Попадались и свои, русские, которые как раз категорически русскими быть не хотели — семьи полицаев, продавшихся казаков и прочий мусор. Навстречу им такими же толпами топали острабы, наконец-то избавившиеся от рабской доли. До кучи добавлялись и освобожденные из концлагерей военнопленные — тощие и заморенные наши, одетые в такое тряпье. что старорежимный нищий бы побрезговал и всякие другие "пленные враги" Германии, которые не в пример были и одеты хорошо и сыты довольно. Политрук говорил, что неподалеку танкисты освободили из концлагеря несколько тысяч датчан, норвежцев и даже их говнокомандующего, бывшего, конечно.
Среди этого вселенского переселения народов (немецкие города все стояли в руинах, разгромленные американской и английской авиацией и казалось что все их жители, все люди теперь живут на дорогах, как цыгане), ломились на запад советские части, рвавшиеся добить Берлин и Рейх, пока союзнички не учудили чего, а так как сплошной лавиной войска РККА физически не могли идти, не в той силе были, то вперебивку и вперемешку с нашими ехали и пробирались немецкие войска, уже разгромленные, уже потерявшие большую часть тяжелого оружия и техники, но еще сохранившие некую управляемость и хотя и убогую — боеспособность.
Но возможно, что толковый и головастый наводчик не хотел рисковать зря, добираясь в одиночку до медсанбата, а оттуда что-то никто не приезжал. И не удивительно бы было, что раненый просто тянет время, потому как надо покидать знакомую обстановку и пускаться путешествовать, что не каждому нравится, много среди мужчин домоседов, хотя сдуру публика считает, что как раз мужчины — авантюристы, а женщины — любят тихую жизнь. Очень большая ошибка, потому как именно женщины не терпят однообразия.
Командир расчета Калинин подумал об этом всем мимоходом, вскользь. Ему-то как раз было лучше, что пара острых глаз наблюдает за тем пространством, что было сзади за батареей. Потому как сейчас весь дивизион работал в одном направлении — в пяти километрах немцы поднялись в контратаку. И теперь тяжелые минометы гулко харкали в небо пудовыми рыбками, сильно толкая землю и накрывая плоскими чернодымными разрывами не видимых отсюда врагов. Минометчики носились как посоленные, корректировщики подтвердили накрытие при пристрелке батареями и сейчас надо было дать огня, сметая летящими над землей стальными роями осколков скопившуюся для рывка пехоту и подходящие резервы. Чем больше и метче высыпят боезапаса на головы приготовившихся к рывку зольдат, тем жиже выйдет контратака, тем больше будет выбито врагов, тем меньше шансов, что придется встретиться с уцелевшими.
— Темп, темп, Калинин! — подгонял взводный, но сержант про себя считал, что 15 выстрелов в минуту — как написано в инструкции про максимальную скорострельность — вполне достаточно. Слыхал, что легендарные братья Шумовы успевали бахнуть 18 раз, но так и рванула у них мина в стволе, то ли бракованная была, то ли просто предыдущая не успела вылететь и воткнулась в поданую новую, часто такое происходило.
Дорога, которой любовался раненый наводчик, проходила метрах в 700 и острый взгляд ухитрялся различать, кто там тащится. Ясно, что в толпе штатских и военные ползут, но пока нет техники — можно не шибко опасаться атаки оттуда. Два дня назад, под городишком со странным названием Ютербог все же попытались фрицы достать до минометчиков и Калинин из своего "самовара" на дистанции в полкилометра мастерски накрыл жидкую цепь зольдат несколькими минными всплесками, работая на пределе возможности миномета, ствол почти под прямым углом стоял. Вроде и простое оружие — стальная труба, тяжелая опорная плита да двунога с прицелом — а лютое оно в драке. Полсотни врагов как корова языком слизнула. Дурачье, что говорить. Зря легли, совсем не причинив никакого вреда. Спеклись немцы.
Но ухо держать было нужно востро — мало ли что. И тут от наводчика — прямая польза. Что и оказалось очень скоро.
