Он и скакун стояли неподвижно, такие же замороженные, как и любой из их товарищей, пока ночь жила своей собственной отвратительной неживой жизнью. Он мог видеть, как темнота оживает гнойничковыми зелеными язвами сотен сверкающих глаз. Они подошли к нему, и он узнал их. Не потому, что он когда-либо видел их своими глазами, а потому, что их видела Гейрфресса. Почувствовал клыки и яд, и ужасную, похотливую ненависть, которая жила за ними. Он пережил опыт Гейрфрессы как свой собственный, и, кроме того, он был защитником. Истинная природа шардонов не могла скрыться от него, и поэтому, даже больше, чем Гейрфресса, он понимал, с чем столкнулся, и истинный ужас того, что ожидало любого, кто попадал к ним.
Существа медленно приближались, осторожничая из-за страха перед Томанаком и его силой, несмотря на зыбучие пески проецируемого ужаса, которые заморозили их врагов. И эта осторожность была ошибкой.
Они должны были броситься на Базела. Они должны были вырвать жизнь и душу из него и Уолшарно мгновенно, жестоко, пока Лейанта держала их парализованными. Но вместо этого они заколебались, и в этот момент колебаний Базел потянулся глубже.
Он не думал — он просто действовал. Несмотря на порочную волну эмоций, захлестнувшую его, он проникал как глубоко внутрь себя, так и вовне. Это было так, как если бы он протянул обе свои руки, одну к Томанаку, а другую к Уолшарно, и ответные руки сомкнулись на его ладонях в объятиях живой стали. Он был акробатом, описывающим дугу в пустом воздухе, твердо зная, что руки, которым он мог доверять даже больше, чем своим собственным, будут ждать, чтобы поймать его, и электрический разряд, когда они это сделали, пронзил его душу, как очищающий солнечный свет.
И даже когда его бог и его брат-скакун поймали его в этом слиянии трех частей, Базел вызвал Раж. Вызвал дикий вихрь кровожадности берсеркера, который был проклятием его народа в течение двенадцати столетий, пока время и исцеление не превратили его во что-то другое — в стихийную решимость и смертоносную, ледяную концентрацию.
Могучие нити безнадежного ужаса, которые Лейанта набросила на него, лопнули, как паутина, разорванные стремительным ветром яростной силы Уолшарно и сморщенные пылающим присутствием Томанака. И в центре этого средоточия Света, отвергающего Тьму, стоял Базел Бахнаксон в ужасном возбуждении Ража, подобно скале, о которую разбивался прилив ужаса и отступал в бушующей пене и стремительном смятении.
— Томанак!
Глубокий, бычий рев его боевого клича расколол темноту, и вместе с ним раздался дикий, свирепый крик ярости Уолшарно. Меч Базела прыгнул в его правую руку, вызванный мыслью, вспыхнув таким ярким синим светом, что даже глаза смертных были ослеплены его блеском, и шардоны замерли, визжа от ужаса, еще более глубокого, чем тот, который вызвала Лейанта, чтобы парализовать их врагов.
* * *
Лейанта закричала. Ее руки поднялись к голове, сжались в кулаки, в висках застучало, и она отшатнулась. Она корчилась, крича, когда ужас, который она проецировала, нахлынул на нее. За всю свою земную жизнь она никогда не испытывала эмоций другого человека. Она была так же слепа к ним, несмотря на свое сочувствие, как и любой не-маг. Но теперь, наконец, ее разум был открыт, его барьеры и защита были разорваны когтем лазурной силы, и вся ненависть и черное отчаяние, которые она направила против своей предполагаемой жертвы, хлестнули по ней.
Она снова закричала, отчаянно борясь с болью. Но ей не разрешили этого сделать. Она не могла перестать проецировать всю украденную энергию, которую Джергар направил на нее. И не только потому, что Томанак и его защитники не допустили бы этого. Убитых жертв из табуна скакунов Уорм-Спрингс притащили обратно, чтобы они столкнулись с осквернением, когда их заставили служить своим разрушителям. Но эти измученные души были душами боевых коней, и, как сказал Базелу лорд Идингас, боевые кони не уступят демону, дьяволу или богу. Они отказались вернуть свою власть. Они корчились, крича в муках, столь же ужасных, как и у Лейанты, когда Джергар бил их силой своей воли, бил огненными плетями, приказывая им прекратить вливать украденную жизненную энергию через ее магический талант. Они корчились... но не смягчались.
