— Во-во, — кивнула я.
— Сама ты! КУРИЦА!
— Ой, Ира, ты все-таки петух! Но они не несутся. Первому петуху, снесшему яйцо, будет миллион! — хихикала я.
Ира кипятилась.
— Тише, Танечка, не плачь, не утонет в речке... мяч, — принялся успокаивать Иру Одеяло.
— Потому что речки нет, только море и капец!
— Какая ты кровожадная! — удивился Подушка.
— Это я кровожадная? Мячик собралась топить! В нем кровь есть? Я еще понимаю, мальчика, но мячик! Иру собралась топить? Она за мячиком поплывет. Даже если и утонет, то крови не будет. Так что я не кровожадная.
— Водожадная! — хихикнул Подушка.
— Водохлебка! — поправила я.
— Сейчас Иру отпущу, — хихикая, сообщил Одеяло. Ира попрыгала вокруг Подушки и села обратно на лавочку.
— Ы-ы-ы! — зарыдала Ира, которая явно и давно хотела заржать.
— Ты чего плачешь? — всполошился Одеяло.
Подушка с удивлением уставился на меня, я изобразила ему, что это Ира перевела хохот в плач, он понял и хотел потереть глаза.
— Бе-е, — я была безжалостно придавлена. Подушка поскорее опустил руки, я погрозила ему кулаком. — Не трогай руки! ВООБЩЕ! Ногами глаза три, а руками не трогай!
— Ладно, ладно, — поскорее согласился Подушка.
Одеяло развернул Иру и слегка встряхнул.
— Что ты меня опять трясешь! — "прорыдала" она. Одеяло завис. Подушка что-то сказал ему по-эстонски, тот потормозил немного, а потом резко понял.
— ИРК, хорош ржать! — гаркнул Одеяло.
Ира подскочила на месте, с ужасом посмотрела на эстонца и отсела от него подальше.
— Пошли спать, — сказала она, еще отстраняясь от Одеяла.
— Куда? — поинтересовался Подушка.
— В изолятор. Отнеси меня к Капитошке! — попросила я.
— Зачем?
Я ему объяснила, он донес и отвернулся к Ире, которая пришла следом вместе с Одеялом.
— Привет, Капитош! — сказал Подушка, я прожестикулировала его слова. Капитошка повернулся.
— Тоже болеешь? — сочувственно спросил он.
— Ыгы, — сказал Подушка, я кивнула.
Я собралась что-то сказать, Подушка молчал.
— Что? С артикуляцией проблемы? — спросил Капитошка. Я покивала. — А что у тебя с мышцами?
— А что у меня с мышцами? — спросил Подушка, я жестикулировала.
— Плохо у тебя с мышцами, — ответила ему Ира. — Всего одна, и та в черепной коробке.
— Нет, одна там не мышца, а извилина, а все мышцы в другом месте, — хихикнула я.
— Вы можете хоть одну ночь по разным дачам провести? — спросил Капитошка.
— Ладно, — согласилась я.
Мы попрощались с парнями, они ушли на свою дачу, мы — на свою.
— Ну что, полчасика помучаем наших, а потом пойдем к ним?
— Ага, — кивнула я. Мы продолжили болтать с Ирой и с Капитошкой.
Тот поперхнулся "Колдрексом".
— Ой, какая гадость поперхнуться "Колдрексом"! — ужаснулась я.
Капитошка сделал тоже самое вторично.
— Второй раз, наверное, еще хуже! — посочувствовала я. Капитошка злобно посмотрел на меня и отправился полоскать горло в гордом одиночестве.
— Ты там не захлебнись!
— Хлюп, буль, бр, ИРК! — Капитошка все же видно захлебнулся.
Он на нас поругался и попросил медсестру сдать нас в горный.
— Вы где были? — в медпункт зашел Андрейка.
— А где парни?
— Они вообще-то не с нами спят! — заметила я. Андрейка хлопнул себя по лбу. — Во-во! — Андрейка погрозил мне. — Ой-ой, тримай портки, ховайся в бульбу!
Я спряталась за Капитошку.
— Не внушительно, — ответил Андрейка.
Мы пошли на дачу в сопровождении, причем по дороге Капитошка чуть не упал.
— Что же ты такое сегодня выпил, что тебя, грешного, земля не держит? — спросила у него Ира.
