Я её в лапах повращал, “догадку” проявил, на салфетке покарябал цветами разными.
— Стилом удобнее. — не соврал я, возвращая агрегат.
— А вы быстро разобрались, незаурядный у вас ум, — отвесил мне незаслуженный комплимент собеседник. — А в смысле удобства тут вопрос привычки. Мне, например, несколько цветов в одном корпусе сподручно очень для работ, да и товар вполне востребованный. И вот такая мелочевка его существование оправдывает, да и долги покрывает. Приставил я к нему рабу, что статус свой сменить хочет. Вот они вдвоём и выдумывают, точнее он выдумывает, она контролирует и следит. Может, и подданными станут, как долги покроют, — покивал Морсгент.
— А что за мысли страшные? — уточнил я.
— Не скажу, — отрезал Морсгент. — И сам забыть стараюсь. Столь мерзкие мысли из безумия всплывают… Впрочем, умозрительные, хвала гениям, так-то не агрессивен он. Да и, признаться, в голове вращал умозрительно вещи и пострашнее, но никогда они воплощены не будут!
И физиогномика показывала, что не врал. Ну, в принципе, военное применение науке придумать недолго, вопрос отношения. А тут, видно, наплёл янки про стандартный набор “цивилизации”, вроде оружия массового поражения. Ну и коробит сие собеседника вполне натурально: бессмысленное душегубство.
— Некоторым идеям, точнее, определённой сфере их применения, и вправду лучше в безвестности побыть, — веско покивал я. — Всё ж, как вы сами отметили, люди мы.
— Вот, я давно понял, что мыслите вы верно, эфиром и частицами! — аж просиял перед тем хмурый Морсгент, но вновь посмурнел. — Господин Терн, вы и учёный и политик… в общем, — махнул он рукой, — есть у меня к вам вопрос. Тайн не касаемый, но мне важный. Сами, как человек, своё мнение скажете?
— Смотря какой вопрос, господин Суторум, — ответил я, о “вопросе” догадывающийся. — Ежели тайны Полиса — так и скажу, оставив вопрос безответным. Ну а мнение скрывать не буду.
— Хорошо… — пробарабанил пальцами по столу Морсгент. — Скажите, господин Терн, столь жесткое истребление Британики было нужно? Нет, я прекрасно понимаю, они первыми напали, Полисы рушили, жертвы…
— Для начала, господин Суторум, скажу вам, — начал я, беря за руку побледневшую Милу, — что дом наш, в котором обитали мы с госпожой Сулицей, жителями полный, у нас на глазах был разрушен. Со знакомыми и коллегами, детьми ихними. Да и мы первое время каждый считали, что в доме том разрушенном другой пребывал.
— О, простите, господин Терн, госпожа Сулица… — начал было академик.
— Погодите, господин Суторум, я всё же закончу, — выдал я, дождался кивка и продолжил. — Сие совершено было без объявлений, вероломно и во многих Полисах Союза Гардарики. Притом, я бы сам истребление островов посчитал варварством и жестокостью немыслимой, если бы не одно “но”, — на что собеседник выразил как сожаление о вопросе, так и интерес мордой своей. — Итак, детали — и вправду тайны Полисов Союза. Однако оружие, возможность его применить, а главное — желание к тому у бриттов было. И первую атаку, многие тысячи жизней унёсшие, я иначе как пробной назвать не могу. И скажу так: в рамках моих знаний багровые дожди оправданы. Жестоки, страшны, но не будь их — было бы хуже, жертв было бы более намного. А бритты не под дождём бы уснули, а руками бы были разорваны близких лишившихся. Так что мой ответ на вопрос ваш “да”. Хотя, признаться, у самого меня бы духу на такое не хватило, что и к лучшему, а может, и нет.
— Мало кому бы хватило. Благодарю за ответ, и ещё раз прошу прощения за вопрос, вам явно болезненный, — выдал академик.
На десяток минут за столом царила ожидаемая неловкость, но мне, в рамках послатости, было нужно, чтоб образы наши были “положительно подкреплены”. И Мила меня поддержала, так что хозяин наш в итоге разговорился (и даже проговорился в паре моментов, явно на “качелях” эмоциональных переживаний).
Ну и с часик мы пробеседовали, закусывая, после чего довольно тепло распрощались. От академии я указал пунктом назначения воздушный порт — нужно было разобраться со способами нашей доставки в Вильно. А по дороге просто закрыл глаза и напряжённо думал.
Итак, впопудацы в Мир Полисов возможны, это факт. И я — не флуктуация поля эфирного, а видно, и вправду гибрид. Но мне, в отличие от коллеги по впопуданию, очевидно, немало повезло. Части личности моей нынешней друг с другом войну не учиняли, а аккуратно друг друга изучили и посчитали сосуществование возможным. Ну а гибрид вышедший всех окружающих “дикарями и дурачьём”, аки этот раб, не считал. Хотя, у него, судя по описанному, сращение травматичным было, причём личность местная как бы не полностью порушилась, также учитывать надо.