Лейанта кричала снова и снова, дергаясь, ее зеленые глаза сверкали, как огненные солнца, а затем Джергар отскочил от нее, неуклюже спотыкаясь от внезапного страха, когда она начала гореть.
Сначала это был всего лишь дым, поднимавшийся от нее. Но затем, в мгновение ока, дым превратился в пламя. Ужасное пламя, которое смешало голубое великолепие Томанака и зеленое загрязнение Крэйханы в огромную печь. Столб огня взревел в ночи, и Джергар съежился от визжащего существа, пойманного в ловушку в его сердце. Жара не было, но Лейанта съежилась, горела и пылала в пожаре, который даже не высушил росу с травы, на которой она стояла.
Она закричала еще раз — ужасный, дрожащий звук, который затих в бесконечном времени и расстоянии, — а затем она исчезла, не оставив даже следа пепла, чтобы отметить ее уничтожение.
* * *
Паралич, сковавший спутников Базела, исчез так же внезапно, как свет погасшей свечи. Он слышал и ощущал их, когда они пытались избавиться от затяжных последствий, но у него не было времени объяснять, что произошло. Джергар послал Трихарма и двух других Слуг командовать шардонами, и даже когда он отпрянул от вихря разрушения, поглощающего Лейанту, его разум выкрикивал им приказы, подталкивая их к атаке.
— Так, братья по мечу! — закричал Базел, и ночь ожила от рычащего воя неестественных волков.
Шардоны бросились вперед, завывая от ярости, которая пылала жарче и голоднее, чем когда-либо, из-за их собственного ужаса. Пылающее голубое сияние, исходящее от меча Базела, наполнило их паникой, такой же парализующей, как и все, что могла вызвать Лейанта. Но более глубокий, мрачный ужас их госпожи и ее Слуг подстегивал их, хлестал плетьми и гнал вперед в безумии рвать на части.
Мечи, сабли и зазубренный топор Хартанга сверкали в свете, льющемся с клинка Базела, и боевые крики скакунов отвечали прожорливому вою волков. Уолшарно прыгнул вперед, направляясь навстречу накатывающей волне атакующих, и они с Базелом были острием клина, вонзающегося в сердце их врагов.
Ужас столкнулся с острой сталью и копытами боевых молотов. Вопли ярости, вой голода, крики боли и хруст стали, рассекающей плоть нежити и дробящей кости нежити, наполнили ночь. Десятки более чем смертных демонических форм бросились вперед в почти бессмысленном голоде, и их было слишком много. Один из жеребцов Беар-Ривер закричал, когда его потащили вниз, полторы тонны боевой ярости утонули под волчьей стаей, которая рвала, раздирала и кромсала.
Другой скакун споткнулся и упал, сбросив своего всадника. Скакун вскочил на ноги, визжа от ярости и ненависти, когда три шардона обрушились на его всадника. Сабля всадника ветра отчаянно сверкнула, и один из шардонов закричал, когда лезвие перерубило ему позвоночник. Он упал, корчась в агонии, но двое других справились. Всадник ветра умер без звука, когда клыки разорвали его горло, а его брат-скакун сам закричал, как демон. Он встал на дыбы, сокрушая убийц, а затем снова закричал, когда волчья волна накатила и на него.
