— Что сказала хранящая? — подался вперед Мильжа.
Она сказала про киску и крыску, но какое это имеет значение.
— Она сказала — те, кто не уйдут сейчас, не уйдут никогда. Поднимайте людей и уводите, а я поскачу предупредить Адгемара.
— Хорошо, мы пойдем в Лакку.
— Нет. Нужно уйти от реки, — он это знает, но откуда?! — Я видел слева холмы, нам туда.
Луллак что-то ответил, но Робер не расслышал. Подхватив Клемента, он выскочил к рывшему землю Шаду. Крыс верещал, пока Эпинэ седлал коня, его вопли сливались с непрекращающимся песьим воем, а рядом смеялась и звенела своей цепью сумасшедшая.
— Киска крыску задушила, шила-шила, шила-шила… — Робер вскочил в седло, жеребец, не дожидаясь приказа, рванулся к реке, проскочил иссякшее русло и помчался дальше к рыжим растрепанным кострам. Слава Создателю, Адгемар был трусом. Слава Создателю, вырвавшиеся из Дарамского лагеря почти не имели вещей. Слава Создателю, ему поверили. Белый Лис наотрез отказался посылать людей в Текку, но сам собрался споро. Багровые седлали перепуганных коней, сворачивали немногочисленные шатры, затаптывали костры.
Если ночь пройдет и ничего не случится, на цепь посадят его, но это лучше, чем тупо ждать беды. Все уже сидели в седлах, когда вдали послушался глухой шум. Адгемар первым пришпорил своего иноходца, следом тронулись и остальные. Шум стремительно нарастал, обезумевшие лошади неслись вперед, не разбирая дороги. Сзади была беда — непонятная, неотвратимая, стремительная. Всадники влетели в холмы, склоны были высокими, наверх вело не столь уж много троп, но они успели. Стоя на вершине, Робер с ужасом смотрел, как в долину хлынула чудовищная черная волна.
3
Ричард отдал бы полжизни, чтоб проснуться и увидеть прозрачную зеленую воду, ласкающую сонные скалы, вековые ели на склонах, золотистые прибрежные тростники, но ничего этого не было и быть не могло. Барсово Око исчезло с лица земли навсегда. Все еще мутная, но изрядно присмиревшая Бира пробиралась меж осклизлых камней к пролому и неопрятным водопадом низвергалась вниз, в разоренную долину.
Юноша брел вдоль нагромождения мокрых, грязных камней. Камни молчали, как им и положено от века. Вчерашний безумный порыв казался сном, причем сном позорным, из тех, о которых никому, никогда не рассказывают, а может, сном была эта подсыхающая на жарком предосеннем солнце грязь. Где-то здесь в лабиринте из скальных обломков бродили таможенники, которых нужно было найти и привести к Рокэ.
Поиски казались безнадежными, но выручил Лово. Пес выскочил навстречу Ричарду из-за бурой от умирающих водорослей скалы. Хозяева были тут же. Клаус и Жан стояли над мертвым животным, очень похожим на речную выдру, только выдра эта была длиной в восемь бье и ее пасть украшали чудовищные клыки. Хребет зверя был перебит, а роскошный мех заляпан отвратительной серой грязью. Обернувшийся на лай Жан приветствовал Дика людоедской ухмылкой.
— Вот он, озерный страх. Такой твари человека раскусить раз плюнуть, а шкура хороша.
— Вас зовет монсеньор, — выдавил из себя Ричард.
— Прямо сейчас?
— Ну… Он сказал, как только найду.
— Дикон, будь другом, — сегодня фамильярность Жана была особенно противна, но мужлан был генералом, а герцог Окделл всего лишь оруженосцем, — передай монсеньору, что мы быстро. Понимаешь, это — самка, причем с молоком. Надо котят пошукать, если живые — им цены нет, а дохлые, не пропадать же шкурам!
