— Ты говоришь много лишнего, Кара, — пытаясь сдержаться, выговорил Штефан.
— Хочешь сказать, много того, что ты слушать не желаешь? — горько усмехнулась я.
— Я хочу сказать, много из того, что не является истиной, — сквозь зубы выдавил он. — И ты моя. Точка!
— Я не твоя девка на одну ночь! — взорвалась я.
— А кто тебя принуждает быть ею?! — рыкнул он мне в ответ.
— Я была когда-то твоей рабыней, но теперь я — дочь Димитрия Мартэ, и ты обязан обращаться со мной, как положено обращаться с аристократкой!..
— Тебе не нравится мое обращение? — зашипел он. — Было бы лучше, если бы я запер тебя в подвал, а сам приходил, чтобы удовлетворить свою похоть!?
Я чуть не задохнулась от ярости и обиды. Так вот что это такое... всего лишь похоть!
— Я никогда не позволю тебе коснуться меня и пальцем, понял?!
— Если бы я обращался с тобой как с рабыней, мне бы не потребовалось твое дозволение! — рявкнул он. — Неужели неясно, что я бы уже давно получил то, что хотел?! Если бы мне только это было от тебя надо! — яростно выкрикнул он, метнувшись в угол, как раненный зверь. — Но вместо этого тебе предоставлены все условия. Всё, что ты хочешь!..
— Кроме свободы, — горько напомнила я, сверля его взглядом. — Ты забыл, что она у меня тоже есть!?
— Она у тебя есть. Но только рядом со мной! — рыкнул он, метнувшись ко мне.
— Что равносильно тому, что у меня ее нет! — вскинула я подбородок, встретив его мечущий молнии взор.
Он продолжал приближаться ко мне.
— Когда ты признаешь, что находишься здесь лишь потому, что сама этого хочешь? — спросил он тихо и жарко. — Когда сознаешься, что всё, что тебе нужно, вновь оказаться в моей власти? Как сейчас!
— Ты сошел с ума!
— Разве? — сощурившись, он продолжал надвигаться на меня, а я стала отступать к стене. — И тебе было уютно на благотворительном вечере, без меня? Комфортно? Улыбаться всем этим хлыщам, позволять им целовать тебя в ручку, безнаказанно? Нравилось? Не хотелось ли тебе знать, что я рядом, и смогу в любой момент защитить тебя от них? Не хотела ли ты присутствовать там со мной? В ином качестве? Неужели и сейчас ты солжешь, сказав, что совсем обо мне не думала тогда? И все те три месяца, что мы не виделись? Ты сможешь солгать мне сейчас, Кара?
Он решительно подступил ко мне, а я отчаянно мотала головой в разные стороны, желая скрыться от его слов, защититься от них. Потому что они... вынуждали меня признавать не пригодную мне истину. Он прав.
— Я бы не пошел на этот шаг, — продолжал атаковать меня Штефан, — если бы ты не дала мне повода. Если бы в твоих глазах не было того жара, что обжигает изнутри. Ты его чувствуешь, не смей лгать мне снова! Если бы ты не просила меня... сделать это. Мысленно, конечно, милая моя, не пугайся, но, видит Бог, я услышал твой немой зов. И пришел на него.
— Ты сам себя обманул, Штефан, — выговорила я, тяжело дыша, и понимаю, что сама сейчас лгу себе.
Штефан покачал головой.
— Я терпелив, Кара, — сказал он, — но не стоит испытывать мое терпение, оно далеко не ангельское и вовсе не безгранично. Я буду ждать столько, сколько сочту нужным, а потом, — его хриплый голос обжег меня, — я начну действовать иначе.
Я поняла, что разозлила его, я видела это по сдержанно поджатым губам и стальному блеску глаз, но и сама я была разозлена. Той правдой, что он кричал мне в лицо.
— Да ты ублюдок, Штефан! — воскликнула я, взорвавшись, не думая ни о чем плохом, а лишь выплескивая эмоции из себя, и не заметила, как Штефан дернулся. И продолжала, не замечая этой в нем перемены, даже того, что он остановился, не замечая: — Ты думаешь, мой отец позволит тебе уйти безнаказанным?..
