Не доходя города, в придорожных кустах мы нашли относительно чистую лужу, где умылись. Гребня ни у кого из нас не было, поэтому я отдалась в руки Пеплу, и он с грехом пополам привел мою голову в порядок, разбирая волосы пальцами. Все равно я выглядела странно: с мальчишеской челкой, да еще в дырчатом плаще. Хорошо хоть, не босиком — слуги в замке у Найгерта подобрали мне обувку. Челку Пепел намочил и попытался зачесать на сторону, но было ясно, что долго так она не продержится. "Ломать — не строить!" — бурчала я, жалея, что позволила обкорнать себя этому "мастеру перевоплощений". Райнарин плащ тоже остался у меня на плечах — а вдруг до Мавера уже долетело известие о сбежавшей ведьме? Здесь где-то перрогварды рыщут, береженого Бог бережет...
У ворот мы попали в толпу — женщины, зеваки, малышня — и то, что они обсуждали, пригвоздило меня к месту.
— ...небольшими отрядами, человек по пять. Прочешут весь лес, от реки до самой Старой Заставы...
— ...люди лорда Мавера. И в каждом монах-псоглавец...
— ...в позапрошлой зимой, помню, они так на медведя-шатуна ходили...
— ...с собаками там непонятки какие-то. Не берут собаки след...
— ...а че делать? Че делать-то? Тут хошь — не хошь, надо помощи просить. Вот пусть и покажут добрым людям какие они сторожевые...
— ...ой, мне Маленка Рябая рассказывала, а ей тетя Ружа с мельницы, ейный кум своими глазами видел...
— ...о трех хвостах, я говорю, голова у него как у девы прекрасной, и клычищщи вот такие, и яд с них каплет...
— ...вдребезги, вот те святой знак, просто вдребезги! Щепочки, лихоимец тя забодай, не длиннее пальца остались...
— ...говорят, драконов девками надо кормить, нетронутыми...
— ...господин капитан и благородный сен Кор из Снежной Вешки, а с ними дюжина Псов...
— ...как колбасу нарезал, лихоимец тя забодай, ровнехонькими такими ломтиками...
Я схватила за рукав какую-то вертлявую девицу.
— Любезная госпожа, что у вас случилось? Мы только что приехали, на дороге отряд перрогвардов видели...
— Так это лорд наш Мавер за подмогой посылал, к монахам. Дракон у нас в лесу завелся, — румяное личико просияло. — Народу пожрал! Ужас!
— Какой дракон?
— Огнедышащий! С крылами! О трех головах!
— О трех хвостах, дура! — оборвал ее старик с большим плетеным коробом за плечами. — А голова у него одна, женская у него голова, и косы до земли, и груди...
— До земли? — заинтересовался Пепел.
— До земли, до земли! Из них яд каплет...
Я оттащила Пепла в сторону.
— Что делать?
— Искать, — сказал он. — И побыстрее. Надо опередить перрогвардов и людей местного лорда. Но я думаю...
— Что? Что?!
— Не кричи. Успокойся, — он взял меня за плечи и крепко встряхнул. — Я думаю, им не просто будет поймать мантикора. Он не зверь. Он обманет их, запутает. Они его вообще не найдут.
— Ага, "не найдут"!.. Они прочешут лес...
— Не найдут! Если он не захочет, чтобы его увидели, его не увидят. Он же волшебник. Ты сама мне говорила.
— Он не волшебник. Он ученик. Он... в нем... зверь, дракон. Это он заставляет Эр... Малыша бесчинствовать. Пепел... — я стиснула руки. — Они его убьют...
— Нет, — он еще раз тряхнул меня. — Его не убьют. Слушай. Сделаем вот что. Сейчас бегать по лесу и искать мантикора бессмысленно, там идет облава, мы только навредим. Надо дождаться, когда охотники вернутся, узнать новости, а потом уже идти искать. Пусть ночью. Ночью даже лучше. Зверья нам бояться нечего, они своей облавой все зверье разгонят. Слышишь?
— Да... — я перевела дыхание. — Ты, наверное, прав.
— Поэтому мы сейчас идем продавать брошь, потом купим еды, потом подождем охотников. Если они до закрытия ворот не вернутся, выйдем из города.
— Хорошо, — я посмотрела на бродягу благодарно. Как здорово, когда есть кому принимать решения. У меня сейчас такая каша в голове! — Хорошо. Где тут... брошки покупают?
