"Хе... хе... хе..."
Бессмысленно тихо смеялась явно ничего не понимающая женщина. Девочка же в ужасе не могла вымолвить ни слова ещё долгое время, но затем все же выдавила из себя.
"Ма... ма?"
"И не только она."
Тут же с улыбкой появился я в поле зрения малышки.
"Да ты не стесняйся, заходи."
Тут же рассмеялся я, глядя на её изумленное и испуганное лицо. Послушанная моему приказу, на трясущихся ногах девочка вошла внутрь каюты — а я закрыл за нею дверь. Время на игры ещё было, поэтому неудивительно, что уже через пару минут малышка плакала передо мной, глядя на меня миленькими глазками.
"Я маленькая шлюха. Я люблю быть шлюхой. Я должна быть шлюхой. Вас приветствует шлюха."
Со стоячими слезами на покрасневших глазах, с очень жалким выражением лица распиналась передо мной голая девочка. Руки малышки были опущены к её промежности — во время своей речи девочка старательно ублажалась себя.
"Я шлюха. Я маленькая шлюха."
Глядя на её униженность, я рассмеялся.
"Хорошо, шлюха. Принеси мне кнут."
Сразу вслед за этим строго посмотрел я на девочку, как та сразу же, развернувшись, на четвереньках пулей полетела в конец комнаты. Порыскав там среди груды вещей, уже через пять секунд девочка бегом вернулась ко мне, покрасневшая и сжимающая в зубах кнут.
"Другой кнут. Неужели ты настолько тупая, что не можешь понять этого?"
С улыбкой глядя на то, как в испуганных, нет, в обреченных от ужаса глазах малышки появляются слезы, я едва подавил желание рассмеяться.
"Ладно, плевать. Развлекай меня."
Взяв изо рта девочки кнут, приказал я.
"К-как вас р-развлечь, с-сэр?"
Дрожа, с испугом глядя на меня спросила девочка.
"Хм... Даже не знаю... Танцуй на одной ноге."
Не медля ни секунды, малышка тут же встала и принялась танцевать на одной ноге — весьма неуклюже, должен признать.
"Пой."
Приказал я вслед за этим, и девочка, так же не медля, начала петь. Пела она какую-то глупость, я даже не стал вслушиваться в слова. Вместо этого я взмахнул кнутом, прохаживаясь им по ножкам девочки. Ощутив боль та взвизгнула, но не прекратила танцевать и петь. Я рассмеялся, и девочка, не сводящаяся с меня взгляда, заметив это, неуверенно улыбнулась в ответ.
"Ладно. Теперь сядь на бутылку."
Бросил я к её ногам большую бутылку из под шампанского, найденную мною в этой же каюте. Без лишних слов малышка прекратила петь и, установив брошенную мною бутылку под собой, стала примериваться к ней.
"Падай."
Ехидно приказал я, и тут же, со стоном боли девочка резко упала на бутылку, до конца насладившись на неё. Кажется, в попке девочки что-то при этом лопнуло, потому что из её щели по её ногам потекла ярко-красная кровь. Выражение боли и унижения, вперемешку с ужасом на лице девочки было непередаваемым.
"Теперь лижи мои ботинки."
Отдал я новый приказ, и крошка тут же, превозмогая боль, упала на четвереньки — при этом крепко застрявшая в её заднице бутылка поднялась вверх, после чего девочка враскорячку подползла ко мне и опустила своё лицо вниз, к моим ногам. Однако, едва крошка принялась за дело, как на моей руке задергался будильник, свидетельствующий о том, что моё время вышло.
"Черт, уже пора?"
Старательно вылизывающая мои ботинки малышка украдкой подняла голову вверх, посмотрев на меня, глядящего на наручные часы. Заметив это, я снисходительно посмотрел на неё вниз.
"Не бойся, я о тебе не забыл. Как я уйду, сядешь перед дверью на колени и будешь послушно ждать меня, мечтая о том, как я буду издеваться над тобой, когда прийду. Чем больше ты будешь думать об этом, тем больше тебе будет это нравится. Наслаждайся, маленькая шлюшка."
С этими словами я покинул каюту, выбранную мною случайно, и направился прямо в обеденный зал.
