По утрам Валларикс несколько часов работал в своем кабинете — иногда в компании секретаря, но чаще в одиночку. Около одиннадцати появлялся коадъютор с ежедневным утренним докладом. Аденор старался приезжать чуть раньше — во первых, для того, чтобы составить императору компанию, а во-вторых, ради возможности увидеть недовольную гримасу лорда Ирема, наткнувшегося в аулариуме императора на своего давнего врага.
Правда, возня с бумагами внушала Аденору отвращение, поэтому его участие в занятиях правителя сводилось к сидению в глубоком кресле, более-менее удачным шуткам и пересказыванию последних сплетен, популярных в городе и при дворе. По этому поводу сэр Ирем как-то раз грубо спросил, не собирается ли Аденор играть при Валлариксе роль шута — или же ему просто нравится трещать, словно безмозглая сорока?.. Аденор тогда так разозлился, что забыл о всякой осторожности и бросил рыцарю в лицо, что человеку в положении Валларикса куда полезнее пустая болтовня, способная хотя бы ненадолго отвлечь императора от дел, чем еще один доклад о росте цен и недовольства в городе. А если Ирем этого не понимает, то Валларикса можно только поздравить с таким скудоумным другом.
Неизвестно, чем закончился бы этот эпизод, если бы Ирем счел необходимым оскорбиться, но в тот раз он только смерил Аденора холодным оценивающим взглядом и ушел.
А вскоре после этого произошла история у Нового моста, и Ирем начал относиться к Аденору несколько терпимее. Во всяком случае, визиты во дворец перестали ассоциироваться у Ральгерда с выступлением жонглера на канате.
Впрочем, этим утром Аденор остался у себя. Прежде, чем ехать во дворец, следовало выпроводить Льюберта Дарнторна, потому что накануне вечером тот слишком много выпил и заночевал прямо в особняке. Чтобы отправить юношу домой, понадобилось бы закладывать портшез или карету, а лорд Аденор так и не обзавелся ни тем, ни другим, поскольку ездил исключительно верхом.
Ральгерд начал присматриваться к Льюберту еще в начале осени. Когда впервые зашла речь о том, что Валларикса нужно вынудить отречься от престола, сразу стало ясно, что вся власть в итоге перейдет к Элиссив — а точнее, к ее мужу, за которым будет стоять старая аристократия.
Не вызывало никаких сомнений, что лорд Бейнор не допустит, чтобы Лисси вышла за Фин-Флаэнна или кого-нибудь из Довардов. Наверное, охотнее всего он бы женился на Элиссив сам. Но тут имелось веское препятствие. Даже самый недалекий человек поймет, что Лисси не могла выбрать подобного супруга добровольно.
Совсем другое дело — Льюберт. Дарнторн-младший ненамного старше Лисси и достаточно красив, чтобы в него можно было влюбиться ради него самого. Правда, его репутация была сильно подпорчена войной в Каларии, но долгие старания Бейнора Дарнторна и его партии не прошли даром, и теперь на каждых двух людей, уверенных, что именно "дан-Энрикс" убил Бешеного принца, приходился хотя бы один, который полагал, что это мутная история, в которой еще нужно разбираться. А если Дарнторн займет престол, количество людей, считающих его героем, тут же резко возрастет — историю, как всем известно, пишут победители.
Словом, о том, что Дарнторн хочет выдать дочь Валларикса за своего племянника, лорд Аденор начал догадываться даже раньше, чем об этом было упомянуто впервые. Сперва щекотливого вопроса касались только вскользь — таинственными недомолвками, обиняками и полунамеками, но под конец об этой партии заговорили в голос, как о чем-то само собой разумеющемся.
К тому моменту Аденор уже успел предпринять кое-какие действия. Прежде всего, он поручил младшего Дарнторна особому вниманию своих людей, приказав им не упускать племянника мессера Дарнторна из виду. На протяжении нескольких месяцев лорд Аденор получал самые подробные доклады относительно того, где юноша проводит время и чем занимается.