— Я передам, — пообещал Дик. Эти думают о шкурах, а не об убитом озере и не о погибших людях. Плебей он и с генеральской перевязью плебей. И минеры Вейзеля довольны, еще бы, Рокэ обещал всех наградить, а уж бакраны только что не пляшут. Правильно бириссцы считают их скотами, только скоты могут веселиться и петь, когда столько человек погибло страшной смертью.
Меньше всего Ричарду хотелось возвращаться к Рокэ, но кто и когда спрашивал о его желаниях? Его отправили в Лаик, вынудили остаться в Олларии, отдали убийце отца… То есть не совсем отдали, просто бросили на произвол судьбы, а Рокэ подобрал. Назло кансилльеру и всем Людям Чести. Дик вздохнул от отвращения к самому себе. Надо было отказаться, а он не смог, он вообще ничего не может, только увязает все глубже и глубже. Хорош Повелитель Скал, от которого ничего не зависит! Он — пустое место, и никто в этом, кроме него, не виноват. Можно было заслонить собой Оскара, уйти к бириссцам, столкнуть Рокэ со скалы, а он исполняет приказания своего эра и молчит.
Если б Катари знала, какое он ничтожество, она б не стала с ним даже говорить, но она видит в нем сына Эгмонта Окделла, главу Дома, Человека Чести. Что он скажет своей королеве, когда вернется? Что путался у Рокэ в ногах? Что восхищался своим эром? Штанцлер прав — у Ворона нет ни совести, ни души, он — убийца и безумец, но он побеждает, он красив, как демон, и он отец всех детей Катари.
…Сона приветствовала Дика радостным ржанием, Моро стоял рядом, кося лиловым глазом и роя копытами землю. Значит, Рокэ недалеко, но где? Юноша подошел к Соне и положил руку ей на холку, ища поддержки у единственного близкого существа. Сначала Дик разозлился на Алву, пересадившего оруженосца на кобылу, но теперь был этому несказанно рад. Сона, хоть и была полусестрой Моро, отличалась покладистостью, добрым нравом и вообще была умницей, красавицей и лучшей лошадью на свете! Эру Августу не понравилось, что Ричард Окделл взял у Ворона лошадь, но от лошади на войне зависит жизнь всадника. Кансилльер не воин, ему этого не понять, а вот Алва — воин до мозга костей. Дик вспомнил своего эра, каким тот был на Дарамском поле, если б Рокэ всегда оставался таким, то…
Ричард Окделл прервал опасные размышления — он не предаст память отца, Талигойю, Катари. Через два года он освободится от присяги, а пока нужно ждать, не забывая, кто — друг, а кто — враг. Рокэ Алва — враг Талигойи и враг Окделлов, и с этим ничего не поделать. Юноша вздохнул и отправился на поиски Проэмперадора. Какой-то минер сообщил, что монсеньор у водопада с господином Вейзелем, и Дик послушно поплелся в указанном направлении. Минер не обманул — Рокэ и впрямь сидел на упавшем стволе, с вежливым вниманием глядя на застывшего перед ним Вейзеля.
— Рокэ, — голос артиллериста казался деревянным, — вам не пришло в голову проехаться вдоль реки?
— Нет, — Рокэ спокойно выдержал взгляд генерала, — а что там? Яблони зацвели?
— Там то же, что и здесь! Грязь, камни и ничего живого!
— Я так и думал, — все так же спокойно заметил Ворон, — смотреть на это нет никакого смысла.
— И это наделали мы! Я! Это я рассказал вам про сель, и я заложил мины.
— И отменно заложили. — Рокэ поднялся. — Курт, соблаговолите прекратить истерику. Если вы ждете, что я возрыдаю вместе с вами и начну кататься по земле и голосить о собственной греховности, я вас разочарую. Я сделал то, что считал и считаю правильным. Что до вашей совести, то договаривайтесь с ней побыстрее. В конце концов, вы — солдат и выполняли приказ. Когда мы вернемся, можете переселиться в храм и биться головой об пол, сколь душе угодно, а сейчас извольте готовить штольни для взрывов.
— Рокэ!
— Каждому свое. Вам — закладывать мины, мне писать ультиматум.
— Какой ультиматум после того, что вы натворили!
