Илан подумал, что Неподарок никогда не смотрел ему в глаза. Сбоку, в спину — сколько угодно. Но не прямо в лицо. И доктор, по сути, понятия не имеет, что тот думает. Он даже не знает, кто такой этот Неподарок. Бесхозного непослушного раба ему подсунули, потерянного человека, запутавшегося в обстоятельствах, или шпиона, который сам эти обстоятельства путает. Он взял Неподарка за руку и силой отнял тому ладонь от виска.
— Представь себе, что ты свободен, — сказал он рабу. — Что перед тобой открыты все те возможности, о которых ты бы мечтал. Что тогда? Что ты будешь делать?
Неподарок молчал так долго, что Илан подумал: не ответит.
— Зачем? — спросил наконец раб.
— Я понял, что у тебя были планы. Что свобода для тебя не цель, а средство. Объясни мне.
— Справедливость, — в конце концов сипло проговорил Неподарок. — Это несправедливо, что есть богатые и нищие. Что одни аристократы, другие рабы. Что есть бесправные люди и есть те, кто устанавливает свои правила, как захочет. Я бы хотел поступить в Академию Права в Дартаикте. Если нельзя уравнять всех материально, можно хоть что-то сделать, борясь за справедливость на стороне тех, кто сам за себя не может сказать, за таких, как я...
Мышь легонько постучала Неподарка согнутым пальцем по макушке: ну ты и дурак. Илан отвел ее руку.
— Отдай Мыши рецепт, — сказал он. — Если ты не лжешь мне, я перепишу твою судьбу.
Неподарок отнял от головы вторую руку, полез за пазуху и вынул бумажку.
— Идите оба спать, — велел Илан. — Хватит подвигов по непрошеной помощи, Неподарок. Самое тяжелое позади, теперь справятся без вас.
— Из спален всех выгнали драить пустой корпус, — сообщила Мышь. — На свою кровать соваться опасно, поднимут, заставят работать. И жаровни уволокли для большого зала. Но я знаю за прачечной козырное место! Склад одеял и подушек, тепло и сухо. Если интенданту не понадобятся старые подушки для императора, ни один черт тебя там не найдет. Пошли со мной!
— А ты, Мышь?
— Хочу поглазеть, — подпрыгнула она. — Там же император! Говорят, у него в свите даже лошади в золотой парче. Такая, наверное, красота!
Илан улыбнулся. И продолжал улыбаться, глядя им вслед. В этот раз он видел, что Неподарок ему не соврал. Неподарку мало быть просто полным неподарком для доктора Илана или для тех, кто рядом. Он хочет стать занозой для всех, для общества, для аристократии, для любой ошибки в государственном устройстве и для любого промаха стоящих выше по социальной лестнице. Опасная и амбициозная цель, но, возможно, достойная. Отличная реализация для того сдержанного бунта, который внутри Неподарка все время бродит. Место выбрал правильно, Дартаикт — столица Южного Таргена. На севере рабство отменено еще в прошлом веке, северней такой занозе, как Неподарок, делать нечего. Талант быть против и не отступать у него есть, осталась ерунда: получить свободу и добраться до Дартаикта — подумаешь, взять невозможное и перепрыгнуть две с половиной тысячи лиг. По сравнению с тем, что он пережил со всеми своими хозяевами, пустяки.
Одна помощница, Мышь, наслушавшись разговоров кира Хагиннора о возможном конфликте между Ходжером и Хофрой, размечталась остановить войну хотя бы и волшебством, другой хочет торжества идеалов справедливости не где-нибудь в сказочном облачном краю, а прямо тут на земле. Он молод, и мир кажется ему очень несправедливо устроенным. Возможно, самому ему представляется, что он должен упорядочить этот хаос. Как то же самое представляется и доктору Илану. Так что хозяин у них ничуть не лучше. Сам такой. И занятие у него похожее: каждую четверть стражи приходится противостоять чему-то или кому-то, порой с ощущением, что весь мир, вся вселенная против, но мы прорвемся... Тайная лига дураков.