Картина получалась любопытная.
Доглядчики Ральгерда сообщали, что младший Дарнторн бывает только дома и в Лаконской Академии, где его откровенно презирают за историю с "дан-Энриксом", но избегает появляться при дворе. Несколько раз Льюберт мертвецки напивался в "Веселой вдове". Ему даже доводилось поучаствовать в каких-то пьяных оргиях с игрой в пинтар и неизбежным мордобоем. С одной стороны — ничего такого уж особенного в этом не было, сам Аденор в шестнадцать лет творил еще и не такое. Но у вельможи создавалось впечатление, что Льюс участвует во всех этих историях не из пустого любопытства, и уж точно не за тем, чтобы похвастаться своим лихачеством перед лаконскими дружками. Он ходил в кабак один, отделываясь для такого случая от своей "свиты", и было не слишком-то похоже, что эти попойки его развлекают.
Казалось, старания Бейнора Дарнторна вывернуть историю с "Семиконечной звездой" наизнанку угнетают Льюберта даже сильнее, чем открытое презрение "имперской" партии. То ли Дарнторна раздражала мысль, что большинство его защитников отлично знают правду, то ли он — чем Хегг ни шутит — действительно раскаивался в собственном поступке. Но, как бы там ни было, Ральгерду Аденору стало ясно, что, если он хочет привязать к себе мальчишку, то с раненой гордостью младшего Дарнторна придется обращаться максимально осторожно. Дело обещало оказаться хлопотным... но оно явно того стоило. Льюберт мог не сегодня-завтра стать новым правителем империи — причем таким правителем, который ничего не смыслит в государственных делах. Речь шла о том, кто займет место за Крылатым троном и будет определять политику Легелиона от лица младшего Дарнторна — лорд Бейнор... или кто-нибудь другой.
Задачу Аденора упрощало то, что Льюберт не любил своего дядю, а в последнее время откровенно тяготился его обществом. Нет, внешне он держался безупречно, но Ральгерд ничуть не сомневался в истинности своих наблюдений. Больше всего Аденора забавляло то, что сам лорд Бейнор даже не пытался завязать более дружеские отношения с племянником, которого он собирался в будущем короновать. Главу Совета всегда отличала толстокожесть, редкая даже для Дарнторнов — хотя эту семью никто не обвинил бы в лишних сантиментах. Сын старшего брата интересовал мессера Бейнора только как наследник родового титула, а все остальное он благополучно упускал из виду. То, что Льюберт не особенно к нему привязан, мало волновало Бейнора — должно быть, потому, что сам он тоже не испытывал никаких нежных чувств к племяннику.
Когда лорд Аденор бывал в особняке Дарнторна, Льюберт выходил к гостям своего дяди, поскольку этого требовали приличия, но вскоре ссылался на какое-нибудь дело или же плохое самочувствие и уходил к себе. Гости Дарнторна считали его замкнутым и молчаливым юношей, который не любит многолюдных сборищ. Аденор только посмеивался над подобным простодушием. Если ему выпадала возможность перекинуться с младшим Дарнторном парой слов, он никогда не касался каких-то важных тем, но зато пользовался любым подходящим случаем, чтобы ненавязчиво пригласить Льюберта к себе. Лорд Аденор рассчитывал, что рано или поздно Льюберт примет его приглашение — хотя бы из простого любопытства. Но время шло, а положение не изменялось. Это вызывало у Ральгерда вполне объяснимую досаду, потому что беспорядки, которые должны были стать формальным поводом для низложения Валларикса, могли начаться в любой день, а планы Аденора относительно Дарнторна так и оставались просто планами.
Впрочем, когда в городе в самом деле вспыхнул ожидаемый мятеж, события сразу же вышли из-под контроля заговорщиков.
Во-первых, несмотря на несколько погромов в Нижнем городе, действительно серьезных мятежей в тот месяц так и не случилось, поскольку Орден подавил волнения за одну ночь.
