Узнавши о катастрофе, постигшей его недругов едва ли не у него на глазах, Колумб был глубоко потрясен; собственное спасение представлялось ему почти чудом. И его сын Фернандо, и достопочтенный Лас Касас усматривали в этом событии божью кару, из тех, что временами насылаются на смертных в воздаяние за грехи. Они отмечают то обстоятельство, что из всей поглощенной разъяренным морем эскадры продолжало плаванье и достигло порта назначения то единственное маленькое судно, которое везло принадлежавший Колумбу груз. Беда, однако, как часто случается, вместе с виноватыми не пощадила и невинных: страшную судьбу Бобадильи и Рольдана разделил и находившийся с ними на одном корабле Гварионекс, плененный касик Веги.
Глава 2
Плаванье вдоль побережья Гондураса
(1502)
В течение нескольких дней оставался Колумб в Пуэрто-Эрмосо, пока велась починка судов, а моряки отдыхали и приходили в себя после недавней бури. Едва он покинул эту гавань, как новый шторм вынудил его искать укрытия в порту Жакмель, или, как его называли испанцы, Пуэрто-Брасиль. Отсюда он вышел 14 июля, намереваясь наконец достигнуть Terra Firma. Ветры совершенно улеглись, и он плыл, повинуясь морским течениям, пока не оказался вблизи каких-то островов у берегов Ямайки; родников на этих островах не нашлось, но моряки добыли воду, выкапывая ямы прямо в песке на берегу.
По-прежнему стояло безветрие, и те же течения привели его к группе островков близ южного побережья Кубы, которую он еще в 1494 году окрестил Садами. Не успел он стать на якорь в этом архипелаге, как внезапно поднялся попутный ветер, и ему пришлось, пользуясь им, лечь на ранее намеченный курс. Путь он теперь держал на юго-запад и по прошествии нескольких дней, 30 июля, открыл небольшой, но гористый остров, многообразием произраставших на нем деревьев доставлявший отраду глазам. Там было множество могучих сосен, и поэтому Колумб нарек его Исла-де-Пинос* (* Т.е. "сосновый" (исп.)), впрочем, более известно его индейское имя — Гуанага, которое распространилось и на несколько окружающих его мелких островков. Находятся они всего в нескольких лигах от берегов Гондураса, к востоку от большого залива с тем же названием.
Аделантадо на двух лодках с большим числом людей высадился на главном острове, который оказался весьма плодородным, сплошь покрытым растительностью. Туземцы походили на жителей других островов, тааько лоб у них был поуже. Находясь на берегу, аделантадо увидел огромных размеров каноэ, приближавшееся к острову. Похоже, оно преодолело большое расстояние. Каноэ поражало своей величиной — в нем было восемь футов в ширину, а длиною оно равнялось галере, хотя и было сделано из цельного древесного ствола. Посередине его размещался навес или шалаш из пальмовых листьев, похожий на те, что сооружают на гондолах в Венеции, достаточно плотный для защиты от солнца и дождя. Под этим укрытием восседал касик с женою и детьми. На веслах сидело двадцать пять человек, и в каноэ находилось все, что производят земля и люди в тамошних краях. Этот челн пришел, по-видимому, из страны Юкатан, откуда до этого острова было около сорока лиг. Индейцы в каноэ не выказали боязни перед испанцами и охотно поплыли борт о борт с каравеллой Адмирала. Колумб пришел в восторг, получив сразу, не прилагая усилий и не подвергаясь опасностям, образчики всего того, чем богата эта часть Нового Света. Груз каноэ он осмотрел с великим любопытством и вниманием. Среди утвари и оружия, подобных виденным уже в обиходе туземцев, он обнаружил и иные, более совершенные. Были там топорики для рубки деревьев — не каменные, но медные, а также и деревянные мечи с канавками по обеим сторонам, в которые посредством шнуров из рыбьих кишок были накрепко заделаны острые кремни, сходные с теми, какими, как позднее стало известно, пользовались в Мексике. Были там медные колокольчики и иные предметы из того же металла, а также примитивные тигли для его плавления, разнообразные сосуды и утварь, искусно выполненные из глины, мрамора и твердого дерева, полотнища и накидки из окрашенной в различные цвета хлопковой ткани, большое количество какао и дотоле неизвестные испанцам плоды, которые, как они вскоре узнали, высоко ценились у туземцев, употреблявших их и в пищу, и в качестве денег. Был также напиток, получаемый из маиса и напоминающий пиво. Пища туземцев состояла из маисового хлеба и многочисленных корней, таких же, как у жителей Эспаньолы. Из всех этих предметов Колумб отобрал те, образчики которых счел нужным послать в Испанию, в обмен за них отдавая, к полному удовлетворению индейцев, европейские безделушки. Оказываясь на борту испанских кораблей, в окружении столь непохожих на них пришельцев. Туземцы не проявляли ни изумления, ни страха. Женщины носили накидки, в которые заворачивались так же как мавританки Гранады, а мужчины — хлопковые набедренные повязки. И те, и другие явно придавали больше значения одежде и проявляли больше стыдливости, чем все виденные до тех пор Колумбом обитатели Нового Света.