— Фриц с белым флагом идет! — громко сказал наводчик как раз в тот момент, когда последовала команда огонь прекратить. Минометчики шустро забегали, подтаскивая к своим "собакам" (такое прозвище было у словно сидяших на своей плите. опираясь на передние лапы орудий) тяжеленные деревянные укупорки, в каждой из которых лежало по две мины, пустые забирали в грузовики, без возврата тары возникали проблемы на складе, хотя Калинину и другим его бойцам это было непонятно — последние дни со складов мины шли немецкие, да, совершенно одинаковые с нашими, благо немцы целиком передрали наш 120 мм. миномет и его боеприпасы, не без шпионов явно дело обошлось, но уж чего-чего, а укупорка сейчас дефицитной вряд ли была, не 42 год чай.
Сержант встрепенулся, из-за попорченных ног он не участвовал в возне с ящиками, перехватил поудобнее автомат и заковылял к наблюдателю. Немец, явно офицер из заслуженных, потому как на солнышке поблескивали бликами всякие железяки на груди, шел по полю спокойно и уверенно, словно к соседу в гости, помахивая белым полотном на палке. Больше всего на скатерть походило это полотно — рисуночки по углам.
— Стрельнешь? — спросил наводчик.
Калинин оценивающе поглядел на гостя — тот уже был метрах в двухстах.
— Нет. Поглядим, чего скажет. Шлепнуть я его всегда успею.
Подошел взволнованный взводный — пухлощекий мальчишка, только что из училища. При нем стрелять в человека с белым флагом совсем было неуместно.
Офицер с кучей наград на груди подошел метров на двадцать, помахивая белым флагом. Выглядел спокойным, но сейчас было видно, что мундир измазан и кровью и грязью и еще чем-то, небрит несколько дней и устал как собака, держится только на морально-волевых.
— Я есть из комитета Зейдлица, "Свободная Германия" Свяжитесь с корпусным отделом Смерш, сообщите — Густав — 17 привел две сотни сдавшихся — с акцентом, но довольно чисто вдруг заявил немец.
— Где пленные? — спросил взводный.
— Через дорога. Укажите место складывания оружия и снаряжения, а также где их расположить. И у вас есть вода?
Мальчишка — лейтенант чуть было не ляпнул что-то поспешное и неразумное, но Калинин покашлял и показал своему легкомысленному командиру глазами в сторону — фуражка комбата виднелась как раз за поворотом окопа и приближалась. Некоторое время ушло на утрясание деталей, пункт складирования оружия определили как раз в 500 метрах — у ориентира номер 8, туда же навели четыре миномета на всякий случай и скоро напившийся воды немец пошел за своими распропагандированными подопечными и те, появляясь грязными кучками на поле поспешно кидали еще имевшееся оружие в кучу под кустом, который и был ориентиром на карточке стрельбы.
Все поволновались, потому как всякое бывало на войне и не один уже боец и командир дорого поплатился за излишнюю доверчивость, когда за первыми сдававшимися внезапно оказывались вооруженные и вся затея приводила к нежданному бою на короткой дистанции и прорыву "капитулировавших". Но здесь обошлось без осложнений, 233 немца, не считая самого офицера, теперь расслабленно сидели в овражке под присмотром пяти бойцов с автоматами и гранатами и никак не проявляли желания устроить заваруху. Вели себя смирно, да и видно было, что устали, хотя морды и не голодные, но явно вымотанные до предела.
— Что там? — не удержался взводный, поглядовавший на впечатляющий иконостас сдавшегося офицера, который имел какие-то дела со Смершем и был из немецкого антигитлеровского комитета, про который взводный слышал, но полагал, что это выдумка, все немцы — гитлеровцы. А тут, видишь, как выходит.
— Там? Там — ад. Дороги завалены трупами, ранеными, кучами битой техники, горелыми танками и всяким хламом из чемоданов и повозок. "Черная смерть" летает очень низко и обстреливает все и вся. Пять самолетов стреляют, с одного бросают листовки. Но невозможно угадать, что с какого посыплется. И артиллерия постоянно стреляет. Очень точно. Там невозможно промахнуться — толпы людей идут и колонны техники — хмуро ответил немец. Видно было, что ему трудно говорить, хотя и хочется выговориться, как любому, кто свалил с плеч тяжеленную задачу. Пахло от офицера какой-то резкой химической гарью, перебивавшей даже запах пороха на огневой позиции.