Во-вторых, задуманному Дарнторном дворцовому перевороту помешали быстрые и точные действия лорда Ирема. Если подумать, даже слишком быстрые и слишком точные — как будто коадъютор был детально посвящен во все их планы.
И когда на следующий день Ральгерд поехал во дворец, чтобы увидеться с Валлариксом, в столице было так же тихо, как в любой из довоенных месяцев.
Лорд Аденор задумался.
В своем кругу они так часто повторяли, что Валларикс — слишком мягкий и слабохарактерный правитель, который не в состоянии спасти страну от гибели, что каждый из них почти верил в то, что они выступают против императора не только ради личной выгоды, но и ради процветания Легелиона. Правда, Аденор был меньше всего склонен строить из себя спасителя империи. Его гораздо больше интересовало то, что государственный переворот позволит ему в полной мере проявить свои многосторонние таланты, которым король и его Орден не давали развернуться во всю ширь. Но даже лорд Аденор в какой-то мере поддался всеобщему настрою, в соответствии с которым отречение Валларикса было вопросом государственной необходимости. Однако поведение дан-Энрикса во время голода и то, как быстро люди Ирема сумели навести порядок в городе, при этом походя разрушив многомесячные планы заговорщиков, помимо воли вынуждало Аденора пересмотреть кое-какие свои взгляды.
После беседы с сэром Иремом лорд Аденор несколько дней безвылазно сидел в своем особняке, не появляясь при дворе и не встречаясь с остальными заговорщиками. По странному стечению обстоятельств, именно в те дни случилось то, чего он так упорно добивался раньше — Льюберт Дарнторн решил нанести ему визит. Когда оруженосец доложил Ральгерду о его приходе, тот даже не сразу понял, что от него нужно младшему Дарнторну. Впрочем, Аденор не мог бы называть себя придворным, если бы способен был пустить свои старания насмарку из-за приступа случайной меланхолии. Он блестяще сыграл роль любезного хозяина, добился, чтобы Льюс остался у него на ужин и умело развлекал его весь вечер, избегая тем, которые могли быть неприятны гостю, будь то каларийская кампания, Лакон или придворные интриги.
Поначалу Льюберт был немногословен и держался настороженно. Казалось, он все время ждет от своего собеседника какого-то подвоха. Но к концу их ужина Дарнторн стал отвечать значительно непринужденнее.
Несколько дней спустя он пришел снова, а потом начал бывать в особняке довольно часто. Аденору оставалось только проявлять как можно больше такта — и, конечно, выставлять на стол самое лучшее вино.
Дарнторн наверняка даже не понял, как так вышло, что в один прекрасный день он выпил больше, чем рассчитывал, и выложил хозяину особняка все неприглядные подробности их столкновения с "дан-Энриксом" в Каларии. Лорд Аденор мог бы начать оправдывать Дарнторна, как сделал бы кто-то другой — хотя бы из обыкновенной жалости. Но Аденор не сказал ничего. Он обладал прекрасной интуицией, а кроме того — многократно убеждался в том, как много может дать обыкновенное молчание.
С этого дня Льюберт Дарнторн проникся к нему исключительным доверием. Для Льюберта визиты в особняк были единственной возможностью хоть с кем-то поделиться мучившими его мыслями, а для Ральгерда Аденора — лишним шансом узнать массу интересного. Он полагал, что это только справедливо. Безуслово, в мире всегда были, есть и будут люди, совершающие добрые дела в ущерб себе, но, в сущности, разумный человек всегда найдет возможность совместить приятное с полезным.
Чаще всего Льюберт сообщал очередные любопытнее подробности урывками и как бы между делом, но накануне вечером Ральгерду повезло. А может быть, и нет... это как посмотреть.
По-видимому, в этот раз Льюберт явился в его особняк с твердым намерением напиться до потери памяти — во всяком случае, к делу он приступил весьма решительно, еще до конца ужина осушив полную бутылку "Пурпурного сердца". При этом он говорил обо всем подряд, начиная с того, что Рикса сделали помощником наставника в Лаконской Академии, и заканчивая тем, что дядя недоволен им из-за категорических отказов появляться при дворе.