— Вы мне надоели, Курт, а ультиматум очень простой. Если Адгемар не примет наших условий, с Равиатом случится то же, что с долиной Биры.
— Это невозможно! Там совсем другой грунт, и…
— Именно, — удовлетворенно вздохнул Ворон, — говоря о деле, вы стремительно умнеете. Я не хуже вас вижу, что Змеиное Око так просто не взорвать, ну и что? После того, что мы сделали с Барсовым, кагеты сожрут любую угрозу. Любую! Что и требовалось доказать. Даже пойми Адгемар, что я блефую, ему его же казароны не позволят ослушаться. Потому что на месте бирисских деревень будут видеть свои замки.
— Хорошо, — устало вздохнул Курт Вейзель, — у меня нет сил с вами спорить, но зачем делать зряшную работу?
— Затем, что играть краплеными картами надо честно. Штольни должны быть сделаны на совесть, а наши бакранские друзья не сомневаться, что у них в руках жизнь и смерть Кагеты.
— Бакраны?! Они-то здесь при чем?
— При том, что Озерное плато принадлежит королевству Бакрия, так же как Барсово ущелье, перевалы Окила и Гарза и Даргатское нагорье. Пусть «козлы» бодают «барсов», им это полезно. Седуны растили себе врагов чуть ли не с гальтарских времен и вырастили. Эта ненависть защитит Варасту получше десятка крепостей, хотя я властью Проэмперадора раздам предгорья нашим доблестным таможенникам, а их сделаю баронами. Так, на всякий случай.
— Про вас недаром болтают, что вы отродье Леворукого.
— Я одинаково владею обеими руками, — пожал плечами Алва, — а милейшие Адгемар, Штанцлер и Сильвестр никоим образом не принадлежат к моему проклятому роду, однако играют по тем же правилам. То есть без правил! Я выиграл эту войну, а как — мое дело.
— Мне жаль вас, Рокэ Алва, — вздохнул Вейзель, — сейчас вы и впрямь победили, но потом…
— Потом мы все умрем, и хватит об этом. Ричард, можете выходить из кустов, столь живо вас заинтересовавший разговор окончен. Где наши доблестные таможенники?
— Они нашли дохлого зверя… Того, кто людей таскал, это самка…
— И пошли искать щенят? Разумно, если людоедов приручить, их можно кормить незваными гостями. Идите, Вейзель, и готовьте штольни.
— Будь по-вашему, — наклонил голову артиллерист, — а кто повезет ультиматум?
— Или Жан, или Клаус. Кто не знаю, пусть бросают жребий.
— Таможенники?!
— Именно. Они не станут сюсюкаться с Белым Лисом и краснеть, вспоминая о моих злодействах. Кагету надо взять за глотку, вы этого не сумеете, они сумеют.
— Адгемар, каким бы он ни был, — монарх, он имеет право на наше уважение.
— Нет, не имеет, — отрезал Ворон. — Он проиграл и понимает это. Уверяю вас, кагеты будут ползать перед таможенниками на брюхе, хотя… можно их и уважить! Посольство возглавит член царствующего дома Бакрии, а барон Шеманталь будет его сопровождать. Пора в Равиате показать козлиное знамя, как-никак соседи!
4
Розы еще не отцвели, они по-прежнему были прекрасны и горды своей красотой, а Адгемар был все так же благообразен, только благость на его лице сменилась скорбью. Белый Лис оплакивал погибших, но Робер Эпинэ в скорбь казара не верил. Лису плевать и на убитых, и на утонувших в Бирисской долине, его заботит одно — как удержать пошатнувшуюся власть. Эпинэ смотрел на скорбного седого красавца, а перед глазами стояла огромная, измазанная в жидкой грязи глыба, из-под которой виднелись обрывок цепи и раздробленная женская нога. Луллаку и Мильже удалось выскочить самим и вывезти на своих конях детей и женщин. Разумеется, не всех. Вернуться за оставшимися было невозможно. Рокэ разбил армию Кагеты, но добил их сель, которого отродясь в этих краях не бывало. Долина Биры оживет нескоро, если вообще оживет.
