Император сменил гнев на милость, соизволив все-таки наградить храмовников любезным кивком.
Казалось, легкого движения серой, в плащ закутанной фигуры, что застыла в стороне от трона, никто не успел бы заметить — но старичок-настоятель внимательно прищурил глаза, задумчиво сдвинул брови и, шепнув что-то своим спутникам, уже успевшим уступить место для новых дарителей, направился к боковым ступеням тронного нефа. Как глава Храма, он имел полное право стоять по правую руку Его Божественности — и, похоже, всерьез собирался этим правом воспользоваться прямо сейчас.
Огнезор сделал шаг назад, углубляясь в полумрак, позволяя тяжелым знаменам полностью скрыть его фигуру.
Но Гутору это было лишь на руку.
— Зачем ты здесь, Гильдмастер? — приблизившись к серой тени, еле слышно спросил он.
Зал впереди все так же гремел шумным эхом поздравительных речей, гудел монотонно шепотками, слепил невозможным блеском драгоценных камней, весело пускающих по стенам цветные солнечные зайчики, — в этом же месте было почти спокойно и тихо: как за кулисами Большой Дворцовой Сцены в самый разгар представления.
— Это же, вроде, официальный прием? — приглушенный ответ Огнезора неожиданно прозвучал с иронией.
— Ты знаешь, о чем я, — не думал отступаться жрец. — Тебя и твоих людей нынче слишком часто видят в тени Императорского трона.
— Его Божественности нравится иметь ручного дьявола за спиной. Кто я такой, чтоб возражать?
— Не святотатствуй, сын мой! — Гутор поморщился.
— И не думал! — хмыкнул Гильдмастер. — Скорей уж ты святотатствуешь, причисляя меня к своим "чадам", господин настоятель.
Взгляд священника стал пугающе серьезным.
— Богини не спрашивают, кто мы. Лишь — какие мы, — голос его прозвучал спокойно и вдумчиво. — Даже твои молитвы могут быть услышаны, темный мастер...
Теперь уж Огнезору пришел черед морщиться.
— Молиться и слепо верить — твоя задача, Гутор, — сухо возразил он. — Мне же приходится быть тем, кто сохраняет здравомыслие. К несчастью, не только свое, но и Его Божественности... Достаточно ли я ответил на твой вопрос? И будешь ли ты делать теперь то, зачем пришел?
— Молиться?
— Убеждать Императора, что не стоит верить дьяволу. Ведь это же просили тебя сделать советники?..
Долгий-долгий, внимательный взгляд был ему ответом. Наконец, Гутор вздохнул расслабленно — и вдруг насмешливо хмыкнул.
— Может ты не так уж и плох в своей вере в здравомыслие. По нынешним-то временам... Но все же, — лицо его посуровело, — Храм присмотрит за тобой, Гильдмастер. Как-то тяжело забыть, почему твой перстень сверкает кровью...
Огнезор серьезно кивнул, принимая условие мира. Но не выдержал, и все же фыркнул:
— Только жрец мог увидеть в цвете простой печатки некий тайный смысл! И раз так, то где же твой священный перстень? Немного странно: чую восемь разных амулетов, но для кольца, символа твоего сана, места почему-то не нашлось...
— Слишком ценная вещь для моих старческих пальцев, — хитро прищурился Гутор. — Ненароком оброню еще...
— Или верующим объяснять придется, почему камень в твоем перстне не зеленый, как положено, а синий, — закончил за него Гильдмастер. — Цвет, как известно, свой для "храмовниц судьбы", три столетия уж как истребляемых за ересь... А знаешь, настоятель, что в старину "Итафия" было женским именем?
— Знать я могу многое, — смехом сверкнули стариковские глаза. — Но вот прихожанам нашим вряд ли расскажу... Храм не хуже Гильдии хранит свои тайны.
Одинаковые, понимающие усмешки зеркально отразились на их лицах. И впервые, наверное, за долгие столетия, богини с дьяволами, коль они, и правда, существуют, наблюдать могли столь странную картину: святой отец и темный мастер, ведущие вполголоса приятную беседу да искренне довольные друг другом...
Неудивительно, что остаток церемонии пролетел для обоих быстро.
"Даже слишком быстро!" — думалось с тоской Огнезору на закате сего знаменательного дня.
Его ловкие подельники ковырялись как раз в замке первого тайного хода — сам же мастер входил в крошечную, никому не известную дворцовую комнатку, уже не первым поколеньем темных мастеров облюбованную под свои нужды. Каморка была тесна, но содержалась в чистоте и порядке. Большой сундук, подсвечник со свечой да потемневшее от времени зеркало составляли все ее убранство, важность коего, впрочем, давно уж оценил всякий человек Гильдии, бывающий при дворе. "Костюмерной" — то ли в шутку, то ли серьезно прозвали комнатушку за то, что именно здесь грозные убийцы в черных масках превращались в важных господ, томных дам или разряженных придворных шутов. Здесь начиналось большое притворство, бесконечная игра с первыми мира сего — и Огнезору предстояло сегодня отыграть в ней еще один акт.
А потому маска с серым плащом опустились на дно сундука, на лице же послушно расцвела светская, чуть нагловатая, улыбка — как раз такая, какой ждут приличные дамы от знаменитого придворного проходимца с крайне дурной репутацией. Грозный темный мастер за пару биений сердца превратился в юного прожигателя жизни.