Эти обстоятельства, так же как и преимущества их орудий и прочих изделий, говорили, по мнению Адмирала, о том, что он вступает в окрестности более цивилизованных стран. Он попытался получить от индейцев более определенные сведения о местностях, находящихся поблизости, но они говорили на языке, незнакомом его переводчикам, и он не мог вполне понять их. Из их сообщений как будто следовало, что они путешествуют из некоего богатейшего и процветающего края, расположенного на западе. Они старались внушить испанцам, что эта страна изобильна и великолепна, и настоятельно советовали отправиться в том направлении. Блажен был бы Колумб, последуй он этому совету! Через день-два он достиг бы Юкатана, за этим неизбежно последовало бы открытие Мексики и других цветущих стран Новой Испании, он вышел бы и к Южному океану; целая цепь величественных открытий придала бы новый блеск его славе, и в преклонные свои годы он не вкусил бы забвения и тяжких разочарований.
Однако все помыслы Адмирала были сосредоточены на поисках пролива. Поскольку страны, описанные индейцами, лежали к западу, он решил, что сможет без труда найти их и позднее, двигаясь с пассатами вдоль побережья Кубы, которая должна была, по его убеждению, соединяться с этими странами. Теперь же он намеревался идти к материку, горы которого виднелись в южном направлении на небольшом расстоянии. Затем, следуя вдоль суши на восток, он надеялся рано или поздно добраться до того места, где она отделена от берега Парии искомым проливом; пройдя по нему, он полагал вскоре достичь Островов Пряностей и богатейших областей Индии.
Еще тверже Адмирал вознамерился плыть на восток, когда дознался от индейцев о богатых золотом местностях, расположенных в этом направлении. Многие из сведений, собранных Колумбом при общении с индейцами, получены были им от некоего старика, более сведущего, чем остальные. Этот человек обладал, по-видимому, мореходным опытом; Колумб решил использовать его в качестве проводника и удержал при себе, спутников же его со многими дарами отпустил.
Покинув остров Гуанага, Колумб направился к югу, в сторону материка, и пройдя несколько лиг, подошел к мысу, которому дал имя Кахинас — по туземному названию плода деревьев, во множестве росших на нем. В наше время он зовется мысом Гондурас. Здесь в воскресенье 14 августа аделантадо высадился на сушу вместе с капитанами каравелл и многими моряками, чтобы присутствовать на мессе, которую отслужили с большой торжественностью под деревьями, прямо на берегу, как то совершалось по благочестивому обычаю Адмирала всегда, когда позволяли обстоятельства. Семнадцатого числа аделантадо снова высадился милях в пятнадцати оттуда, на этот раз в устье реки; на берегу он развернул знамена Кастилии и именем католических величеств вступил во владение этой страной. Река, благодаря этому событию, получила название Рио-Посесьон (река Владения).
На этом месте собралось более сотни индейцев, они принесли хлебы и маис, рыбу и домашнюю птицу, овощи и разнообразные плоды. Все это они сложили как дары к ногам аделантадо и его спутников и, не произнеся ни слова, отошли на некоторое расстояние. Аделантадо распорядился раздать им безделушки, чему те были весьма рады и на следующий день снова появились на том же месте, в еще большем числе и с более обильными подношениями.
У жителей этих земель лбы были выше, чем у островитян. Говорили они на различных наречиях и отличались друг от друга манерой украшать себя. Некоторые ходили совсем нагими, на тело они с помощью огня наносили изображения животных. Другие носили повязки на бедрах или короткие хлопковые куртки без рукавов; у некоторых на лицо свисали пучки волос. Вожди их щеголяли в белых и крашеных хлопковых шапочках. Наряжаясь к праздникам, они красили лицо в черный цвет, наносили на него разноцветные полоски или рисовали круги вокруг глаз. Старый индеец-проводник уверял Адмирала, что многие из них — людоеды. В одном месте побережья туземцы проделывали в ушах отверстия, отчего те безобразно растягивались, поэтому испанцы называли эту область Коста-де-ла-Ореха, или "Берегом Уха".