На момент, когда я туда пришёл, свадебная церемония была уже в самом разгаре. Об этом свидетельствовала как толпа, бурно рукоплещущая овациями, как и муж и жена, улыбающиеся друг другу, сплетающие свои губы в поцелуе, так и прочие очевидные вещи. Невеста действительно была прекрасна — красивое лицо, стройная фигурка, округлый животик, носящий в себе ребёнка, большие груди, ломящиеся от находящегося в них молока. "Хорошая игрушка", подумал я с улыбкой, направляясь прямиком к алтарю.
Веселье и радость были повсюду в воздухе... до моего прибытия. Едва же я вошёл в зал, как люди почти сразу перестали веселиться и радостно кричать. Со страхом в глазах глядя на меня, смело идущего к алтарю, они все тут же замолкли — как никак я уже показал всем силу своего заявления о том, что я "превращу всех в свои игрушки". Не зря же уже второй день за мной ходит свита из кучи шлюшек.
"Добрый день, я..."
Подойдя к алтарю вплотную, начал я, тот, на которого были направлены все взгляды людей, находящихся здесь, но прервался, а, вернее, меня прервали.
"Убирайтесь! Пошли прочь от моей семьи!"
Голосом, полным ненависти и злобы, за которыми отчетливо был виден страх, ярко поприветствовал меня мужчина в свадебном костюме, своей спиной заслоняя от меня свою невесту, в чьих глазах тоже можно было прочитать страх и удивление. Сперва слегка ошарашенный таким резким отпором, уже через секунду я снова улыбался как ни в чем не бывало. И правда, такой реакции следовало ожидать в первую очередь, не стоит из-за этого беспокоиться зря. Легче просто это проигнорировать.
"Ну зачем же так сразу грубо..."
Сделал обиженное лицо я, после чего подмигнул мужчине, переведя взгляд на его невесту.
"Я же всего-навсего лишь хотел украсть вашу жену."
* * *
"Мууу!"
"Черт возьми, все же у тебя самые мягкие и упругие сиськи из всех, которых я видел и тискал."
"Муу?"
"Да, я не вру."
"Муууу!"
"Ой, прости. Это было больно? А что, если я тогда сделаю так?"
"МУУУ!!!"
"Ха... прости-прости. Не удержался."
Я сидел рядом с женщиной, в единочасье ставшей моей игрушкой, и с улыбкой на лице щипал её грудь. Было весело, мне искренне было приятно смотреть на её смазливое личико, морщащееся в боли, на слёзы, стекающие по её щекам и подбородку. Женщина плакала и мычала, выла и ещё раз мычала, но не прекращала удерживать своими стройными ручками свои массивные сиськи, с которыми я играл. Разумеется, я пользовался этим на полную катушку, не стесняясь ни в чем. Сперва свинка, потом курица, потом корова — я менял её сознание под себя и заставлял её делать с собой и своим надутым животом очень интересные вещи. Неудивительно, что потому-то эта сучка принесла мне так много оргазмов, в какой-то момент мне даже показалось, что я на самом деле влюбился в её большие дойки и непревзойдённую внешность. Разумеется, это было именно что "всего лишь показалось", но я ведь все же играл с ней вот уже вторую неделю и мне все ещё не надоело. А это что-то да значит, верно? Или все же нет?
С момента моего прибытия на корабле прошло без малого три недели. За это время я уже успел довольно качественно повеселиться почти со всеми пассажирами Вольной Девы, тщательно обработав умы и сердца. Успел поиграться я весьма... неплохо. Несмотря на небольшое сопротивление, выраженное в излишней шумливости своих игрушек, все проходило отлично. Можно даже сказать, что мне отчасти нравился шум, исходивший от обреченных повиноваться моей воле людей. Примерно как кабанчик визжит перед лицом волка. Хмыкнув, я с улыбкой вспомнил недавние события, одновременно выкручивая большие соски своей любимой игрушки.
Громче всего было по началу. Примерно до тысячи порабощенных пассажиров.
"Немедленно отпустите меня! Вы не знаете, с кем вы связались!"
"Это что, похищение? Что вы делаете?"
"Уберите от меня свои руки, отпустите меня!"
"На помощь! Помогите!"