— Компоту. Нужно будет сказать поварам, чтобы поменьше туда травки добавляли!
— Вы ее оттуда выкуривали? — спросила Ира.
Капитошка погрозил ей и на лестнице чуть снова не упал.
— Точно... травки! — уверилась Ира.
Мы зашли на дачу, посидели с вожатыми, точнее, с Димой, потом вернулся Андрейка... с бутылочкой!
— Ой, у нас тут совсем маленькие появились? Поить будете? — всплеснула руками Ира.
— Ха-ха-ха. Андрюшечка только вчера на свет родился! — хихикнул Капитошка.
— Ладно, не на тьму, — успокоила его я.
— Ладно, ладан! Дышит? Дышит! Все!
— Вы что тут делаете? — задал свой коронный вопрос Андрейка.
— Спим, а вообще тебе мерещимся! — ответила Ира.
— Меня таким не возьмешь! У меня нет галлюцинаций!
— Теперь есть. Нечего было компотик пить.
— Мы на самом деле компотик смешивали, — прошептал мне Капитошка. — Теперь он точно думает, что вы галлюцинации!
— В картишки на раздевание? — спросила Ира.
— На раздевание с галлюцинациями? — спросил Андрейка.
— Заманчиво выглядит, — кивнула Ира.
— Садись, на самом деле в картишки сыграем, — предложил Дима.
— Нет, не сяду. У меня там галлюцинация сидит, а вот тут вторая. Это вам для информации.
Мы посмеялись. Стали играть. Проиграл Капитошка, снял резинку, проиграла Ира, сняла ожерелье. Все люди как люди, а нам с Андрейкой лучше не проигрывать. Дальше проиграл Андрейка, снял кроссовок.
— О, я туда не буду смотреть! — картинно ужаснулась я, отворачиваясь от ног в носках.
Мы поменялись местами и продолжили играть. Ира уже и кофту проиграла, Андрейка снял кроссовки и носки, Дима одно ожерелье, а Капитошка и вовсе только резинкой отделался. Я жульничала, благо, отбой был рядом, и ничего не проиграла. В итоге Ира проигралась окончательно и мы все снова оделись.
— Я еще ни разу не проигрывала!
— Как это?
— Отбой надо было дальше держать!
Мы ушли к себе в комнату, а там девчонки уже перемазаны пастой. Мы принялись всех будить, а то еще ожоги будут! Все побежали умываться. Мы зашли к вожатым, и, пока Ира их отвлекала, я нашла тюбики с пастой, которые они забрали у всех, кроме одной. Долго искала мятную, нашла. Все девчонки из соседней комнаты были перемазаны, у Любы на лбу мы нарисовали тюбик с пастой. С жуткими криками проснулась и та комната, побежала всем скопом умываться. Мы же вооружились красильными принадлежностями и пошли к украинкам. Разукрасили, кому румяна, кому клоунский нос, кому щедро разукрасили веки и включили свет.
— Как еще "доун-вори би хеппи"? Еще ночь! Что это? — украинки побежали смотреться в зеркало и отмываться. Мы решили пройтись по всем дачам. Сначала мы отправились на красную дачу к любимым эстонцам. Первыми по списку были мелкие.
— Тебя кто-то тут нравится? — спросила я.
— Нет, — ответила Ира.
Мы ушли в соседнюю комнату.
— А тут?
— Вот этот, я его разукрашу! — сказала Ира.
— А который мне понравился, затылком! — пожаловалась я.
Я нашла блондинчика и щедро накрасила его черной косметикой. Черные брови, черные веки и ресницы. Ира дорисовала черными тенями губы.
— Класс! — одобрила Ира. Мелкий стал просыпаться.
— Спи-спи, — ласково погладила я его. Он уснул и тут же открыл глаза. Делать нечего, повели к зеркалу. У мелкого чуть глаза из орбит не вылезли. Он нам изобразил, что пошел пугать остальных, вскоре в его комнате раздался придушенный писк. Мы зашли к серенькому мелкому и покрасили его в розовые цвета. В его комнату пришел блондинчик.
— Растырныкай его и ходите вместе! — сказала я ему, тыкая на серенького.
Блондинчик склонился над сереньким и ужаснулся, увидев его. Мы отвели и этого к зеркалу.
— А-а-а! — сам себя напугался он.