Потом Дарнторн подлил себе еще вина и рассказал о том, как Валларикс когда-то едва не погиб, охотясь на огромного старого вепря, голова которого теперь украшает Гобеленный зал — а Бейнор Дарнторн хладнокровно наблюдал за схваткой, оставаясь в стороне. В связи с этим Льюберт вспомнил плен, в котором Бейнор оказался во время войны в Каларии, и позволил себе сделать несколько весьма нелестных заключений о характере своего дяди.
Аденор почти жалел, что глава Круга лордов этого не слышит.
Когда речь дошла до заговорщиков и казни на Имперской площади, язык уже почти не слушался Льюберта Дарнторна. Если до сих пор Льюберт никак не объяснял и не оправдывал своего поведения в Каларии, то сейчас он неожиданно признался, что надеялся добиться у Валларикса помилования для своего отца.
Услышав это, Аденор болезненно поморщился. Мало кто сомневался в том, что Сервелльда Дарнторна давно нет в живых. Во всяком случае, последние пять лет о нем не поступало никаких известий. Ходили слухи, будто он пытался получить убежище у Миэльриксов, но не преуспел и умер за пределами Империи. Учитывая, каким человеком был покойный, этому можно было только порадоваться, но надежды Льюберта на его возвращение помимо воли вызывали жалость. Глядя на сидевшего напротив юношу, лорд Аденор подумал, что наутро опьянение сотрет из памяти Дарнторна эту часть рассказа — и решил, что это к лучшему. Есть границы откровенности, за которой она уже не сближает, а отталкивает. Но сам Аденор тоже немало выпил в этот вечер, и вместо того, чтобы дипломатично промолчать, позволил себе осторожно намекнуть своему собеседнику на то, что Сервелльда Дарнторна уже много лет считают без вести пропавшим. А такое утверждение обычно означает то, что человек погиб. Льюберт мотнул отяжелевшей головой.
— Он не погиб, — с трудом ворочая отяжелевшим языком, возразил он. — Я даже знаю, где он.
— Да? И где же?.. — спросил Аденор, не понимавший, как расценивать такое заявление — то ли как бредни совершенно перепившегося человека, то ли как самое ценное из откровений Льюберта.
— В Бейн-Арилле, — коротко отозвался Льюс, попробовав подлить себе еще вина и расплескав его на тонкую батистовую скатерть.
У Аденора по спине прошел озноб. Этой зимой Бейн-Арилль прекратил выплачивать положенные подати в имперскую казну и поднял пошлины для всех торговцев из Легелиона. В любое другое время император ввел бы в Гардаторн войска, но именно сейчас война с аварцами вынуждала короля смотреть на все происходящее сквозь пальцы. Магистраты Вольных городов торжествовали.
Строго говоря, жители Внутриморья всегда тяготились своим подчиненным положением, но до сих пор они ни разу не решались так открыто нарушать вассальную присягу. Теперь становилось ясно, кто помог жителям Гардаторна отыскать в себе решимость, чтобы выступить против дан-Энриксов.
Аденор неожиданно почувствовал себя таким измотанным, будто не разговаривал с Льюбертом Дарнторном, а занимался утомительной физической работой.
К счастью, вскоре разговор закончился естественным путем. Не прошло и четверти часа после неожиданного откровения Дартнорна, как того начало выворачивать наизнанку. Пить племянник лорда Бейнора определенно не умел — но в данном случае этому можно было разве что порадоваться. Слуги Аденора получили приказ не отходить от Дарнторна, пока ему не станет лучше, а потом со всеми возможными удобствами устроить Льюберта в одной из гостевых спален. А Аденор отправился к себе и попытался лечь — но вместо этого по меньшей мере час ворочался без сна, поскольку мысли то и дело возвращались к словам Льюберта.