В лавку к местному меняле я рискнула сунуться без плаща, чтобы он ненароком не решил, что фибула краденая. Не знаю, что он там решил, но цену дал смешную, и повышать ее наотрез отказался. Пришлось отдать брошь за четыре авры (сама вещичка весила больше!), потому что искать того, кто оценит ее подороже у нас не было ни времени, ни желания.
В соседней лавке, где торговали поношенной одеждой, мы, наконец, прикрыли мое платье длинным робом из бурого сукна. Кроме того, мне купили шаль попроще, а Пеплу — полосатый войлочный плащ, взамен утерянного в кадоровых застенках.
Рынок здешний не отличался изобилием, к тому же торговое время заканчивалось — со стен замка как раз отзвонили четвертую стражу. Пепел покупал связку сушеной рыбы, когда разговор за соседним прилавком привлек мое внимание:
— Две с четвертью, — сказал продавец. — Если с корзиной, то три.
— Три четверти за корзину? — голос покупателя показался мне странно знакомым.
— Может, за пазуху тебе высыпать? Давай, подставляй, здесь цельный квотер чистого весу.
— Да подавись ты!
Звякнули монеты. Я обернулась.
Костлявый рыжий парень деловито прилаживал веревочную петлю к большой корзине, полной свежей рыбы. Продавец, ухмыляясь, прятал денежку в пояс. Все это было так... все повторялось шиворот-навыворот.
— Ратер! — крикнула я.
Кукушонок вздрогнул и чуть не выронил корзину. У него была такая потешная физиономия, что я расхохоталась.
— Ратери! Братишка! Откуда ты здесь?
Он плюхнул корзину наземь и протянул мне руки.
— Леста!
Не долго думая, я кинулась его обнимать.
— Барышня... — Он потискал меня, отстранил, потом опять обнял. — Тебя сам Бог послал!
— Не сердишься больше? — Я несильно стукнула его кулаком по груди. — Обидчивый!
— Да какое! Слушай, я нашел его!
— Я поняла уже. Где?
Кукушонок оглянулся по сторонам и наклонился к моему уху:
— Он тут неподалеку схоронился. Пойдем, сама глянешь. О-о, и господин песнопевец с тобой!
— Приветствую славного рыцаря, — поздоровался Пепел. — Неисповедимы пути земные, неизбежны те, что разводят нас, трижды благословенны те, что сводят.
Я подергала Ратера за рукав:
— За Малышом охота поехала, ты знаешь?
— Знаю. Они лес пошли прочесывать, а Малыш в пойме спрятался, в камышах. Обещал дождаться меня.
— Ты с ним разговариваешь? — поразилась я.
— Вроде того, — Кукушонок повертел в воздухе пальцами. — Я ему сказал — жди, сиди, не высовывайся. А он кивнул. Понял, значит. Давай сюда свою палку, господин певун. Потащим корзинку на пару.
Солнце коснулось краем островерхих крыш, тени удлиннились. Тут и там раздавались хлопки — закрывались лавки, опускались ставни. Потянуло сладким дымом — город собирался ужинать. Мы шагали к воротам.
Кукушонок рассказывал:
— Мы с батькой в Галабру собрались. Вышли в море, мимо Снежной Вешки, к ночи как раз в Чернохолм успели. А там в кабаке я и наслушался. Скупщики из Мавера и из Старой Заставы болтали. Чудище, говорят, в лесу завелось, навроде дракона, только голова у него человечья. Ну и всяко его расписывали, и крылья, говорят у дракона, и ног шесть штук, и хвост скорпионий... Что на людей нападает, сказывали, а скотины вообще несчетно погубил. Такое дело. Я батьке говорю: "Езжай теперь в Галабру без меня, я, Бог даст, потом приеду". Он, конечно, давай отговаривать, а я ему: мол, этот дракон тот самый, что клад на Стеклянной Башне охранял. Теперь, говорю, его загнать обратно надобно, потому как это мы с Лестой его выпустили. Ну и приврал, конечно, чтоб батька не ругался. Сказал, что слово драконье знаю, и что без меня дракона не словят, и народу он много задерет. За золото, сказал, расплачиваться пора, потому пойду я дракона искать. Взял у рыбаков лодочку, поднялся по реке до Мавера. Два дня по лесам шарахался, людей расспрашивал, потом сам видел... что наш с тобой дракон, барышня, на Щучьем хуторе натворил.