Потом мы разыскали брюнетика, Ира нарисовала ему черной подводкой тонкую-тонкую маску. Но он проснулся и потер глаза. Маска стала размазанной!
— Пошли старших мазюкать.
— Ага.
Мы зашли в две смежные комнаты и стали красить всех. Хотя вру, сначала мы посмеялись над тем, как они спят. Одеяло спал на животе, свесив одну руку с кровати, Подушка — на спине, положив одну руку себе на противоположное плечо, а вторую на противоположное бедро. Данил спал, свернувшись калачиком и обнявшись с подушкой. А Сильвер... одна рука свесилась, одна нога свесилась, сам на бортике, и это на втором ярусе. Самоубийца!
Мы принялись прихорашивать Подушку. Ира сплела косички и что-то написала ему на лбу, я нарумянила щеки, вычернила ресницы и губы. Ирка еле удержалась, чтобы на простыне не написать что-нибудь кроваво-красной помадой, закрепила косички шнурками из его же кроссовок и спрыснула их лаком с блестками. Остальную часть волос мы привели в состояние шухера. И ведь не проснулся! А еще нарисовали блондину черную бородку и усики. Мы подошли к Одеялу, он тут же перевернулся, как по заказу, хотя мы перепугались, что проснулся. Мы накрасили его явным эмо с ярко розовыми губами и черными веками. Ирка нарисовала ему на лбу сердечко. Ну да, любит она его! Одеялу навели на голове шухер, вытащили из под него простыню, благо это было несложно, и сделали из нее Подушке крылышки. Сам Одеяло явно не нуждался ни в одеяле, ни в подушке, — все раскидал.
Один эстонец спал на животе.
— Класс!
— Ага!
— Я, чур, тенями! — сказала я.
— А я подводкой, — кивнула Ира.
Мы азартно разукрашивали ему спину. Тут я перевернула тени и случайно высыпала часть на голову соседнему блондину. Ну, вот он теперь не блондин, а черно-розовый! Безбровому мы нарисовали брови, с маленьким ртом — пухлые губки. Мы румянили щеки, белили волосы, рисовали узоры подводкой. В общем, оторвались мы на бедных эстонцах, и перешли на веранду.
— Это боящийся пауков, — обличительно пальцем ткнула Ира.
Мы тут же нарисовали ему на плече паука подводкой, благо спал он очень удачно — свесившись головой на пол. И что им неймется, все куда-то свешиваются! Перешли в соседнюю, там спал Даниил. Я разукрасила ему часть лица розовым, часть черным. Ира помадой измазала волосы, подумала и написала на ноге "Я придурок". Ну и бог с ним, что не понимают.
— Лучше на лбу! — хихикнула я.
— Ща...
Ира написала и на лбу.
Сильверу на руке нарисовали рану и кровь, которая стекала как раз Даниилу на волосы. Перешли к следующему.
"Я самый умный", вывела Ира помадной у него на спине.
— Почему это? — удивилась я.
— А ты посмотри на лоб!
Следующему написали "Я блондин, и с этим ничего не поделать, хоть я и брюнет", нарисовали на щеке поцелуйчик, а на виске мишеньку. Так понятнее будет бедным эстонцам.
— Что-то ему мало досталось! — ткнула я в Сильвера. — Дай-ка мне доводку, желательно синюю.
— На, водостойкая.
Я похихикала и нарисовала ему на ногах семейные трусы. Ира выскочила в коридор просметься, где напоролась на ночных вожатых, покрутила пальцем у виска и зашла обратно. Видно, тормознутость все же заразна, вожатые тоже тормозят. Послышались шаги, и кто-то вошел в Подушкину с Одеялкиной комнату. Мы проследили. Парень разделся, лег и вскоре заснул.
— Пошли, я придумала ему пакость, — сказала я.
Вооружилась подводкой, нарисовала ему мелкие кудряшки на спине, и вывела изо рта облачко со словом "Бе-е-е". Мы хотели ему и на руках копыта нарисовать, но решили, что это уже перебор. Ира намазала пенкой ему волосы и сделала рога. Подождали, когда все схватится и включили на мобильнике "Доун вори би хеппи". Эстонцы зашевелились, видимо бормоча, что еще рано. Подушка осоловело хлопал накрашенными ресницами, видно соображая, чего это они потяжелели.
— А-а-а-а-а! — заорал Одеяло, к нему спустился настоящий паук.