Он застыл, глядя на меня совершенно пустым, вмиг ставшим таким, взглядом. А потом нахмурился.
— Ты совершенно права, милая, — безэмоционально заявил он, повернувшись ко мне спиной. — Я ублюдок, самый что ни на есть настоящий, — я застыла, глядя на него во все глаза. — Бернард Кэйвано не мой отец, — заявил Штефан, гордо вскинув подбородок. — Не мой настоящий отец.
— Что?.. — проронила я, сощурившись.
— Я не его законнорожденный сын, — сказал Штефан, опустив взгляд и не решаясь смотреть мне в глаза. — Точнее, я вообще не его сын. Меня выкрали из дома и вывезли за грань, когда мне было восемь по людским меркам. Я раб, Кара, — выговорил гордый Князь, поднимая на меня твердый взгляд. По-прежнему жесткий и решительный, что не поверишь тому, что он говорит.
— Я тебе не верю, — прошептала я заплетающимся языком.
Он меня обманывает. Причины мне не известны, но обманывает. Преследует свои цели, хочет сыграть на моих чувствах, заставить меня ему сочувствовать!.. Ведь не может он говорить правду? Это невозможно в принципе, чтобы Штефан Кэйвано был когда-то рабом!..
А он меж тем совершенно спокойно, почти равнодушно продолжал, вынуждая меня тяжело дышать.
— Мой первый хозяин был жесток. Он любил устраивать жестокие расправы над своими рабами каждый день. Он выставлял нас на улицу, привязывал к столбу и бил. Сначала плетью или кнутом, а потом выбирая что-то покрепче. Каждого бил по очереди, выбивая спесь и характер, — он улыбнулся, в глазах блеснула горечь. — Меня — особенно часто и сильно, потому что, как ты заметила, я довольно упертый малый.
— Не нужно... — попросила я, закрыв глаза.
— Когда мне исполнилось пятнадцать, меня выкупил Бернард Кэйвано, — игнорируя мою просьбу, сказал Штефан. Горько усмехнувшись, он добавил: — Думаешь, побои прекратились? Ошибаешься! — жестко заявил он, поразив меня грубой безэмоциональностью к событиям своего прошлого. — О, он был поистине индивидуален в своей жестокости. Он был еще более жесток и безжалостен, чем мой первый хозяин. Он выбивал из меня не характер и силу воли, а, казалось, саму жизнь. Снова и снова, каждый день, удар за ударом. Я думаю, что ему, наверное, нравилось слышать крики своих рабов, — он смотрел в пространство, хотя взгляд был направлен на меня. Но меня он не видел, глаза были пусты. — А потом он, наверное, сошел с ума. Наследственное, да? — горько усмехнулся он, намекая на мое похищение. — Он сделал меня своим сыном. И я больше не был рабом, я стал господином. Бесчувственный и безжалостный убийца. Как и его папаша, так говорили о нас вокруг. И в миг, когда стал Королем, — глаза его сощурились, — я поклялся, что никто и никогда больше не причинит мне подобной боли... не принесет подобного унижения. Я не сдамся просто так, я всё сделаю для того, чтобы избежать этого. Меня ломали почти всю мою жизнь, но сам себя я не сломлю никогда. И плеть, будь это даже хлыст из слов или поступков, никогда не занесется над моей спиной, — он резко повернулся ко мне спиной, гордый и стойкий солдат.
Он замолчал, а мне казалось, я слышу бешеные свистящие удары кнута, ударяющегося о его спину.
— Я... я никому ничего не скажу, — могла лишь сипло проронить я, глядя на его напряженную спину.
— Тебе никто не поверит, — оскалился Штефан. — А если и поверит, то просто закроет на это "открытие" глаза. Никому не нужен другой правитель Четвертого клана, — сказал мужчина, горько усмехнувшись. — Какая ирония во всем этом, да? Леди Мартэ? — выдавил он через силу мое истинное имя. — Вы — знатная дама, аристократка, единственная дочь и наследница одного из влиятельнейших людей во Второй параллели! А я, — он вновь горько хмыкнул. — Кто я? Ублюдок, чужой отпрыск, бывший невольник, раб! — его слова в моих ушах звучат, как приговор, который он сам себе вынес.