Каждый раз, когда я, используя свою силу, простой командой звал в уединенный уголок свою новую жертву, почти всегда происходила сцена с подобными криками. Это было понятно, ведь те, кого я забирал, почти никогда не возвращались, а если и возвращались, то это уже были... скажем так, это уже были не совсем они. И мои жертвы, в основном женщины, это понимали. Понимали то, с теми, кого я забираю, то что-то происходит. Этого бы не понял только идиот, если на чистоту, так что это совсем не странно.
Странно лишь то, что они — все мои жертвы — не понимали того простого факта, что никто не прийдет, да и не смог бы прийти им на помощь — это просто-напросто было запрещено моим игрушкам стоящими в их головах барьерами. Ни одна моя кукла не могла помочь другой, как бы сильно не захотела, таково было правило моей небольшой игры. Однако это не мешало ягнятам, ограниченным по перемещению на корабле, с неким страхом и облегчением смотреть на то, как я утаскиваю очередного человека за собой, лишь бы не их. Не все, конечно, смотрели на меня с таким взглядом, но таких людей было большинство. Радость от того, что в этот раз выбрали не их... так мило.
Конечно, я не говорю, что обязательно все жертвы громко кричали. Были и молчаливые особы, которые с гордостью стискивали зубы, когда я звал их за собой. Впрочем, они ничем не отличались от тех других, что кричали по дороге в закоулки корабля. Ведь пускали слюни и стонали от оргазмов они точно так же, как и все.
Одну из таких молчаливых женщин я зажал в углу возле обеденного зала. Задрав майку, я щипал и кусал грудь своей неожиданно закричавшей молчаливой жертвы до тех пор, пока мне это не надоело, после чего благородно удалился, предварительно отредактировав сознание дамы по своему усмотрению. На следующий день я нашёл женщину на том же месте.
Едва меня завидев на этот следующий день, женщина мгновенно потеряла контроль над своим мочевым пузырем, одновременно с тем потеряв контроль и над своим кишечником тоже; устлав весь пол перед собой своими экскрементами, вместе с тем она умудрилась начать умолять меня униженными просьбами поиграть с её грудью, умолять меня, цитирую "уничтожить её сиськи". Проходя мимо, я не смог отказать себе в желании, и потому звонко ударил женщину ладонью по одной из её грудей, моментально заходившей ходуном, краем глаза пронаблюдав за интересной реакцией — глаза женщины тут же закатились в экстазе, тело безостановочно забилось в судорогах, и я с улыбкой понял, что она кончает. С тех пор я всегда мог найти ту женщину на том самом месте, где я её впервые зажал, — в углу у столовой. Разумеется, с тех пор она совершенно не возражала тому, чтобы я с ней поиграл, даже напротив — всегда активно шла мне навстречу. Впрочем, так было и с остальными женщинами. Примеров было много.
И с каждым днём людей, собравшихся в обеденном зале становилось все меньше. Все больше их рассредотачивалось по кораблю, по моему желанию. Люди занимали желаемые для меня позиции — кто замирал, подобно статуе, кто чеканным шагом патрулировал корабль, с изрисованными маркёром сиськами и выражением высшего долга на лице, кто изображал из себя животных... кто-то занимался уборкой, вылизывая полы языком, а кто-то — эротично танцевал, кончая время от времени. Примеров было много. Как волк, опустошающий загон с барашками, так и я постепенно опустошал разумы людей, делая все больше народу своими марионетками.
Нет, разумеется не стоило ожидать того, что все пассажиры с такой лёгкостью примут свою судьбу. И это правда. Недовольства сперва было очень много. Люди, понятное дело, не желали подчиняться мне и становиться моими игрушками. Конечно, никаких проблем с этим не было, я в любом случае получал то, что хотел. Но меня слегка раздражало сопротивление. Потому мне пришлось принять некоторые... меры.
Одна особо пылкая полноватая дама, особенно несогласная и особо проявляющая неподчинение, стала показательно казнена — в день, когда она высказалась против меня и получила поддержку всех пассажиров, я увёл её из обеденного зала. На следующий день я снова вернул её в обеденный зал. До сих пор у меня появляется улыбка на губах, когда я вспоминаю с каким ужасом смотрели на неё в тот день её дочери, с неверием произнося слово "мама".
