ним делать.
Арарат, 2675 г.
Лифт спускался уже несколько минут, когда Антуанетта почувствовала, как он накренился, сойдя со своего обычного пути. Сначала она вскрикнула, подумав, что лифт вот-вот рухнет, но поездка продолжалась ровно десять секунд, прежде чем она почувствовала еще одну серию толчков и поворотов, когда кабина снова сменила маршрут. Она не могла понять, где находится, знала только, что находится глубоко внутри корабля. Возможно, она была даже ниже ватерлинии, на последних нескольких сотнях метров погруженного корпуса. Любые карты, которые она могла бы взять с собой — конечно, не то чтобы они были у нее, — к настоящему времени были бы совершенно бесполезны. Дело было не только в том, что на эти сырые уровни было трудно попасть с верхних палуб, но и в том, что они были подвержены резким и запутанным изменениям местной архитектуры. Долгое время считалось, что линии лифта остаются неизменными, когда все остальное меняется, но Антуанетта знала, что это не так и что было бы бесполезно пытаться ориентироваться по, казалось бы, знакомым вехам. Если бы у нее был инерционный компас и гравиметр, она, возможно, смогла бы точно определить свое местоположение с точностью до нескольких десятков метров в трехмерном пространстве... но у нее их не было, и поэтому ей ничего не оставалось, как довериться капитану.
Лифт прибыл к месту назначения. Дверца открылась, и последние капли жидкости вылились наружу. Она вытерла туфли насухо, чувствуя, как мокрые штанины брюк неприятно натирают кожу на икрах. Она действительно была одета неподходяще для встречи с капитаном. Что бы он подумал?
Она выглянула наружу и с трудом подавила невольный вздох удивления и восторга. Несмотря на то, что она знала, что каждое мгновение дорого, было невозможно не восхититься открывшимся перед ней видом. Находясь в глубине корабля, она ожидала увидеть еще одно типично мрачное, сырое помещение. Она предполагала, что капитан проявится с помощью манипуляций с местным мусором или на одной из искажающих поверхностей стен. Или чего-то другого, но качественно похожего.
Но капитан привел ее совсем в другое место. Это был огромный зал, место, которое, на первый взгляд, казалось, вообще не имело границ. Над ней было бескрайнее небо, окрашенное в насыщенный геральдический синий цвет. Во всех направлениях она видела только ступенчатые ряды деревьев, уходящие в сине-зеленую бесконечность. Дул приятный ароматный ветерок, а с высоких ветвей ближайших деревьев доносился гомон животных. Перед ней была чудесная маленькая поляна, куда вела извилистая деревянная лестница в деревенском стиле. С одной стороны был бассейн, из которого лился шипящий водопад. Вода в бассейне, за исключением тех мест, где она превращалась в кремовую белизну под водопадом, была изысканно черной, как космос. Вместо того, чтобы наводить на мысль о загрязненности, чернота воды придавала ей удивительно прохладный и манящий вид. Чуть поодаль от кромки воды, на идеально ухоженной лужайке, стоял деревянный стол. По обе стороны стола, образуя скамейки, лежали длинные бревна.
Выходя из лифта, она невольно сделала шаг вперед. Дверь за ней закрылась. Антуанетта не видела иного выхода, кроме как спуститься по ступеням на лужайку, где трава переливалась всеми оттенками зеленого и желтого, которые она когда-либо могла себе представить.
Она слышала об этом месте. О нем как-то рассказывал Клавейн, вспомнила она. Поляна в "Ностальгии по бесконечности". Когда-то ее местоположение было хорошо нанесено на карту, но после того, как огромный корабль был опустошен в течение нескольких дней после его приземления на Арарат, никто так и не смог найти эту поляну снова. Группы людей прочесали те части корабля, где она должна была находиться, но ничего не нашли.
Поляна была огромной. Удивительно, что вы могли потерять такое большое место, но "Ностальгия по бесконечности" была безгранична. И если сам корабль не хотел, чтобы что-то было найдено... что ж, у капитана, безусловно, были средства спрятать все, что он хотел. Коридоры доступа и лифтовые линии могли быть перенаправлены. Все это место — вся камера, поляна и прочее — могло быть перемещено по кораблю, подобно тому, как, по слухам, старые пули "совершали медленные, извилистые путешествия сквозь людей спустя годы после того, как в них стреляли".