От Рио-Посесьон Колумб продвигался вдоль побережья, ныне именуемого Гондурасом, с трудом преодолевая противные ветры и борясь с течениями, гнавшими с востока воду, словно бурная река. Идя галсами, он нередко на одном из них терял расстояние, завоеванное напряженными усилиями на двух предыдущих, и случалось, за день одолевал едва две лиги, а более пяти не прошел ни разу. На ночь он становился на якорь у берега, боясь плыть в темноте вдоль незнакомой земли, но напор прибрежных течений зачастую вынуждал его оставаться в открытом море. Все это время погода стояла такая же, как у побережья Эспаньолы, и продолжалось это больше шестидесяти дней. Почти беспрестанно, говорит сам Адмирал, небеса потрясали бури, шли проливные дожди, а гром и молнии, казалось, предвещали конец света. Те, кому хоть немного знакомы тропические ливни и неистовые грозы, не сочтет преувеличением Колумбово описание штормов, которые обрушились на его флотилию. Под напором стихии в бортах судов расходились швы, рвались паруса и снасти, а провизия портилась от дождевой и морской воды. Моряки обессилели от трудов и терзались тревогой. Они по многу раз исповедовались друг другу в грехах и готовились к смерти. "Много бурь повидал я на своем веку, но ни одна не была столь неистовой и не длилась так долго" — пишет Колумб, припоминая все те следовавшие друг за другом бури, что довелось ему перенести за два с лишним месяца с тех пор, как ему отказали в укрытии в порту Санто-Доминго. Почти все это время он жестоко страдал подагрой, и эти страдания усугублялись тревогой и озабоченностью судьбой экспедиции. Болезнь не помешала ему исполнять свои обязанности; на корме для него соорудили небольшую каюту или хижину, откуда, даже будучи прикован к койке, он мог наблюдать за происходившим на корабле и управлять действиями флотилии. Не раз был он столь плох, что помышлял о близости конца. Особое беспокойство вызывали в измученной душе мысли о его брате-аделантадо, которого вовлек он в экспедицию против воли и которому поручен был наихудший из кораблей. Он горевал и о том, что взял в поход своего сына Фернандо, подвергнув его в столь нежном возрасте таким тяготам и невзгодам, хотя юноша переносил их с мужеством и твердостью ветерана. Часто обращался он в мыслях и к своему сыну Диего, сокрушаясь над бедами и горем, могущими постигнуть того в случае его смерти.
Наконец, преодолев в течение более чем сорокадневного многотрудного пути после мыса Гондурас около семидесяти лиг, добрались они до крутого поворота берега прямо на юг, и сразу ветер сделался для них благоприятным, а плаванье больше не встречало препятствий. Обогнув новый мыс, корабли устремились вперед с наполненными ветром парусами, и души путешественников воспрянули. Адмирал в ознаменование нежданного избавления от опасностей и тягот нарек этот мыс Грасьяс-а-Дьос, то есть Благодарение Богу.
Глава 3
Плаванье вдоль Москитного берега. Встречи с туземцами Кариари
(1503)
Оставив позади мыс Грасьяс-а-Дьос, Колумб направился прямо на юг, вдоль берега, называемого ныне Москитным. Суша здесь являла разнообразные виды, то суровые, со скалистыми мысами, далеко выступающими в море, то зеленые и пышные, богатые многоводными потоками. В реках произрастали огромные тростники, подчас толщиною с человеческое бедро, водились в изобилии рыба и черепахи, по берегам грелись на солнце аллигаторы. Повстречалась на пути Колумба и россыпь из двадцати островков, на берегах которых путешественники видели деревья с плодами, напоминавшими лимоны, отчего Адмирал наименовал эти острова Лимонарес.
Пройдя вдоль этого побережья около шестидесяти двух лиг и испытывая большую нужду в дровах и воде, 16 сентября эскадра стала на стоянку поблизости от устья полноводной реки, и вверх по ней на поиски припасов было отряжено несколько шлюпок. При их возвращении обратно на море вдруг поднялось волнение; морская вода ворвалась в русло реки и, столкнувшись с пресным потоком, вызвала сильнейшее завихрение; одна из шлюпок пошла ко дну, и все, кто в ней был, погибли. Прискорбное это событие повергло в мрачное настроение моряков, и без того удрученных и измученных перенесенными невзгодами, и Колумб, разделяя их уныние, реку зловещим именем Рио-дель-Десастре, или рекою Злосчастья.
