— С точки зрения генов, это механизм резервирования, — сказал Русел. — Так сказал бы инженер. Дети — это просто защита от сбоев.
— Именно так, — подтвердила Андрес.
Это была биология, эволюция: судьба "Мэйфлауэра" свелась к этому.
Русел размышлял о судьбе своих подопечных и изучал, как время всегда формировало историю человечества. И он решил, что все дело в масштабах времени.
Осознанная цель корабля поддерживала внимание экипажа в течение столетия или около того, пока первые два поколения и непосредственная память о Порт-Соле не канули в прошлое.
Тысячелетия, однако, были временными рамками исторических эпох на Земле, на протяжении которых возвышались и рушились империи. Его исследования показали, что для достижения цели в такие периоды требуется задействовать более глубокие слои человеческой психики: скажем, идею Рима или преданность Христу. Если первое столетие путешествия было ареной для осознанного полета, то со временем бессознательное взяло верх. Русел сам видел, как временные прониклись идеей корабля и его миссией, воплощенной в его собственном виртуале. Даже восстание Хилина было выражением этого культа идей. Называйте это мистицизмом: как бы то ни было, это действовало на протяжении тысячелетий.
Андрес и другие фараоны были способны предвидеть и планировать все это. Но большего даже они не могли себе представить; Русел плавал по неизведанным водам.
И по мере того, как время складывалось в десятки тысячелетий, он преодолел промежуток времени, сравнимый с расцветом и падением не только империй, но и целых видов. Непрерывность такого рода, которая заставляла временных обихаживать стены в течение таких периодов, могла возникнуть только благодаря даже не глубинным слоям сознания, а гораздо более фундаментальным биологическим факторам, таким как половой отбор: временные занимались уборкой ради секса, а не по какой-либо причине, связанной с целями корабля, они больше не могли воспринимать такие абстракции. А тем временем естественный отбор сформировал обитавшие в его колыбели популяции, состоящие как из временных жителей, так и из автархов.
Иногда он испытывал тошноту, возможно, даже чувство вины из-за искаженной судьбы, которой подвергалось поколение за поколением, и все это ради давно умершего фараона и его эгоистичной, высокомерной мечты. Но отдельные мимолетные моменты вскоре исчезали, их крошечные проблески радости или боли вскоре растворялись в темноте. Сама их краткость успокаивала.
Конечно, если биология заменила даже самые глубокие слои разума в качестве определяющего элемента в судьбе миссии, то роль самого Русела стала еще более важной, как единственного сохранившегося элемента целостности, а точнее, сознания.
Как бы то ни было, пути назад не было ни для кого из них.
Андрес все еще наблюдала за автархами. — Знаешь, бессмертие, победа над смертью — одна из древнейших грез человечества, но бессмертие не делает тебя богом. У тебя есть бессмертие, Русел, но, если не считать твоего костыля — корабля, — у тебя нет власти. И у них — у животных — есть бессмертие, но больше ничего.
— Это чудовищно.
— Конечно! Разве жизнь не вечна? Но генам все равно. И в бессмысленных прыжках автархов ты можешь увидеть высшую логику бессмертия: ведь бессмертные, чтобы выжить, в конце концов должны съесть своих собственных детей.
Но все на этом корабле были детьми этой чудовищной матери, — подумал Русел, — чьи извращенные желания в первую очередь подтолкнули их к этой миссии. — Это что, своего рода признание, фараон?
Андрес не ответила. Возможно, она и не смогла бы. В конце концов, это была не Андрес, а виртуал, созданный программой комфорт для угасающего сознания Русела, на пределе его возможностей. И любая вина, которую он видел в ней, могла быть только отражением его самого.
Усилием воли он отстранил ее.
Один из взрослых самцов сел, почесал грудь и направился к центру кормушки. Детеныши разбежались при его приближении. Самец разбросал остатки пищи основного цвета и подобрал что-то маленькое и белое. Русел увидел, что это был череп, череп ребенка. Взрослый раздавил его, разбросал осколки и побрел прочь, бесцельный, бессмертный, лишенный разума.