Так как в своём выступлении против меня дама заявила мимолётно, что скорее будет есть своё дерьмо, чем послушается меня, то я и поступил с ней соответствующе — сделав из неё послушного поросёнка, я привил ей мысль считать любое дерьмо деликатесом, и тогда же, в тот же день, до отвала накормил её новым любимым блюдом, после чего и выпустил её, всю с ног до головы испачканную в "еде" и в розовом костюме хрюшки в обеденный зал. Да, не стану врать, это действие сократило недовольство почти до нуля. Потрясение было колоссальным.
Думая об этом, я перестал мять сиськи сидящей рядом со мной женщины-коровы и нарочным движением смахнул со стола на пол специально приготовленную в собачьей миске еду для животных.
"Сюда, свинья."
Стоило лишь мне приказать, как тут же с громким хрюканьем из под чьего-то стола выползла дамочка в розовом. С розовыми ушками и розовым хвостиком торчащим из задницы, с розовыми латексными чулками и с полноценным выражением на лице глупого животного — глаза расфокусированны, рот открыт, слюни бесконтрольно стекают по подбородку, но несмотря на это свинка все равно задорно хрюкала, пока подползала ко мне на своих копытцах.
Едва моя скотинка подползла ко мне и принялась шумно и грязно хлебать комбикорм для животных, набирая его в рот своим проворным извивающимся языком, как я, с весьма довольным видом поднял свой ботинок и тут же опустил его вниз — прямо на голову своего питомца, показывая тем самым всем все ещё находящимся людям в зале кто тут хозяин. Хрюшка не возражала — даже с мордой, вдавленной в корм, она продолжала весьма довольно и самозабвенно наполнять свой желудок.
"Ну, не ешь все в одно лицо. Тебе следует оставить немного и своему потомству."
С улыбкой глядя на женщину, прокомментировал я. И стоило лишь мне это сказать, как тут же из обеденного зала, из под столов, раздалось новое хрюканье. Не прошло и десяти секунд, как ещё две свинки, тоже в розовых костюмах, но намного моложе первой, появились на свет. Глядя на них, я улыбнулся.
Да, хоть обращение главного мятежника и привело к большому успокоению, но окончательно все пассажиры успокоились лишь ещё через один день, когда я, вслед за мамашей-свинкой, обратил и её дочерей в милых розовых хрюшек, разумно посчитав, что "какая мать, такие и дочери". Ведь действительно было бы странно, если бы мать была свиней, а дочери её — людьми. Такое, наверное, только в Библии и бывает. "Реальность намного суровее", с улыбкой подумалось мне.
Погрузившись в лёгкие и приятные мысли, я с удовольствием понаблюдал за тем, как две молоденьких свинки, вылезая из под столов, где они, по-видимому, искали объедки, учуяв новую еду, тут же подскочили к своей мамаше, втоптанной моим каблуком в грязь. Ни секунды не медля, одна из девочек стала слизывать помои с моего ботинка, на которую попала часть еды, а вторая — с лица своей матери, по которому размазалась большая часть грязи. Ловко орудуя своими милыми розовыми язычками, девочки довольно быстро стали поглощать еду; первая, закончив облизывать ботинок, забавно шмыгая своим поросячьим носиком, натянутым вверх крюком наподобие пятачка, быстро нашла основную часть упавших помоев, расположившихся недалёко от неё, прямо перед лицом её мамочки-свиньи. Не теряя времени понапрасну, она тут же принялась слизывать мерзость с пола, чем заслужила неодобрительный голодный свинячий визг от вдавленной в пол головы своей матери, прямо перед глазам которой и происходило все действие. Глядя на все это со стороны, выждав немного времени, я быстро убрал ногу, и в то же мгновение мать-свинья с визгом набросилась на свою младшую дочь, завизжавшую в ответ от страха. Сцепившись вместе, две тушки покатились по полу, яростно сражаясь за помои. Третья же свинка, как будто не замечая этого, лишенная конкурентов, стала спокойно доедать оставшиеся помои. Видя все это, я благосклонно рассмеялся, краем глаза заметив страх в глазах уже немногочисленных окружающих меня в столовой людей.