Итак, наплыв впопуданцев маловероятен это раз: случайная флуктуация, жертвой которой стал и я, с высокой долей вероятности.
Вероятности со мной явно шутят и игру ведут, это без паранойи всякой: вероятность встретиться с впопуданцем столь мала, что даже не смешно. То есть, тут я безоговорочно буду параноить и от судьбинушки подлянок иррациональных ждать, в этом случае маска мне в помощь. Это два.
Опасность местного раба… есть, пусть и круг общения у него явно ограничен. Вопрос, имеет ли смысл пытаться этот источник информации устранить?
И, наверное, всё же нет. Как тонко подметил Морсгент, любой с минимальным разумом и воображением учёный в Мире с эфиром может такого понапридумывать, что Мир Олега в сторонке будет нервно покуривать. Идеи… так не новые они, да и отторжение у жителей Полисов вызывают.
Нынешних, а социопсихология потихоньку (или не очень) переформатируется. Что, в сущности, опять же ничего не меняет: учёные Мира Полисов если за самоистребление примутся, ничем им впопуданец не поможет, так что пусть живет да ручки придумывает, пусть его, решил я ночных налётов на Академию не учинять.
Ну а мои планы без изменений. Тут что есть впопуданец, что нет оного — опять же, по-старому всё. Но гей-парад в Полисе, мысленно похихикал я, даже жалко его немного. На пол шишечки, не без иронии отметил я. И тяжеловато внутренне, тут да. Кризисы оценки и прочие, но справлюсь.
— Ты не расстраивайся, Ормоша, живы мы, — погладила меня по руке Мила, явно отметив, но не вполне корректно интерпретировав мю задумчивость.
— Да? — усомнился я в сказанном. — Надо бы проверить, — с самой что ни на есть тернистой физиономией заявил я.
В общем, плюнули (вроде бы — мысленно) на возницу да просто предались играм, не любовным даже — как дети возились. Что иногда уместно бывает и на пользу.
В порту воздушном встала дилемма: ждать неделю прохода Небохода. Что коррупционную составляющую моего сложносоставного организма немало радовало, да вот только на то она и сложносоставная, что не только коррупция в ней угнездилась. В итоге нанял я средний (точнее малый, но из-за трансконтинентальности — средний) самолёт. Благо, всех трат посольских вышло лишь на гулянку в едальне, а на нужды послов Полис не скупился. Да и те же деньги вышли бы, если бы мы на Небоходе двинули, а времени экономия изрядная.
Ну а самое главное, в печёнках у меня сия Пацифида сидела, с дуэлями безумными, порядками дурацкими, да и впопуданцем этим бесовым. Домой хотелось, да забыть притон этот, как сон страшный.
Так что заехали в хоромы, прибрали барахло своё, да в порт вернулись. Я даже за сувенирами в этот раз не ездил (хотя, как выяснилось, Мила долг секретутский блюла, так что сама гостинцев всяких накупила). И вылетели мы из Новой Пацифиды. Впрочем, моя эксплуататорская морда принудила сотрудницу невинную со мной доклады пересмотреть, дополнить и вообще, из почти суток полёта две трети я предавался жесточайшей трудовой эксплуатации. Как себя, так и сотрудника вольнонаёмного.
Ну а Вильно подругу я от порта домой направил: торчать в Управе, пока из меня будут лешие всяческие жилы тянуть часами долгими, ей не след. Начальство злонравное на месте пребывало, буркалы свои на физиономию мою, в кабинет впихнутую, уставило и, зев распахнув, изрыгнуло:
— Явились, Ормонд Володимирович.
— И вам здравия, Добродум Аполлонович, — не без ехидства ответствовал я. — Явился. Могу, окромя головы, и прочие части явить, дабы вы в сём самолично убедились.
— Излишнее это, — буркнул Леший. — Погуляйте часок.
Многого я от змейства начальского ожидал, но не “мальчик погуляй”. Впрочем, справился, и даже к самому ему начальство не послал. Правда, мордой слегка перекошен стал.
— Не стройте лицо столь… комичное, — нагло ржанул Леший. — Перекусите. Серонебу Васильевичу, что не сокрушили, сдайте. Доклад ваш купно принимать будем, о вас же забочусь, — врал начальник.
— И не крушил я ничего, — буркнул я.
Ну, не оставлять же за его злонравием слово последнее, справедливо рассудил я, из кабинета начальского ретираду проводя. Да и направился к Серонебу, где мне лишь два саквояжа сдать надлежало, да деньги остатние.
— Панцири скрытные, мужеский и женский, — бухнул я оговоренное на стойку. — Саквояжи сейфовые, две штуки, — второй бух. — Деньги нерастраченные, — метнул туда же пакет. — И здравия вам, Серонеб Васильевич, — смерил я жадного хозяйственника, — умеренного.
— А оружие и припас? — в конец обнаглел старикашка.
— А листы ответственные потерялись? — отернился я. — Али мне перун сдать, по службе положенный? Так я могу, — хищно оскалился я.
— Погоди, так ты не брал ничего? — с сомнением уставился на меня жадина, извлекая из комода листы и пристрастно в них вглядываясь. — И впрямь не брал, — констатировал он. — Ну тогда можешь не сдавать, — милостиво дозволил он.