Я силюсь воспротивиться, заявить, что он помешался, его рассудок просто помутился, он не понимает, что говорит, он... лжет. Но я не могу произнести ни слова. Стою и смотрю на него, как завороженная.
— Тебе разве не смешно? — повернулся он ко мне с мрачным выражением на лице. — Бывшая рабыня оказалась дочкой дворянина, а дворянин... оказался лишь рабом.
— Штефан, пожалуйста!.. — воскликнула я, метнувшись к нему. Зачем он говорит эти злые слова?!
— Только не вздумай меня жалеть! — сквозь зубы выдавил Штефан, отворачиваясь от меня. — Мне не нужна твоя жалость! — рыкнул он и стремительно направился к двери. — К черту всё! И не нужно говорить сейчас, как ты сожалеешь, что тебе, черт возьми, жаль! — он резко обернулся на пороге, пронзив меня отчаянным взглядом, в котором смешались все чувства мира, и, выделяя каждое слово, выговорил: — Не вздумай. Меня. Жалеть!
Я не успела и слова сказать, только вздрогнула как от удара, а он стремительно вышел, хлопнув дверью.
А моя любовь? хотелось прошептать мне. Моя любовь — нужна тебе?
Не в силах стоять, я медленно осела на пол, закрыв лицо руками. Слез не было, а вот боль — была. Сердце тоже болело. Но только не за себя. А за него.
Через несколько минут я смогла подняться на ноги и подойти к креслу. Села в него, поджав под себя ноги, укрылась его кофтой, оставленной здесь, втянула в себя дурманящий запах его тела. Штефан. Штефан! Взмолилась моя душа. Но о чем она молила, я так и не поняла.
А через несколько минут дверь кабинета резко распахнулась. На пороге стоял Штефан, грозный, мрачный, с телефоном в руках. Я вскочила с кресла, как ошпаренная, орлиный взгляд тут же отметил, что я укрывалась его кофтой. Но Князь промолчал. Глядя на меня очень пристально, захлопнул дверь и подошел ко мне. Мое сердце дрожало, бешено ударяясь о грудную клетку, дыхание сорвалось. Я ждала... чего-то.
— Можешь поговорить с отцом, — сказал Штефан, передавая мне телефон. — Но только не долго. И без глупостей, — и, отойдя к камину, повернулся ко мне спиной. Я с удивлением уставилась на него.
— Ты не выйдешь?
— Нет.
— Будешь слушать?!
— Буду.
Что ж, правдиво. Я набрала нужный номер и бросила быстрый взгляд на Штефана. Он закурил.
— Да? — услышала я мужской голос на том конце провода и даже вздрогнула от неожиданности.
— Пап, привет, — выговорила я. — Это я...
— Каролла, девочка моя! — тут же вскричал Димитрий. — Где ты? Что с тобой? Ты в порядке?
Его дрожавший взволнованный голос бил меня по нервам, вынуждая сдерживать стон.
— Всё в порядке, пап, — выговорила я, чувствуя, как горло режет от застрявших в нем слез. — Со мной всё хорошо, — о ком я плакала сейчас? Об отце и его волнении? Или о его боли? Наверное, всё смешалось.
— Где ты? — спросил Димитрий. — Это он? Штефан, да?! Он?! Я убью его!
Я приоткрыла рот, чтобы солгать, но Штефан резко повернулся ко мне.
— Говори по делу, — коротко посоветовал он. — Я слышу его крики и отсюда.
— Пап, со мной все в порядке, — тут же успокоила я отца, стараясь, чтобы голос звучал твердо. — Он мне ничего не сделал, — я посмотрела на Кэйвано, тот повернулся ко мне лицом с вздернутыми бровями. — И не сделает, — уверенно добавила я. — Пожалуйста, не волнуйся! Я сама так решила!
— Где ты, Каролла, девочка моя? Где ты? Я найду этого ублюдка!..
Я чуть не поперхнулась, с ужасом уставившись на Штефана, лицо которого лишь немного исказилось.