— А-а-а-а-а! — заорал верандник на свое плечо.
— Они размножаются??? — почему-то по-русски заорал Одеяло.
Подушка похлопал глазами, посмотрел на Одеяло и отстранился. Одеяло плюнул на ползущего по нему паука и стал отползать от Подушки, что-то говоря по-эстонски. Наверное, так:
— Ты сдурел?
— Я? Ты на себя в зеркало посмотри!
Подушка осмотрел всю комнату (ух ты, какие большие глаза!), вышел на веранду, где "паучник" ощупывал свое плечо. Мы прятались за занавесочками. Подушка сходил в смежную комнату, разбудил там всех и поднял шум по поводу "раны" Сильвера. Проснулся Даниил и ощупал свои "окровавленные" волосы, Сильвер схватился за руку. Подушка увидел татушку на ноге у Даниила и расхохотался.
— Здесь были русские! — сказал он и стал всем переводить, что у кого написано. Долго объяснял всем про "барана", пока до них не дошло. Тот, кому мы нарисовали на спине, пытался увидеть наши художества. Тут паук, которого чуть не затоптали, побежал ко мне и залез на голову. Я открыла рот и беззвучно заорала. Ирка с ужасом смотрела на меня. Я закрыла себе рот руками, дабы паук туда не залез. Не выдержала.
— ПАУУУУУУК! — заорала я и принялась бегать по комнате. У паука закружилась голова, и он спрыгнул на Даниила.
— А-а-а! — воскликнул тот, стряхивая паука. Я поскорее спряталась за занавеску. Подушка завис, решая, была ли это галлюцинация. Я стояла и тяжело дышала. Паук, пошатываясь, пошел из смежной комнаты. Видно, сильно его Даниил об шкаф приложил.
— Не подходи ко мне! — заорала я на паука. Тот шарахнулся к мальчику с пауком на плече. Мальчик ужаснулся орущей занавеске и заорал на паука, я присоединилась, Ира тоже. Все заткнулись разом. Мальчик с ужасом смотрел на паука. Паук шарахнулся и спрятался под кровать. Все прибежали на веранду. Мы любовались своими художествами: на Даниила, наполовину розового, наполовину черного, на Подушку, который никак не мог открепить простыни (а ему идут косички!), на парня, которого я случайно покрасила тенями, на Сильвера с "раной", а все остальные ржали над его семейными трусами в полосочку. Он под конец развернулся, ужаснулся их полосатости и схватился за голову. Смотрели на насупившегося барана, на самого умного, который не знал, что у него на спине, а все хохотали, ибо Подушка им перевел. Все рванули в коридор к зеркалу. Подушка снова распахнул глаза во всю ширь — с накрашенными ресницами это выглядело внушительно — и "полетел" на простыне. Одеяло пытался изобразить дьявола, на что Подушка заметил, что он — какой-то придурковатый дьявол с розовыми губами и сердечком на лбу. Одеяло сказал, что и у него самого какая-то дурня на лбу.
— Это печать господа свыше! — громко сказал Подушка.
— А это сердечко из преисподней, — потыкал себе в лоб Одеяло.
Цветной сокрушался по поводу волос, баран разглядел кудряшки на спине, разукрашенный силился разглядеть рисунок, Даниил провел рукой по накрашенной стороне и припечатал с другой, еще не накрашенной. Я вышла вперед, собрала на руку немного теней и нарисовала ему отпечаток ноги на лбу. Все хохотали, Подушка почесал подбородок.
— И ведь не смывается и не сбривается! — посетовал он.
Мы ушли с красной дачи, зашли за Ксюшей и пошли на зеленую дачу. Нашли Оскальчика, нарисовали ему оскал, глазастику нарисовали анимешные глаза, ушли на желтую, там разукрасили близнецов. Разделили им лица пополам, одному накрасили правую сторону, другому левую. Нашли Костю и сделали ему ярко-голубые губы, набелили щеки, выбелили брови, ресницы, сыпанули рассыпчатой пудрой на волосы, измазали тенями пару прядок, подводкой на груди нарисовали крылья, похихикали, похвалили. Нашли Юлю и написали ей в облачке на щеке "Му-у". Теперь пошли искать Антона, а нашли Бонапарта. Нарисовали ему треуголку и написали на руке "Я непобедим", а на ноге — продолжение "когда встану на табуретку". Нашли, наконец, Антона.