Русел удалился и заделал прогрызенную переборку. После этого он установил новый барьер, охватывающий корабль параллельно переборке, и устроил между ними тонкую щель в межгалактический вакуум, чтобы ничто не могло проникнуть через этот барьер. И он никогда больше не задумывался о том, что находится по ту сторону.
X
Через двадцать пять тысяч лет после конца мира Русел услышал, что его нужно спасти.
— Русел. Русел...
Русел хотел, чтобы голоса прекратились. Сейчас ему не нужны были голоса — ни Дилука, ни даже Андрес.
У него не было ни тела, ни живота, ни сердца; он вообще не нуждался в людях. Его воспоминания были рассеяны в пустоте, как слабые пятна, которые были отдаленными галактиками вокруг корабля. И, подобно кораблю, который он направлял в будущее, неуклонно, бесцельно, его жизнь была лишена смысла. Меньше всего ему хотелось слышать голоса.
Но они не исчезали. С большой неохотой он заставил свое рассеянное внимание собраться.
Голоса доносились из деревни-коридора Дилука. Смутно он видел там людей, возле двери — той самой двери, в которую его когда-то втолкнул маленький Томи, вспомнил он осколком яркого теплого воспоминания, пришедшего из прошлого, — двух человек у этой самой двери.
Люди стояли прямо. Люди были одеты.
Они не были временными. И они выкрикивали его имя в воздух. Огромным усилием воли он заставил себя прийти в сознание.
Они стояли бок о бок, мужчина и женщина, оба молодые, лет двадцати с небольшим. На них была элегантная оранжевая форма и ботинки. Мужчина был чисто выбрит, а женщина несла на руках младенца.
Вокруг них столпились временные. Голые, бледные, с широко раскрытыми от любопытства глазами, они присели на корточки и протянули свои длинные руки к улыбающимся пришельцам. Некоторые из них лихорадочно скребли пол и стены, оскалив зубы в кривых ухмылках. Они пытались произвести впечатление на новоприбывших своим мастерством в уборке, единственным известным им способом. Женщина позволила временным погладить ее ребенка. Но она смотрела на них суровым взглядом и с застывшей улыбкой. И рука этого мужчины никогда не отходила далеко от оружия, висевшего у него на поясе.
Руселу потребовалось немало усилий, чтобы найти микросхемы, которые позволили бы ему говорить. Он сказал: — Русел. Меня зовут Русел.
Когда из воздуха раздался бестелесный голос, мужчина и женщина вздрогнули, а временные съежились. Вновь прибывшие с восторгом посмотрели друг на друга. — Это правда, — сказал мужчина. — Это действительно "Мэйфлауэр"! — прошептал Руселу автопереводчик.
Женщина усмехнулась. — Конечно, это "Мэйфлауэр". Что еще это может быть?
Русел спросил: — Кто вы?
Мужчину звали Пириус, а женщину — Торек.
— Мы на Большом Псе?
— Нет, — мягко сказал Пириус.
Эти двое прибыли из родной Галактики — по их словам, из самой Солнечной системы. Они прилетели на корабле, летевшем быстрее света; он догнал "Мэйфлауэр" за несколько недель. — Вы проделали путь в тринадцать тысяч световых лет от Порт-Сола, — сказал Пириус. — И на это у вас ушло более двадцати пяти тысяч лет. Это рекорд для звездолета поколений! Поразительный подвиг.
Тринадцать тысяч световых лет? Даже сейчас корабль проделал лишь половину пути до места назначения.
Торек взяла в ладони лицо проходившей мимо девушки — лицо Лоры. — И, — сказала Торек, — мы пришли, чтобы найти вас.
— Да, — сказал Пириус, улыбаясь. — И ваш плавучий музей!
Русел задумался над этим. — Значит, человечество продолжает жить?