— Я здесь... в гостях, — выдавила я из себя. — Правда. Я сама так хочу! Я же написала тебе всё в записке, — прикрыв глаза, солгала я. — Прости, что не поговорила с тобой лично, просто... Мне нужно подумать. Всё самой решить, понимаешь? — горло сдавил острый спазм.
— Каролла...
— Я люблю тебя, — выговорила я, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать. — Очень люблю, пап. Но я...
— Всё, — отбросив сигарету, заявил Штефан и подошел ко мне. — Пора заканчивать.
— Мне пора, пап, — быстро проговорила я, следя за тем, как Штефан приближается. — Я еще позвоню, — посмотрела на Кэйвано, но по его застывшему лицу ничего не поняла. — Завтра, наверное. Люблю тебя...
— Постой! Каролла!..
Но Штефан уже отобрал у меня телефон, вырывая тот из рук.
— Разговор окончен, — заявил он, сверкнув глазами. — Позвонишь ему завтра, как и обещала, — и с этими словами вышел из комнаты. А я стояла и смотрела ему вслед не в силах произнести ни слова.
В сердце шла борьба за чувство, которое я действительно испытывала к этому демону. Борьба между ненавистью и любовью. И любовь побеждала.
34 глава
Прости меня, люблю
Это была бесконечно долгая неделя. Дни тянулись, перетекая один в другой с грубой монотонностью и глухой неспешностью. Мне казалось, что прошла целая жизнь, промелькнула мимо меня, а я и не заметила. Что было, когда, как, с кем? Хотя, глупый вопрос, — с кем. Со Штефаном, конечно же. Вот только что-то между нами было не так. Он был холоден и сдержан, до ужаса сдержан и хладнокровен, даже в моменты, когда я, якобы случайно задевала его рукой или локтем, пытаясь обратить на себя внимание. Он почти не реагировал. То есть, как не реагировал, реакция его тела была, стремительная и горячая, и глаза его горели, подобно факелу, вот только лицо... оно по-прежнему оставалось непроницаемым, больше напоминая маску изо льда. А я желала прежней импульсивности, горячности и вспыльчивости, когда он мог прижать меня к стене и высказать всё, что ему вздумается. Но хладнокровие в нем всегда одерживало верх.
Тот разговор, произошедший три дня назад, до сих пор стоял между нами. Я это чувствовала. Я не знала, хотел ли он сознаться мне во всем изначально, но очень сомневалась в этом. Скорее всего, это произошло спонтанно, по велению эмоций, чувств, требования организма энергетически разрядиться. Но тот факт, что он доверил свою тайну мне, говорил о многом. Честно, он говорил мне всё о Штефане Кэйвано.
Я долго не верила, что он... не родной сын Кэйвано. Не могла даже на мгновение предположить, что он — ублюдок. Он не чурался этого слова, даже, наоборот, как-то решительно произносил его передо мной. Иногда мне даже казалось, что специально, чтобы проверить мою реакцию. Так вызывающе, что мне даже становилось страшно. Зачем он это делал, я не понимала. Боролся с собой и с судьбой? Горько смеясь, показывал на своем опыте, как порой обманчива внешняя личина нашего "я"? А я старалась не слушать его признаний. Мне не нужны были его слова, уверения, напоминания, я все равно не верила, что он... не Князь. Всё в нем, от кончиков пальцев ног до тонкого волоска на голове, кричало, что именно он истинный правитель. Пусть он не родной сын своему отцу, и все же... он Князь. И этого не изменить и не исправить. Так есть, потому что так должно быть. И его тайна уйдет вместе со мной. Никто и никогда не узнает ее. И не просто потому, что мне так захотелось, а потому, что так тоже должно быть.
— Кто-нибудь еще знает? — спросила я его как-то.
Он сразу понял, о чем я его спрашиваю, и покачал головой.
— Все, кто знали, или умерли, или погибли, — пронзив меня до основания, он добавил: — Не по моей вине.
Я промолчала, подумав, что это означает лишь одно: я одна осведомлена, кто есть Князь Кэйвано на самом деле. Только я и он. Тайна между нами, что скрепила нас, будто тонкая серебряная нить. Он доверил мне эту тайну, образуя между нами эту нерушимую связь. И никому ее не порвать теперь...