— Он правда что-то натворил? — ужаснулась я.
— Ну в сам дом-то он не полез, а подворье все разгромил, и овец в загоне подчистую перерезал. Слопал-то всего ничего, остальных просто в клочья порвал.
— Ты это видел?
— Угу. Я ж по следу шел, как собака. Врал тоже, конечно, чтоб люди со мой разговоры разговаривали. Сестренка, говорю, у меня пропала. А мне говорят — дракон твою сестренку унес. Мужики местные к лорду своему побежали, сами-то побоялись по лесам ходить. И то понятно, дракон ведь, не волк, не медведь даже.
— А ты ходил в лес?
— Ходил, еще бы. Я ж знал, что у него просветления бывают. Вспомнил, опять же, как он вокруг лагеря крутился. Ну когда мы с тобой за принцессой подглядывали.
— Ага.
— Вот. Я и остался на ночь в лесу. Костерок развел, хлеб с салом жарю, сам к дереву прислонился, сижу себе, звезды считаю. — Кукушонок вздохнул. — Вот тогда-то он ко мне и вышел. Представляешь?
— Обалдеть.
— Ну так. Я, хоть и ждал такого, все равно сперва струхнул крепко. Чуть штаны не намочил. Потом ничего, отдышался. Привет, говорю, Малыш. Иди, говорю, сюда.
— И он подошел? — подал голос Пепел.
— Подошел. Подошел, лег у огня. И смотрит. Ох, и красииивый! Страсть! Как такую красоту — да под мечи? Я ему ужин свой отдал. А он палочку переломил и половину мне вернул. Во как. Я с ним говорить начал. А он кивает. И волосы у него звенят. Так всю ночь просидели.
Я во все глаза смотрела на Ратера. Ну откуда, скажите мне, в простом мальчишке такое... такая... такая душа? Я уж не говорю о бесстрашии, о чувстве долга, и обо всем остальном. Пепел прав — воистину, рыцарь.
— Он на песке какие-то знаки чертил, — продолжал Кукушонок. — Да я ж не разумею грамоте-то. Что делать? На пальцах объяснялись. Я говорю, буду тебе хавку покупать, Малыш, а ты к людям больше не ходи. Деньжат мне батька отсыпал, я взял, такое дело. Утречком мы к Маверу пошли, из глуши-то, а тут охота как раз. И, слышь, такая штука, Малыш меня за руку взял, а сам палец к губам прижал: тссс! Охота мимо прошла, в двух шагах! Не увидели нас, а мы за елками стояли, на виду почти...
— Это называется "слепое пятно", — я улыбнулась. — Ну, слава Небу, Малыш владеет этой хитростью.
— Я же сказал — не найдут, — ввернул свое Пепел.
Мы уже миновали ворота. Кукушонок вел нас по берегу речки, к болотистой пойме, заросшей камышом. На той стороне поймы темнел лес. Дорога ушла вдоль холма, мы топали по целине, забирая вправо, чтобы спуститься не в болото, а у песчаного обрывчика. Низкое солнце светило в спину, длинные тени бежали впереди нас.
— Глядите, — Пепел остановился, дернув шест с корзиной. — Всадники. Вон там!
Точно. От края леса по невидимой тропке ехали всадники. Двое. Трое. Еще один... еще... последними — двое пеших. У того, кто ехал вторым, под черным плащом светился белый налатник. У них были копья, у них были мечи.
— Это они, — выдохнула я. — Перрогварды.
— Один перрогвард, — уточнил Пепел. — Остальные — люди лорда Мавера. Возвращаются...
Кукушонок молча снял шест с плеча. Пепел вытащил палку из веревочной петли и взял ее в обе руки.
Но ведь они просто едут. Люди лорда Мавера и один псоглавый рыцарь.
Просто возвращаются домой...
Он явился ниоткуда. Серебряная молния выметнулась из камышей — прямо на грудь взвившегося свечкой коня. Всадник взлетел распятой куклой, донесся визг, ржание — и низкий, на пределе слышимого, рев, от которого замерзло сердце. Кони вставали на дыбы, темные фигурки разбегались, там и тут замелькали мечи, серебряная молния, вспыхивая веером лезвий, закружилась колесом.