Топор Хартанга обрушился вниз подобно удару молнии, сверкнув эхом синего пламени, вырвавшегося из меча Базела. Шардон взвизгнул в агонии, когда сверкающая сталь пронзила его насквозь, и он обнаружил — мимолетно — что его можно убить. Меч Гарнала вспыхнул тем же светом, когда он потрошил другого неестественного волка, и боевой конь Брандарка взвыл от ужаса, когда еще один шардон бросился на него. Кровавый Меч дернул его голову в сторону, отводя ее от атаки, и нанес удар своим мечом. Его клинок не разделял голубого пламени присутствия Томанака, но его цель была отброшена в сторону, обезглавленная и брыкающаяся. Он не был "мертв", но, с другой стороны, на самом деле он тоже не был "живым", и он, пошатываясь, поднялся на ноги, пытаясь изобразить пародию на жизнь, когда волна битвы захлестнула его.
— Томанак! Томанак!
Глубокий горловой раскат боевого клича Базела прорвался сквозь отвратительный шум, заглушая все остальные звуки, эхом разносясь по ночи, как боевой рог бога, которому он служил. Они с Уолшарно сражались как одно существо, настолько тесно слитые воедино, что ни один из них не мог бы сказать, где заканчивались мысли одного и начинались мысли другого.
Огромный меч Базела, пять футов и более с голубовато-сверкающим лезвием, был двуручным оружием для любого простого смертного, но он орудовал им одной рукой, как будто он весил не больше фехтовальной рапиры, и любой шардон, попавший под его удар, был обречен. Тот же самый свет сиял вокруг Уолшарно, и каждое переднее копыто было сердцем лазурного взрыва, когда он обрушивал его на землю. Не было никаких признаков обычной неуклюжести Базела в седле — не сейчас. Он был частью Уолшарно, а не просто всадником, и они вдвоем непоколебимо двигались к вершине холма, на которой пылал погребальный костер Лейанты.
* * *
Джергар заставил себя выпрямиться и оторвал взгляд от безымянной травы, где погибла Лейанта, и страх, столь же темный, как и все, что когда-либо проецировала маг-нежить, пронзил его. Ничто и никогда не наводило его на мысль, что то, что только что произошло с ней, вообще возможно. И если Базел мог это сделать...
Нет! Джергар злобно встряхнулся. Это были скакуны, стремившиеся отомстить своим убийцам, как и все, что сделал Базел! И теперь, когда он знал, что произошло, он мог справиться с этим. Он был хозяином этих проклятых душ, и он бил их с раскаленной добела силой, выкованной из всей его ярости и паники. Не было времени как следует насладиться их безмолвными криками агонии, но он вернул их силу под свой контроль. Даже тогда он чувствовал, что они борются с ним, побежденные, но не покоренные, и все же они не могли противостоять ему, когда он глубоко использовал свои запасы испорченной энергии.
Он оторвался от этой короткой, титанической борьбы, и его зеленые глаза расширились от недоверия. Его враги глубоко проникли в его внешний периметр, прокладывая себе путь через бушующее море шардонов. Это было невозможно. Базел мог быть защитником Томанака, но остальные были простыми смертными. Они должны были стать мякиной в печи, легкой добычей, но это было не так.
Он мог проследить каждый ярд их продвижения по их крови и телам. Боевые кони, люди и градани умирали, но они умирали не в одиночку... и не легко. Почти треть его шардонов была искалечена или уничтожена наповал, и все же эти безумцы и скакуны все глубже и глубже врывались в битву, которая могла закончиться только их собственной смертью. И во главе их, окутанный этим смертоносным синим сиянием силы, был самый большой скакун из всех и огненный меч Базела Бахнаксона.
* * *
— Базел!
Отчаянный предупреждающий крик Гарнала прорезал суматоху и хаос, и голова Базела резко повернулась, когда что-то по дуге пронеслось по воздуху в его сторону. Это было похоже на человека, но ни один человек, когда-либо рожденный, не мог двигаться так, с такой скоростью и неестественной ловкостью. Он появился из травы, из клубка рычащих, вздымающихся волков слева от Базела, и он изогнулся в седле, пытаясь отразить атаку, в то время как Уолшарно пытался развернуться, чтобы встретить ее лицом к лицу.
Но времени не было. Нападавший ударился о землю и невероятно отскочил, бросившись на незащищенный бок Базела, но затем мелькнула рука.