Антуанетта не думала, что когда-нибудь узнает, где именно это находится. Капитан привез ее сюда на своих строгих условиях, и, возможно, ей больше никогда не позволят увидеть это место.
— Антуанетта. — Голос был похож на шипение, на модуляцию шума водопада.
— Да?
— Ты опять что-то забыла, не так ли?
Он имел в виду фонарь? Нет, конечно, нет. Она улыбнулась. Вопреки всему, она оказалась не такой забывчивой, как опасалась.
Она надела защитные очки. Сквозь них она увидела ту же поляну. Цвета, пожалуй, стали еще ярче. В воздухе парили птицы, рисуя красные и желтые пятна на голубом фоне неба. Птицы! Было здорово снова увидеть птиц, хотя она и знала, что они созданы очками.
Антуанетта огляделась и с удивлением поняла, что она не одна в компании с капитаном. За столом, на бревнах, разложенных по обе стороны от него, сидели люди.
Странные люди. Действительно странные люди.
— Подойди, — сказал один из них, приглашая ее занять единственное свободное место. Мужчина, который подзывал ее, был Джон Брэнниган, в этом она сразу же убедилась. Но он снова проявился в несколько иной форме.
Она вспомнила первые два явления. Оба, по ее мнению, напоминали о Марсе. В первом случае на нем был такой старый скафандр, что она почти ожидала, что в нем будет отверстие, через которое можно засыпать уголь. Во второй раз скафандр был чуть более современным: не самым современным, как ни крути, но, по крайней мере, на поколение старше первого. Джон Брэнниган и тогда выглядел старше — на добрый десяток-другой лет, по ее мнению. И теперь она смотрела на его еще более старую копию, одетую в скафандр, который снова стал современнее еще на полвека или около того.
На самом деле это был совсем не скафандр, скорее нечто вроде кокона из чего-то, напоминающего серебристо-серую слюну насекомого, которой оно было аккуратно обмотано. Сквозь прозрачный материал скафандра она разглядела смутную, плотно упакованную совокупность органических механизмов: выпуклости в форме почек и фиолетовые, похожие на легкие массы; что-то пульсировало. Она увидела зловонно-зеленые жидкости, снующие по километрам зигзагообразных кишечных трубок. Под всем этим капитан был обнажен, и мерзкая механика катетеров и систем удаления отходов была выставлена на всеобщее обозрение. Капитан, казалось, ничего не замечал. Она смотрела на человека из очень далекого века, который — в целом — казался более далеким и странным, чем более ранние периоды, которые она видела в первых двух видениях.
Скафандр оставлял его голову непокрытой. Сейчас он выглядел старше. Его кожа, казалось, присохла к черепу с помощью какого-то вакуумного формования, так что обтянула каждую щель. Она могла с хирургической точностью нанести на карту вены под его кожей. Он выглядел хрупким, как что-то, что она могла бы раздавить в своих руках.
Она села, заняв предложенное ей место. На всех остальных людях за столом были надеты одинаковые скафандры, лишь с незначительными изменениями в деталях. Но не все они были похожи друг на друга. У некоторых из них отсутствовали целые части тела. В их телах были полости, в которые проникли скафандры, напичкав их такими же сложными органическими механизмами и ярко-зелеными трубками, какие она могла видеть внутри скафандра капитана. У одной женщины не хватало руки. На ее месте, под защитным слоем скафандра, была стеклянная форма конечности, заполненная пробной структурой из костей, мяса и нервных волокон. У другого, на этот раз мужчины, было стеклянное лицо, к внутренней поверхности которого была прижата живая ткань. Другая, на первый взгляд, выглядела более или менее нормально, за исключением того, что у тела было две головы: женская, появляющаяся более или менее в нужном месте, и вторая — молодого человека, прикрепленная над ее правым плечом.
— Не обращайте на них внимания, — сказал капитан.
Антуанетта поняла, что, должно быть, слишком пристально смотрела на нее. — Я не...
Джон Брэнниган улыбнулся. — Они солдаты. Подразделения передового базирования Коалиции за чистоту нервной системы.