Талигоец постарался отогнать от себя навязчивые видения. Когда Адгемар закончит свои плачи, нужно будет добраться до гоганов и занять у них денег на обратный путь. Он сделал все, что мог, но выше головы не прыгнешь, природа и та на стороне Ворона… А ведь когда-то в Талигойе верили, что Раканы угодны Кэртиане и им на помощь приходят скалы и волны, молнии и ветры. Вот они и помогли! Прав был Эрнани, отрекшийся от язычества, но как Создатель мог допустить такое?! Можно карать сильных, но дети, женщины, твари ни в чем не повинны, ибо созданы такими, какими созданы.
Белый Лис продолжал распинаться об ужасах и потерях, которые постигли Кагету. Если б Робер не был в Дараме и не спустился утром к уничтоженному селу, слова Адгемара его бы потрясли, но он видел и поэтому не хотел слышать, не хотел думать, не хотел вспоминать. Сделав над собой усилие, Робер принялся размышлять о Клементе. Его Крысейшеству может наскучить ждать хозяина, и он отправится на прогулку, а по Равиату бегают стаи голодных собак и еще более голодных кошек.
Нищих здесь тоже хватает, но кагеты, слава Создателю, крыс все еще не едят. Надо было запереть Клемента в сундуке, хоть ему это не понравится. Ничего, пошипел бы и перестал — хитрюга понимает, что возмущаться, когда тебя не слышат, глупо, хотя Адгемар вот говорит и, кажется, что-то важное.
— …я был потрясен, прочитав это письмо, потрясен и раздавлен. Вот оно, от вас у меня тайн нет, и потом те, кто привез ультиматум, не скрывают то, что в нем написано. Это еще одно унижение — прислать ко двору дикаря в шкурах, которого приходится называть принцем, и грубияна, которому Рокэ Алва властью Проэмперадора дал титул барона.
А Штанцлер надеялся, что Рокэ Алва проиграет, а не оправдавшего доверия Проэмперадора ждет казнь. Потому-то кансилльер и настоял на том, чтобы Рокэ дали полномочия. Надо полагать, Ворон и Дорак будут долго смеяться.
— Ваше Величество, вы хотите, чтобы я прочел письмо Рокэ Алвы?
— Да, — казар протянул талигойцу бумагу, — вот оно.
Почерк Ворона и его личную печать Эпинэ узнал сразу, в том, что это не подделка, сомнений не было, но и правдой написанное быть не могло:
«По поручению Его Величества короля Бакрии Бакны Первого я, Рокэ, герцог Алва, излагаю условия, в случае исполнения которых королевство Бакрия согласно заключить мир с Кагетской казарией.
Бакрия настаивает на признании своих прав на владение исконно принадлежащими бакранам землями по обе стороны священной для ее народа горы Бакра, а также Озерным плато, Барсовым ущельем, перевалами Окила и Гарза, Даргатским нагорьем и предгорными землями вплоть до Орги. Его Величество Бакна Первый требует разрыва союза между Кагетой и враждебными Бакрии Агарией и Гайифой. Бакрия готова подписать мирный договор не раньше 12-го и не позже 19-го дня месяца Осенних Ветров у южного подножия горы Бакра.
Если условия не будут приняты, Его Величество с прискорбием сообщает, что будет вынужден взорвать берег озера Змеиное Око, как взорвал одно из Барсовых Очей, дабы покарать враждебных народу бакранов бириссцев, коим дети Великого Бакры обязаны неисчислимыми бедствиями, и убедить сомневающихся и недоверчивых в своей твердости».
Значит, сель не был случайностью. Это дело рук Ворона, потому что бакранские козопасы вряд ли знают, что такое порох. Но кем же надо быть, чтоб сотворить такое?! Рокэ Алву называли безумцем, демонским отродьем, палачом, мерзавцем, но эти слова для него слишком мягкие. Его надо убить, как бешеного пса… Легко сказать, убить, эту тварь защищает сам Леворукий!