— О, да, — сказал ему Пириус. Мощная экспансия, от которой бежала команда "Мэйфлауэра", проложила себе путь по всей Галактике. Это была эпоха войн; триллионы людей канули во тьму. Но человечество выстояло.
— И мы победили! — весело сказал Пириус. Пириус и Торек сами участвовали в какой-то экзотической битве за завоевание центра Галактики. — Теперь это человеческая Галактика, Русел.
— Человеческая? Но как вы можете оставаться людьми?
Они, казалось, поняли вопрос. — Мы находились в состоянии войны, — сказал Пириус. — Мы не могли позволить себе развиваться.
— Коалиция...
— Пала. Исчезла. Ушла. Теперь они не причинят вам вреда.
— А как же моя команда?
— Мы заберем их домой. Есть места, где о них позаботятся. Но...
— Но сам корабль слишком велик, чтобы развернуться, — подхватила Торек. — Слишком много массы и энергии. Я не уверена, что мы сможем вернуть вас обратно.
Однажды он увидел себя, сурового мужчину без возраста, глазами правнука Дилука Поро, глазами ребенка. Теперь, всего на мгновение, он увидел себя глазами Пириуса и Торек. Сморщенное, обугленное существо, подвешенное на паутине из проводов и трубок.
Это, конечно, не имело значения. — Я выполнил свою миссию?
— Да, — мягко сказал Пириус. — Вы выполнили ее очень хорошо.
Он не знал, что Пириус и Торек выводят временных и автархов из корабля в их собственный абсурдно маленький корабль. Он не слышал прощального крика Пириуса, когда они уносились прочь, обратно к ярким огням Галактики людей, оставляя его одного. Теперь он осознавал только присутствие корабля, терпеливого, невозмутимого корабля.
Корабль — и одно лицо, наконец-то открывшееся ему: лицо эльфа с рассеянными глазами, он не знал, была ли она подарком Пириуса или даже Андрес, была ли она снаружи его собственной головы или внутри. Ничто из этого, казалось, не имело значения, когда, наконец, она улыбнулась ему, и он почувствовал, как спадает напряжение двадцатипятитысячелетней давности, как растворяется сгусток древней вины.
Корабль устремился в бесконечную тьму, его коридоры были такими же чистыми, светлыми и пустыми, как и его мысли.
Я знала Андрес. Я знала о пяти кораблях, которые стартовали из Порт-Сола. Мне всегда было интересно, что с ней случилось.
У некоторых кораблей были еще более экзотические судьбы, чем у "Мэйфлауэра". Но это уже другая история.
Завоевание Галактики, возможно, стало звездным часом человечества. Министры, генералы и комиссары, составлявшие ядро Коалиции, оглядывались на огромные достижения своего идеологического правительства с, возможно, оправданной гордостью.
Но ирония заключалась в том, что, как только победа была одержана, Коалиция утратила свою цель и контроль.
Ирония в том, подумала я, что примитивная вера детей-солдат, объявленных Коалицией вне закона, не только пережила саму Коалицию, но и повлияла на историю, последовавшую за ее падением.
МЕЖДУ МИРАМИ
27 152 г. н.э.
I
— Она хочет вернуться домой, — сказал капитан звездолета.
— Но она не может сделать это, — сказал послушник Фьючерити Дрим. Его ставила в тупик сама просьба, как будто женщина, которая заперлась с бомбой в каюте звездолета, совершала философскую ошибку категориального масштаба.
Капитан Тахгет сказал: — Она говорит, что ей нужно поговорить со своей дочерью.
— У нее нет дочери!
— Да, судя по записям, нет. Загадка, не так ли?
Капитан Тахгет сидел очень неподвижно и не мигая глядел на молодого послушника. Это был крупный мужчина лет сорока, со шрамом на половине головы. У него явно был военный опыт, но ничем не украшенный бронежилет, как и голые стены личного кабинета, ничего не говорили о его характере; в эти изменчивые, неопределенные времена, когда сражались брат с сестрой, невозможно было сказать, кому он мог служить.