Покинув это бедственное место, флотилия несколько пней плыла вдоль берега, пока Адмирал, видя, что корабли его неисправны, а люди обессилены борьбою со стихией, не бросил якорь 25 сентября между небольшим островом и материком, как оказалось, в весьма удобном и привлекательном месте. Островок весь порос кокосовыми пальмами и банановыми деревьями, а также деревьями, которые из-за их нежных, ароматных плодов Колумб принимал за произрастающие в Индии.
И плоды, и цветы, и пахучие кустарники этого острова издавали сладчайшее благоухание, вследствие чего Адмирал наименовал его Уэрта, или Сад. У туземцев он назывался Кирибири. На материке, не более чем в одной лиге от острова, на берегу чудесной реки находилось индейское селение Кариари. Вся окрестная местность была покрыта сочной зеленью и живописно разнообразилась холмами и лесами, в которых росли деревья такой высоты, что, по словам Лас Касаса, казалось, будто они достигают верхушками небес.
Туземцы, увидев корабли, вышли толпою на берег, вооруженные луками и стрелами, дубинками и дротиками, готовые защищать свои земли. Однако ни в тот день, ни в следующий испанцы не пытались высаживаться, они оставались на кораблях, занимаясь их починкой, просушивая и проветривая подпорченный провиант и отдыхая после утомительного перехода. Когда дикари увидели, что пришельцы, появившиеся у их берегов столь небывалым образом, не имеют враждебных намерений и не причиняют им зла, от их ожесточенности не осталось и следа, ими овладело любопытство. Они подавали различные знаки дружелюбия — махали, как знаменами, своими накидками, жестами приглашали испанцев сойти на берег. Осмелев еще более, они стали бросаться в воду и подплывать к кораблям, протягивая свои хлопковые накидки, туники и украшения из низкосортного золота, называемого гуанином, которые они носили на шее. Адмирал, однако, запретил торговлю с ними, а велел лишь делать подарки, ничего не беря взамен: он хотел создать у туземцев благоприятное представление о щедрости и бескорыстии белых людей. Гордость дикарей, однако, была ущемлена отказом принять подарки, они увидели в этом пренебрежение к их изделиям. И решили отплатить тою же монетой — проявив безразличие к европейским товарам. Вернувшись на берег, они связала вместе все, что получили от испанцев, и оставили у самой воды, где те наутро и обнаружили свои подарки. Видя прежнее нежелание пришельцев сойти на берег, туземцы всячески старались завоевать их доверие и рассеять подозрительность, которую могла вызвать их воинственность. Когда однажды к берегу стала осторожно приближаться посланная за водой шлюпка, из гущи деревьев появился почтенный возрастом и внешностью индеец, он нес прикрепленный к концу древка флаг в знак мира, а за ним шли две девочки — одна лет четырнадцати, другая лет восьми — с украшениями из гуанина на шее. Он подвел их к лодке и передал испанцам, показывая жестами, что пришельцам предлагается держать их у себя заложницами, пока они будут на берегу. После этого испанцы в полной безопасности совершили вылазку на сушу и наполнили свои бочонки, а индейцы держались в отдалении, стараясь ни словом, ни движением не вызвать недоверия. Когда моряки собирались отчалить, старый индеец стал убеждать их знаками взять девочек с собой на корабль и не хотел принимать отказа. Оказавшись на корабле, девочки не выказали огорчения или тревоги, хотя окружавшие их здесь люди должны были внушать им страх и недоумение. Колумб из щепетильности старался не обмануть оказанное ему доверие. Отменно угостив юных гостий, одарив их одеждой и различными украшениями, он велел отвезти их на берег. Однако уже наступила ночь, и берег был пуст. Пришлось вернуться на корабль, где девочки и остались до утра под надзором самого Адмирала. А наутро они были возвращены своим соплеменникам. Старый индеец встретил их с радостью и выразил живейшую благодарность за милостивое обращение с ними. Вечером, однако, когда шлюпки подошли к берегу, девочки появились снова в сопровождении множества других дикарей и возвратили все полученные подарки, ни за что не соглашаясь оставить у себя ни одного из них, хотя вещи эти, несомненно, обладали в их глазах огромной ценностью, — столь глубоко было оскорблено достоинство туземцев отказом белых людей принять их дары.