Приглушенный расстоянием и дворцовыми стенами, со стороны города раздался необычный и продолжительный звук. Илан вслушивался в него почти половину сотой, прежде, чем ему удалось понять: это фанфары и барабанный бой в порту. Там рассвет, там начинается новый день. Видимо, государь Аджаннар официально сходит на берег. Прямо со сранья, сказала бы Мышь. Зато день недогосударя Шаджаракты еще не закончился. Во-первых, из процедурной надо выгнать Обморока. В больнице, месте, где делать нечего, кроме как спать, бедный Обморок никак не может выспаться. Во вторых... Из операционной вслед за каталкой с доктором Рауром выходит мать. И сразу к нему.
— По приемному я сегодня назначу другого дежурного, — быстро говорит она. И, отвечая на вопросительный взгляд Илана, тихо продолжает: — Если бы это случилось с тобой, я не смогла бы хорошо тебя зашить. Мне... помешали бы слезы. — Пауза. — Легочное отделение снова на тебе, обязательно зайди туда сегодня.
Илан кивнул. Сегодня. Когда же этот день закончится-то, а?..
А издали уже звучит зычный голос интенданта. Господин интендант, как все, не спит, даже не пробует прилечь, ему некогда. У него утренний доклад руководству: в пустом корпусе непредвиденные сложности. Всякая набранная в штат деревенщина творила там, что хотела, расписала похабщиной стены, поджигала мусор в стенных нишах и зассала несколько стратегически важных углов.
Недогосударю Шаджаракте нужно бы все-таки решиться и побеседовать с госпожой Гедорой о внешней и внутренней политике государства Ардан, о возможных перспективах и вероятных угрозах, но сил на это нет. А доктор Наджед на вопрос, что он думает о Небесных Посланниках Хофры на своей территории, ответит, пожалуй, что сначала только у одного от пребывания на этой территории была задница в синяках после уколов, а скоро и у второго будет. Поэтому Илан поднялся с лавки и побрел искать Обмороку грелку, чтобы тот приложил ее к своим синякам где-нибудь на другой кровати. Процедурная после обхода будет нужна по прямому назначению.
* * *
Разбудили Илана шепот и торопливые шаги. Спор шел о том, что нужно делать: предупредить или не предупредить? Но, прежде, чем он открыл глаза, дверь тихо щелкнула и затворилась. Кого-то решили не предупреждать, возможно, его самого. Ну и ладно. Не привыкать к сюрпризам. Он повернул голову, оглядел палату. Никого. За окном свет, похожий на послеполуденый. Небо бледное, в темных перьях и обрывках штормовых туч, летящих по ветру, спасибо острову Ишуллану за стекло, сквозь которое видно. Значит, в госпитале обед, и Эшта с Адаром должны быть в столовой. Илан полежал пару сотых, не понимая, выспался он или нет. Скорее, нет, но встать и работать способен. А, если попасть в столовую, пока там все горячее, и выпить чаю покрепче, возможно, жизнь совсем наладится.
Он сел, потянулся, заложив руки за голову, задумался о плане на ближайшую четверть стражи: сначала в дезинфекцию, вымыться, переодеться, причесаться, окончательно проснуться, пройти по отделению, успеть на обед вместо завтрака, принять у Гагала сдачу долга по дежурству... А-а, едрическая сила. В пустом корпусе для него готовят трон.
Дверь снова щелкнула и открылась, на пороге возник Адар, под локоть с ним его более молодая копия, сын. Офицер береговой охраны господин Аюр. От госпожи Мирир в облике ровным счетом ничего, словно сделан по трафарету Адара. Идеально причесан, безукоризненно одет, ни пятнышка на воротничке белоснежной рубашки, ни лишней складки на сером форменном кафтане. Образец, если бы не правая рука в черном шелковом платке на перевязи. Лицо строгое и жесткое, глаза ледяные, безразличные, хоть и пришел выразить заботу, любовь и почтение к отцу. От лица и прямой фигуры веет холодом, словно от мраморного столба. Почему-то сразу видно, что человек этот всеми силами тела и души делает Карьеру. Именно так, с большой буквы. И ему нетрудно, задача по нему, главное — держать спину и лицо.