Перед этим солидным офицером Фьючерити, которому было всего двадцать лет, чувствовал себя нервным, беспомощным — не просто слабым, а похожим на тень, не способным контролировать события.
Фьючерити поднял свою компьютерную панель и еще раз просмотрел анкету с "Вежливого запроса". Имя пассажирки было выделено красным: МАРА. О дочери ничего не сказано. — Она беженка. Ее дом — Чандра. Черная дыра в центре Галактики.
— Я знаю, что такое Чандра.
— Или, скорее, — нервно сказал Фьючерити, — домом является или был Серый Мир, маленькая планетка на орбите вокруг черной дыры-спутника, которая, в свою очередь, вращается вокруг Чандры...
— Все это я тоже знаю, — сказал капитан с каменным выражением лица. — Продолжайте, послушник.
Начальник Фьючерити, иерократ, нанял Тахгета, чтобы тот прибыл на эту пересадочную станцию, расположенную на орбите вокруг базы 478. Здесь он должен был забрать Мару и других беженцев, изгнанных Кардишской империей из своих домов в Ядре Галактики, а затем доставить их на Землю, где правящая Идеократия пообещала радушно принять своих граждан. Но Мара отказалась продолжать путешествие. Из-за нее корабль удерживался на орбите вокруг базы, а остальные беженцы были эвакуированы и отправлены обратно в центры временного содержания на поверхности.
И теперь Фьючерити предстояло разобраться в этой неразберихе. Он понятия не имел, с чего начать.
Фьючерити облизал губы и снова посмотрел на светящийся куб на столе капитана. Это был монитор-аквариум, виртуальное изображение интерьера каюты женщины. Мара сидела на своей койке, по-своему такая же неподвижная, как и Тахгет. Она была стройной, с выбритой головой; в свои тридцать шесть лет выглядела скромной, рассудительной, нетребовательной. Ее маленький чемодан лежал нераспакованным на низком комоде, который был вторым существенным предметом мебели в каюте. Запертая дверь была заблокирована перевернутым стулом — обычная баррикада.
А перед ней на полу лежала причина, по которой она смогла навязать свою волю капитану звездолета, сотням беженцев и по меньшей мере трем межзвездным политическим образованиям. Это было громоздкое сооружение из металла и полимера, уродливая скульптура, совершенно неуместная в убогой обстановке каюты. Было ясно видно, что она была вырезана из оружейного отсека какого-то потерпевшего крушение корабля. Это была бомба, монопольная бомба. Датируемая временем Коалиции и ее галактической войны, ей было по меньшей мере две тысячи лет. Но Коалиция строила хорошо, и не было никаких сомнений в том, что бомба могла уничтожить этот корабль и нанести большой ущерб самой базе 478.
Фьючерити не знал, откуда взялась бомба, хотя после тысячелетней войны 478-я, как известно, была полна тайников с оружием. И он понятия не имел, как бомба попала на борт этого звездолета "Вежливый запрос". Но иерократ ясно дал понять, что Фьючерити не нужно ничего об этом знать; все, что Фьючерити нужно было сделать, — это разрешить эту запутанную ситуацию.
— Но она не может вернуться домой, — повторил он слабым голосом. — С юридической точки зрения, ее дома больше не существует. И очень скоро его не будет и физически. Она беженка. — Фьючерити ничего не понимал в этой ситуации. — Мы пытаемся ей помочь. Неужели она этого не понимает?
— Очевидно, нет, — сухо ответил Тахгет. Он не пошевелил ни единым мускулом, но Фьючерити чувствовал его растущее нетерпение. — Послушник, ни политика Галактики, ни география черной дыры не имеют для меня ни малейшего значения. — Он ткнул пальцем в аквариум. — Все, что меня волнует, — как убрать бомбу у этой женщины. Мы не можем обезвредить эту штуку. Мы не можем силой проникнуть в каюту, не...