Неожиданно явился ординарец командира дивизиона и пригласил весьма вежливо немецкого офицера к комдиву.
Потом пришлось перенацеливать минометы в другую сторону и отработать по пять мин с каждого ствола на дальность в четыре километра. И видать такой уж день был сегодня — сплошные странные гости — в поле шмякнулся на брюхо тяжелый штурмовик "Ил-2". Темно-зеленый утюг взрыл нежнейшую травку и замер. Тут уж комбат сразу отправил бойцов — помочь летунам. Ну, и помогли, конечно.
— Я вот думаю, что Гитлер сейчас делает? Сидит, как слыхал, в Берлине, оттягивает свой конец, не иначе. Но вот чем занят? — спросил наводчика Калинин.
— Умен, как поп Семен: книги продал, да карты купил, забился в овин да играет один — ответил тот.
Пара Илов — таких же "горбатых", как свалившийся с неба, перестала крутить над головами минометчиков размашистые восьмерки, покачали крыльми и унеслись прочь. Убедились, что с экипажем все в порядке.
Взводный не удержался и с тремя бойцами сам побежал к "горбатому" который пропахал бронированным брюхом поле и остановился, вроде бы совершенно целехонький, только лопасти винта загнулись об землю. Вернулся быстро — с таким же молокососом — лейтенантом и скучного вида младшим сержантом — явно бортстрелком.
Ссыпались все прямо в окопчик к Калинину.
— Зема, ты часового поставь — а то мало ли что — настойчиво требовал лейтенантик из ВВС, освободившись от парашютных лямок и отдавая тюк с шелком своему члену экипажа. Калинин не без интереса поглядел на чужое добро. Хорошо бы такой парашют домой привезти — веревки отличные и шелк замечательный, хоть на рубашки, хоть на платья. Девкам — праздник, бабам — счастье!
— Не боись, тут гвардейские минометчики стоят — никто и близко к твоему шаробану летающему не подойдет! Калинин, ведите наблюдение за самолетом!
— Есть — спокойно ответил сержант. Чего тут наблюдать — ясный день, лежит крылатая машина, как карп на блюде.
— Зема, мне связь нужна, чтоб техников прислали, там всего — ничего делов и аэродром рядом — мигом обернутся. Где у вас связь? — продолжал волноваться летчик. Видно было, что вывалившись из воздушной свалки, он еще не успел толком придти в себя. Командир батареи, сочувственно ухмыляясь, разрешил взводному проводить летягу. Оба лейтенантика дружно зашустрили к расположению штаба. А комбат спросил у нахохлившегося бортстрелка:
— Что сверху видно?
— Да как и раньше — немцы со всем своим добром драпают. Шныряют, что тараканы, но у нас задача — выбивать им технику. Вот и стараемся, тащ кан.
Калинин про себя отметил, что летяга держится независимо, что и выражается в обращении — вроде как и все по уставу, но даже слово "капитан" не выговорил как должно, проглотил большую часть букв, показывает, нахал, что он из другого ведомства и артиллерийский начальник ему до лампочки.
Комбат, бесспорно, это тоже заметил, но в бутылку не полез, в конце концов, этот сержантец ему чуж — чуженин. Спросил только:
— Когда вас заберут?
Младший сержант пожал плечами, отчего мятые летные погоны смялись еще раз:
— Часа через два — три.
Комбат недоверчиво поднял бровь.
— Мы сейчас на аэродром Ютербог базируемся. Тут рядом совсем — пояснил бортстрелок.
— Прямо на фрицевском аэродроме? — чуточку удивился офицер.