Илан вспомнил комнатку дома в Старом квартале, кровь и пепел на полу, перевернутую мебель, смазанный кровавый след на лестнице, мертвое тело Номо, сорванную с петель калитку. Вспомнил запах старого тряпья и клопомора. А как выглядел и чем занимался в префектуре этот безупречный каменный столб с чужим лицом, он почему-то не помнил. Всегда ходил позади Джениша, кажется. И молчал. Да, такой стихов не пишет, им можно гордиться. Потом Илан понял, как выглядит сам: взлохмаченный, полувыспавшийся, босиком и в мятой госпитальной рубахе, непоправимо далекой от изысканной белизны.
Сабли у Аюра на боку нет, кортика тоже, пояс простой, без цепочки и пряжек. Право носить в городе оружие у офицеров береговой охраны определенно имеется, но требований постоянно быть при оружии ни жизнь, ни начальство к ним не предъявляет. Город не дозорная служба, не обязательно пугать и смущать людей вооруженным до зубов видом, когда ты в увольнении. Медленный кивок Илану, момент узнавания в глазах, без радости от встречи, без тепла, без воспоминаний об общем прошлом, и снова твердое, непроницаемое выражение. Или маска. И вдруг у Аюра дернулся в сторону угол рта. Непроизвольно, словно тик.
Господин Аюр отпустил локоть отца, с преувеличенной вежливостью склонился и произнес ровным, ничего, кроме стеклянной вежливости, не выражающим голосом:
— Государь.
Был бы на его месте сейчас кто-нибудь другой, Илан сказал бы ему: 'Пожалуйста, не нужно кривляться'. Что сказать идеальному господину Аюру, он не знал. Побарабанил пальцами по раме кровати, под сползшей простыней. Вообще не понимал, что следует ответить. Аюр был первым, кто с ним так поздоровался. Не просто первым на арданском берегу, а вообще первым в жизни. И что это было со стороны Аюра — лесть, уважение, формальность, недомыслие — он не мог разобрать. Следует ли ему с сегодняшнего дня привыкать к такому обращению?..
— Не нужно надо мной издеваться, — все-таки произнес задуманное Илан.
На долю мгновения у господина офицера недоуменно вздернулась бровь. Он вел себя всерьез и издеваться даже не думал, а теперь не понял, что сделал не так. Он замер у двери, в воздухе повисла неловкость. Илан встал, взял в руки госпитальный кафтан немаркого темно-коричневого цвета и стал застегивать костяные пуговицы. Аюр пребывал в состоянии 'не знаешь, что делать — не делай ничего'. Илан счел нужным спросить:
— Как вы себя чувствуете, господин Адар?
— Лучше. Правда, серьезно лучше, — старый инспектор откинул со своей кровати одеяло и вынул из-под подушки полотняный мешочек. — Мне помнится, вы спрашивали, где лекарства, которые вы оставляли нам тогда... в Холодном переулке. А я забыл, куда они делись. Совсем старик я, забываю... Мой сын, господин Аюр, принес их.
И Илану в подставленную ладонь вложили три склянки. Пустую, полупустую и полную. Господин Аюр кашлянул от дверей, напомнив о себе.
— Прошу меня простить, — произнес он бесстрастным голосом. — Отец поставил меня в известность, что вы интересовались судьбой лекарств. Надеюсь, ничего страшного не случилось от того, что я выпил ваши капли. У меня открылась старая рана из-за непогоды. Очень болела рука, поэтому я не думал, что ими нельзя воспользоваться. Ведь мы заплатили за лечение.
— Не поймите меня превратно, — повернулся к нему Илан, под горло застегнув кафтан, хотя никогда так не делал. — Это серьезные лекарства, для непростых случаев. Я не предлагаю их каждому встречному от насморка или кошачьих царапин. Рецептурные препараты, они выдаются под роспись. Нет, конечно же, ничего страшного нет в том, что вы выпили... — он посмотрел на пузырьки, — болеутоляющее и немного снотворного. Просто мне нужно знать, что с ними происходило без моего присмотра. Благодарю, что не отправили их в мусорную кучу или не отдали друзьям для самолечения.