— Вот ходят рассказы, да и пророчество есть, — начал я. — Что есть некий мастер дел хозяйственный, столь жадный, что и слов нет. Копит он и собирает. И по легенде, заскладирует весь воздух он на матушке-Земле. Никому не отпуская. И помрет жизнь вся. Но не остановится тот жадина, всё копя и собирая. Энергию, время и пространство. И наступит Вселенной конец неминучий, в недрах складских. Складская смерть Вселенной, коли слышали. Вы часом не кладовщик этот? — подозрительно прищурился я на Серонеба.
— Вот ты, Ормонд, бес ехидный, — признал мои таланты антиквариат. — Отдых тебе положен — вот и ступай.
— Да сейчас, отдых, из меня жилы тянуть ещё долго будут, — ответствовал я. — Вы лучше ведомость сию погасите, — протянул я Милину ведомость за труды.
— Не погашу, — зловредно отозвался старикашка. — Начальского подтверждения нет. Может, ты похоть с девицей ентою тешил, а теперь Управе за сиё платить?
— А вы не завидуйте, Серонеб Васильевич, — пожелал я добра завхозу. — Вот вы — жадина. Так сие вам по должности свойственно, хотя талант у вас в жадности выдающийся. Но ежели ещё и завистником станете — совсем беда будет, — веско покивал я.
И покинул царство складское, пока Серонеб пастью щёлкал, ответ измысливая. И настроение поднялось, вот сразу чувствуется — дома я, оценил я заряд бодрости и позитива. Подумал, с кем бы ещё побеседовать, на радостях. Но решил пощадить неразумных. И чревоугодию предаться, тоже дело полезное.
Попредавался я сей добродетели, с рядом знакомых поздоровавшись, почти не тернясь даже. А с Артемидой Псиносфеновной не тернясь и вовсе, даже чай заокеанский, Милой прикупленный на дары, передал.
И, закономерно, дождался служку, который обозначил нехватку персоны моей в лешем обиталище. Ну, явление пред очи злонравные, акт второй, вздохнул я и потелепался являться.
Явился, на стол начальский папки выгрузил, эфирофоном прихлопнул, с Остромиром Потаповичем поздоровался, Люцине кивнул, да и в кресло погрузился. Медитировать, да штудиям эфирным предаваться.
Через пару часов Леший и Остромир доклады изучили, эфирофон в лапах повращали, да на меня уставились.
— Ормонд Володимирович, вас в посольство направляли, а не патенты заморские справлять, — ядовито выдал Леший.
— Вообще-то, патент сей я вам с бумагами докладными всучил, — потыкал я перстом. — И прибыли Управа получать будет, так что сей факт лишь элемент посольский, к обогащению личному не ведущий, — задрал я нос.
— Не дело сие, — проскрипел Остромир, под кивки(!) Лешего. — Патент справный, изобретательство ваше. Ещё не хватало Управе вас грабить. Да и сам факт сей, докладу согласно, на благо посольству пошёл, — воззрился он на Лешего.
— С сим я не спорю, — заявило его злонравие. — Однако… впрочем, сносно поработали, — всё же вымучил он. — И доклад дельный, а не как у вас обычно: “... уставил на меня буркалы злодей, да понял я, что надобно честь Полиса оберечь…”, — злостно процитировал он один из моих докладов. — Как роман авантюрный читаешь, с рассуждениями вашими, а не доклад посольский, — укорил меня Леший.
— За доклад Милораде Поднежевне благодарность выражайте, можно даже в виде премии, — ответствовал я. — А коли доклады мои вам не угодны, так что ж сразу не сказали? Я в заботах о досуге вашем сна и пищи лишаюсь, эпистолярный слог выдерживаю. А вам неугодно, — показно надулся я.
— Премию выпишу, дельная дама, надо бы к ней, как к секретарю присмотреться, — злонравно выдал леший, полюбовался мордой моей, прикидывающей, как бы начальство коварное половчей удушегубить, усмехнулся и выдал: — Не буду, не зыркайте столь страшно. И доклады пишите как пишется, леший с вами.
— Меня вот что интересует, Ормонд Володимирович, — скрежетнул Остромир. — Вы оценку психологическую фигурантам даёте развернуто, — потыкал он лапкой в доклады. — Ничуть не сомневаюсь в вашей квалификации, благо есть материальное подтверждение оного, в виде сотрудничества добросовестного. Но кроме гимназиума в деле вашем образования специфического не значится. В химии вы горазды — но тут и самоучка талантливый много достичь может. Но психология — наука тонкая и неточная, наставника требующая. Вот и интересно мне.
— Артемида Псиносфеновна на меня время тратит по возможности. — ответил я. — Во внеслужебное время, — уточнил на всякий.
— Примите поздравления, — покивал академик. — Специалист изрядный. Добродум Аполлонович, — помянул лешего он, — с моей стороны вопросов молодому человеку нет, как у представителя Академии. Дело справил, итог более чем удовлетворителен.