— Так точно. Их там два. Здоровенные оба. Ихнее ПВО тут все истребители для столицы держало. А на втором — всякой техники навалом. Больше трехсот самолетов, половина — исправные. И со всем гарниром — ангары, склады, бензин, боеприпасы всякие, казармы роскошные, мастерские разные... Все нам в руки и попало. Так — то когда танкёры на взлетку гусеницами выкатывают, то от самолетов жеваный да давленый люмень остается — а тут аккуратненько взяли, уважительно. До того мы с автострады взлетали, неудобно было — а теперь — летай не хочу! Потерь тьфу-тьфу — мало, так что скоро приедут.
Калинин подумал, что хоть стрелок и нудный человек — а разговорился. Капитан, похоже, к такому же выводу пришел.
— И как сверху немец выглядит? — не удержался пухлощекий лейтенант.
— Так народу у него еще много и техника какая-никакая. Но сравнить если с ранешним временем — а я с 43 года стрелком, так лопнула у фрицев пружинка. Даже по потерям судя.
— Это — нашим?
— Так, да. Мы в часть прибыли, когда уже под Курском бои закончились, так старичков-то по пальцам в полку пересчитать можно было, посбивали много кого, дали там нашим дрозда, а потом уже — шабаш. Наша сила взяла — рассудительно заявил младший сержант.
— А с самолетом что?
— Так сложно сказать. Пилоту-то виднее. Я ж за пулеметом, мне глядеть надо за другим, на мне все — что сзади, тащ лтнат. Но машина цела, мотор работал, сели мяконько, аккуратненько. Даже корзина масляного радиатора цела — отбоярился бортстрелок.
Разговор поусох. Но тут как-то уж очень быстро вернулся взъерошенный летчик, физиономия раскраснелась и глаза блестели, словно у кота дворового перед дракой.
— Дозвонились? — уточнил комбат.
— Да. В общем. Немец у вас там расселся, а я когда их мундиры вижу — руки чешутся. И еще надменный такой, сучара. Сидит, гледелками своими оловянными смотрит. Ладно, сейчас наши приедут — видели же, куда сел — пропыхтел возмущенно штурмовик.
— Он такой. Непростой, в общем. Пойдемте, угостим крылатых братьев славян, чем бог послал — пригласил командир батареи.
— Не, спасибо — застеснялся летчик. Ну, мальчишка же.
— Что ж, была бы честь предложена — нахмурился комбат.
— Товааарищ капитан! — покаянно возопил летчик и тут же кинулся пояснять: "Мне сейчас кусок в глотку не полезет, после драки такой. Так ювелирно как миллиметровщику — впервые работать пришлось! Мы только к квадрату вышли, а наш комэск вдруг эскадрилью разворачивает — и в город. Прямо почти по крышам, я честно опасался за какую трубу зацепиться! А Бегельдинов командует: "Наши танкисты на себя огонь вызвали. Атакуем немцев, осторожно, наших не заденьте!"
Он на боевой курс — мы как нитка за иголкой. А там внизу вперемешку и наши и немцы, лупят друг по другу мало не в упор, ну мы и вспотели! Бомбы, ракеты как руками укладывали, словно яйца в лукошко! Там на площади две наши тридцатьчетверки зажали, вот мы оттуда и пошли по улочкам сыпать, потом опять заход — и так же, по сантиметрику высчитывая, по головам идя! Пяток немецких жестянок попортили, две загорелись. Тут мне в маслопровод и прилетело, дальше сами видали. Фрицев шуганули хорошо, но солоно было. Гимнастерка так и не просохла, употел. Так что я тут посижу, подышу свежим воздухом, товарищ капитан — немного пристыженно, но твердо заявил штурмовик.
— Вольному воля — пожал плечами комбат и исчез в ходе сообщения.
Калинин переглянулся с раненым наводчиком. Понятное дело — побрезговал летун артиллерийским скромным харчом. Их-то небось всякими разносолами потчуют, да еще сам же стрелок сказал — склады немецкие взяли — а немцы своих летяг тоже кормили как следует. Всяко уж слаще едят и спят мягче. Да и работка у них полегче — сиди себе в кресле мягком, да рули туда-сюда. Потаскали бы пудовые мины часами, поднимая их до среза ствола, а он, к слову, длиной аж в 1740 миллиметров. Так намахаешься за день -деньской, куда там цирковым силачам!