Аюр снова поклонился. И остался стоять у двери истуканом, ожидая, когда доктор, вернее, государь, наконец, соберется и выйдет. Илану было неудобно приводить себя в порядок под его взглядом, но он перетерпел. Слова 'что на самом деле произошло на 'Итис'?' и 'позвольте, я посмотрю вашу руку' оставил при себе. В коридоре у первого же пятна света под потолочным окном возле фельдшерского поста раскрыл ладонь и пристально посмотрел на пузырьки. Обезболивающее — пуст, снотворное — половина, ниторас — целый. Не доверяя глазам, открыл на ниторасе крышечку, вытряхнул на руку тягучую каплю. Нет, не долито водой, не подменено ничем другим. Действительно, ниторас. Именно столько, сколько было во флаконе, точно по мерным рискам. Номо хватило бы почти на декаду, но ни грана не взято.
Что же за ерунда опять? Версия рухнула. Не Аюр напоил Эшту пьяным грибом. Тогда получается, не он и руку ему отрубил. Зря Намур надеется на следовательские таланты Илана. Как был тот недоучкой при Джате, так и остался. Что ни придумает, все не то. Есть ли связь между Аюром, ранением и смертью Номо, Палачом, Адаром и 'Итис' или ему мерещится?
Бросить все к хвосту хвостов и пойти сесть на укрытый парчой трон. И чтобы парча обязательно золотая, как Мышь любит. Сидеть и учиться принимать поклоны и обращения по церемониальному канону. Все эти на три щелчка с отведенным локтем и задержанным из уважения дыханием, чтобы не оскорблять своим бренным существованием вечного царя. В одном только доктор Илан соответствует дворцовому канону: не знает, сколько ему лет и когда он родился. У истинного царя нет ни рождения, ни смерти. Он дан Ардану, как воздух и вода, он просто есть, был и всегда будет. А если перейдет в иной мир по каким-то незначительным причинам, его выпотрошат, забальзамируют и спрячут в гробнице отдыхать от дел, и он по-прежнему был, есть и будет. Навсегда. Гадость какая.
С другой стороны... Рука-то у Аюра действительно ранена. Но была ли рана получена в стычке с Палачом, как Илан предположил? Мог ли такой идеальный офицер, как господин Аюр, совершить что-либо противозаконное и с непроницаемым лицом врать про старую рану и непогоду? Следовало предложить взглянуть на его руку, хоть и было чувство, что Аюр отказался бы от помощи. То, что Илан его почти не помнит по делам в префектуре, не значит, что сам Аюр не помнит Илана. Для кого учеба у Джаты повод доверять, а для кого — наоборот.
И лишь выйдя за пределы хирургического отделения Илан понял, что пока он спал недолгие полторы стражи, госпиталь превратился в балаган, шалман и свалку.
По главной лестнице носились люди. Вверх — насколько можно быстро, вниз — и вовсе вскачь, одним прыжком через три ступени. Никого из этих людей Илан никогда раньше не видел. С собой у них были коробки, тюки, мешки, свертки из одежды и каких-то тряпок. Один тащил арфу и кричал грубым голосом: 'Посторонись!' — словно портовый возчик, другой, высоко подняв руки, нёс пар шесть дорожных сапог в разворачивающейся на ходу холстине, вьющейся за ним сзади, третий на бегу прижимал к себе мехи для раздувания жаровни, четвертый чуть не рассыпал стопку вышитых подушек, и так далее. Некоторых плохо держали ноги, но не потому, что они были пьяны, а потому, что после месяца на палубе сложно ровно стоять на поверхности, которая под тобой не качается. Люди хватались за перила и друг за друга, сталкивались, роняли вещи, а какая-то женщина понукала их визгливо: 'Скорее, скорее, идиоты!' Неосмотрительно подойдя поближе, чтобы полюбопытствовать, что это за гонки с хламом наперевес, Илан был схвачен одним из не вписавшихся в поворот от дверей к перилам. Наверное, Илан даже рот открыл от удивления , потому что обратились к нему словами: 'Что вылупился, деревенщина? Либо помогай, либо не торчи на дороге!' Безупречный столичный выговор. Сколько Илан ни работал над своей речью на Ходжере, так красиво и правильно по-таргски он сам до сих пор говорить не мог, все равно его выдавал мягкий арданский акцент и протяжные гласные. Он потряс головой, пытаясь прогнать наваждение, но оно не ушло, только усилилось хлопнувшей с размаху огромной входной дверью и вскриком человека, которому дверь поддала по пяткам, и Илан скорее бросился в дезинфекцию.