— Малыш! — крикнул Ратер. — Что ж ты делаешь!..
А Пепел вдруг взмахнул палкой — и бросился со всех ног туда, к пляшущим коням, к орущим людям, к мелькающей огненными вспышками карусели. Ратер беспомощно оглянулся на меня — и кинулся следом.
Нет. Их слишком много.
Ратер, Пепел, вы не спасете его. Он безумен, и они его убьют.
Их слишком много.
Певец что-то кричал на бегу, потрясая палкой, Ратер задержался на миг, выдрал по пучку осоки со здоровенными комьями грязи на корнях, и снова засверкал пятками.
Я осталась стоять. В голове было пусто. В груди заболело. Под сердцем родился камень и стремительно начал расти.
Пара испуганных коней мчалась к лесу. Люди в низинке рассыпались, ощетинились оружием. Двое стреляли из луков, держась за спинами мечников, но явно боялись попасть в своих. Мантикор метнулся взад-вперед, выкашивая тростник взмахами хвоста. Взвился на дыбы — из-под передней лапы выросло копье — Аааааррррр! — сотрясся воздух, Малыш переломил древко как былинку. Шарахнулся в сторону реки, потом обратно, прямо на единственного оставшегося верхом. Всадник успел бросить копье — и тут же рухнул вместе с конем под ударом лапы. Эрайн прорвал редкую цепь и огромными скачками понесся к обрыву, наперерез бегущему Пеплу.
Ой, мама, нет!
Пепел, стой!
Я зажмурилась. О, нет, нет...
Ааасссссссс! Шшшшшшссс! Свист стали, еле слышный вскрик. "Сукаааааа!" — орет кто-то далеко-далеко. "Арррррррр!" — грохочет небо.
Земля пошатнулась, воздух вскипел, вспоротый сотней лезвий. В ноздри ударил запах крови, дикий и едкий. Мне казалось, я слышу голос. Не ушами, а всем нутром. Кожей, сердцем, позвоночником. Кто-то звал меня. Кто-то меня звал.
Помогите!
Помогите, повторила я. Кто-нибудь.
Кто-нибудь!
Земля взгорбилась, пошла волнами, словно кто-то встряхнул одеяло. Я замахала руками — как тут устоять, когда саму твердь штормит... Распахнулись бездумно глаза, но не увидели ничего. Мир померк.
Боль оплела корсетом, раздвинула ребра, выпуская на волю колючий камень. Что-то выпорхнуло из меня, распахнуло широкие крылья — и забрало мою душу с собой.
Глава 29
Не забывай меня!
Мир не померк — перевернулся. Черное стало белым, белое — черным, запад налился кромешной тьмой, вымаранное смолой солнце, истекая ядом, подыхало на горизонте, земля подо мной — да, уже глубоко подо мной — засветилась, словно схваченная инеем. И те, что метались внизу, суетились, размахивая оружием, все они были окутаны красноватым ореолом, аурой живого тепла. Кроме одного, длинного, громоздкого, стремительного как горный сель, угольно-черного, в багровых молниевых просверках. Не он влек меня — а дымно-алое свечение плоти, вожделенное, близкое, только руку протяни...
Свист в ушах, гудящий воздух, всполохи мрака, задранная лошадиная морда — оскаленный череп сквозь рыжее марево, чье-то перекошенное лицо, в расширенных глазах — мой крылатый контур. Удар! Лопается под когтями как шкурка переспевшего плода, осколки пурпура, взрыв огненно-алого света, золотые струи, на лицо, на грудь, на руки, жаркое, мучительно-сладостное, до судорог, до крика. Ааааррррррссс! Залитая жаром, сияющим золотом, рассыпая драгоценные капли — взмываю в грифельно-темное небо.
Горло звенит ликующим воплем — мое! Это все мое! Ну не все, ладно, половина — а половина ему, моему черному брату, кстати, почему половина? Он внизу колупается, червяк бескрылый, пусть еще урвет свою половину! Ахаха!
Вниз! Ого, ты бежишь, сгусток живого огня в сизом коконе страха, так ты еще желанней, да! Беги, я быстрее тебя. Эй, не падай! Вжжих! Цепляю когтями тонкую шелуху одежд — вверх, в небо, ах, как полыхает твой ужас! Что? Отрубился? Что за ерунда, иди полежи, потом еще побегаем...