Гарнал Атмагсон левой рукой схватил Трихарма за лодыжку, и слуга Крэйханы взвыл от потрясенной ярости. Ни один смертный, с которым он когда-либо сталкивался, не был достаточно быстр, чтобы сделать это, и, конечно, ни один из них не был достаточно силен. Но Трихарм никогда прежде не сталкивался с градани, который вызвал Раж, и Гарнал оттащил его от Базела с силой, почти равной его собственной.
Трихарм развернулся, нанося удары когтистыми пальцами, и кольчуга разлетелась в клочья, когда они прорвали ее. Гарнал тоже застонал, когда они вспороли плоть, но его клинок со свистом вернулся со всей молниеносной скоростью его ярости, и Трихарм снова взвыл, когда эта подсвеченная синим сталь рассекла его правую руку, как топор.
Паника охватила Слугу, хуже любой физической агонии, когда его отрубленная рука отлетела в сторону. Эта рана была бы смертельной — или, по крайней мере, выводящей из строя — для любого смертного существа. Но Трихарм не был смертным. Потерянная конечность со временем восстановилась бы, и шок, который парализовал бы живого человека, практически никак на него не подействовал.
Никакого физического эффекта. Однако были и другие формы шока, и рана была ужасающим предупреждением о том, что, возможно, он все еще смертен, в конце концов. Он завизжал в отчаянном исступлении, извиваясь и нанося Гарналу удары оставшейся рукой, и позвоночник приемного брата Базела выгнулся дугой, когда сверхъестественно мощная рука пробила его нагрудник и глубоко вошла в грудь. Ребра раскололись, и их осколки вонзились зазубренными концами в его легкие и сердце.
Гарнал был мертвецом в тот момент, но он также был мечом Томанака и градани, возвышенным силой Ража. Он не упал, и у Трихарма было последнее, молниеносное мгновение, чтобы изумленно вытаращить глаза, прежде чем его левый кулак сомкнулся на бьющемся сердце своего врага, но клинок Гарнала взметнулся в последнем, идеальном ударе, и голова Трихарма отлетела в ночь.
* * *
— Нет!
Джергар закричал, отрицая это. Не потому, что его заботила судьба Трихарма, а потому, что смерть Трихарма означала, что он потерял две трети своих товарищей-слуг, а вместе с ними и их власть. И потому, что если Лейанту и Трихарма можно было убить, то и его тоже.
Ужасное предчувствие обреченности эхом отозвалось в нем, и паника почти заставила его бежать. Но еще больший ужас перед Крэйханой пересилил его панику. Томанак и его защитник могут уничтожить Джергара, но если он сбежит, Крэйхана сделает гораздо хуже, чем смерть. И поэтому он остался пригвожденным к вершине своего холма, наблюдая, как вихревая неразбериха боя приближается к нему.
* * *
Боевой конь Брандарка снова закричал, на этот раз в агонии, когда шардон прорвался под гардой Кровавого Меча и разорвал горло его скакуна. Жеребец упал, превратившись в брызжущие кровью развалины, и Брандарк отчаянно лягнулся, освобождаясь от стремян. Он сильно ударился, но ему каким-то образом удалось удержаться на своем мече, и он почти мгновенно распрямился.
И все же, каким бы быстрым он ни был, он был недостаточно быстр. Тот же шардон, который убил его лошадь, вцепился в его собственное горло, и еще двое набросились на него с боков.
Первый встретил смертельный удар, который вогнал фут стали в его брюхо. Шардон завизжал в агонии, сворачиваясь вокруг лезвия, хватая его своими волчьими клыками, и он вырвал меч, разбрызгивая веер крови, и развернулся лицом к шардону, мелькающему справа от него. Пропитанная кровью и ядом сталь опустилась со всей элегантностью тесака, движимая отчаянной силой руки, почти такой же могучей, как у Базела... и свирепой точностью Ража. Она с хрустом прошла через позвоночник шардона, сразу за плечами, и шардон с криком рухнул. Через мгновение он снова поднялся, карабкаясь вперед на передних лапах, но его искалеченные задние конечности бесполезно волочились позади, и он был слишком медлителен, чтобы добраться до него.