* * *
Лорд Амареш чувствовал себя неуютно. Первый большой бал при новом Императоре, важнейшее событие придворной жизни, столько новых лиц, возможностей и связей — а главные сплетники столицы по-прежнему треплют лишь имя его дочери! Не упуская, конечно, возможности поливать грязью да насмешничать и над оставленным ни с чем папашей! Дьяволы бы побрали идиотку-Юлию, так опозорившую род, — и наглого хлыща, мальчишку— бабника, с которым эта дурочка сбежала!
Последний, кстати, легок был на помине!
— ...Таргел...— вместе с хихиканьем донеслось до слуха Амареша откуда-то из толпы придворных.
Старый лорд завертел головой по сторонам, с трудом сдерживая кровожадный рык. Ну, попадись ему этот мерзавец! Неужто, после всех сплетен, после скандала, до сих пор жадно обсасываемого в каждой гостиной, он посмел явиться ко двору?
— Ты видела его, видела?.. — пискнул тот же голос со смесью возмущения и восторга. — Острижен, как простолюдин...
Высокий лорд прислушался.
— Говорят, церемониймейстеру он заявил, что состриг волосы в знак скорби о почившем Его Божественности! Леди Илания горячо его поддержала, а слышавший это молодой лорд Кируш так проникся идеей, что и сам обещал свою шевелюру состричь!
— Хи-хи... Могу поспорить, скоро при дворе будет новая мода! Уж верные Правящему Дому лорды — и даже леди — не смогут не отличиться!..
Амареш сжал челюсти, чтоб не скрипеть от злости зубами, — глаза же, против воли, утонули в разряженной толпе, забегали по фигурам и лицам, разыскивая виновника его головной боли.
Вот мелькнула светлая макушка среди пышных дамских причесок — и тут же скрылась в пестром море перьев и лент. Поджимая губы, зашушукались хмуро пожилые матроны, а дочери их засверкали глазками да расплылись призывными улыбками. Замахали радостно руками, задвигались сквозь роскошное многолюдье, локтями распихивая тучных отцов семейств, молодые придворные оболтусы, блистательные и шумные, все, как один, — герои столичных скандалов да сплетен... Казалось, вниманье окружающих так и тянется к светловолосому пройдохе-лорду — будто волны от него расходятся по залу. Таргел же, довольный собой, щедро расточает вокруг любезности да колкости, сверкает по сторонам наглой усмешкой, вызывающе встрепывает ладонью короткие до неприличия пряди. Но Амарешу, закипающему гневом, вдруг ясно видится во всем этом нарочитость, игра на публику, успешная, блистательная ложь. И, будто в подтверждение догадки, светловолосый мерзавец, почуяв на себе тяжелый взор, вскидывает глаза на лорда — и пронзительный этот, колкий взгляд замораживает.
Миг — и все проходит: лишь светское обаяние там, где только что был холод. Но Амареш, старый интриган, не может больше принимать этот образ на веру. Он смотрит, смотрит, внимательней и цепче, — пока не подмечает одну за другой знакомые черточки. Та же ухмылка, те же ледяные глаза, такие же плавные, опасные движения, тот же надменный наклон головы...
"Да не может этого быть!" — мысленно вопит старый лорд, почти готовый топать ногами в бессильной ярости.
Взгляд его мгновенно прыгает на руки Таргела, затянутые дорогими перчатками — и застывает.
Под тканью ясно заметны очертанья трех массивных перстней...
Не будь Амареш сейчас настолько зол да уязвлен, может и не совершил бы он того, что сделал. Но издевательский приветственный кивок светловолосого стал для него последней каплей.
В три шага пролетев разделяющее их пространство, оттеснил старый лорд Таргела к оконной нише, оставив позади шлейф его почитателей, вытянувших шеи в предвкушении скандала... Лицо Амареша хранило непроницаемо высокомерное выражение, губы застыли в такой же, как у соперника, любезно-яростной ухмылке.
— Я знаю, кто ты! — склонившись к уху белобрысого мерзавца, яростно прошипел он. — Я мог бы разнести эту "тайну" всего за пару часов...
— О, неужели, высокий лорд? — до отвращения знакомый голос резанул по ушам, а в ответной усмешке было столько яда, что старику вмиг свело скулы. — Может, это удивит тебя, но четверть здесь собравшихся знает так или иначе. Я всегда могу отличить их по взглядам: опасливым, заискивающим... Я ведь человек общественный, Амареш, так что догадаться не сложно... Но знаешь, почему никто из них не приводит твою угрозу в исполнение? Почему все соглашаются с моей игрой, делают вид, что так и должно быть? Потому что, высокий лорд, пока они не кричат о своих догадках на каждом углу, мы с чистой совестью закрываем глаза на нарушение одного их главных наших законов — о тайне личности. Оставляй свое знание при себе — и твой язык не укоротят на целую голову. Ты должен бы знать это негласное правило, Амареш! Или, считаешь, ты достаточно влиятелен, чтоб приказ на тебя никогда не был подписан? Что ж, рискни! Дай мне весомый повод!
Глаза лорда гневно сузились, но он сдержал свою ярость с истинным достоинством, все так же сохраняя на лице подобие светской улыбки.
— Ищешь мести, мой мастер? Смерть твоей женщины ведь и на моей совести!..
— Месть — это слишком мелочно для людей нашего уровня, Амареш, — ответная улыбка Таргела промораживала до костей. — И потом, высокий лорд, ты и сам себя наказал, посодействовав избавлению от моей единственной слабости. Как печально! Теперь, если позволишь...
— Зачем тебе моя дочь? — не дал уйти лорд ненавистному юнцу. — Если надеешься надавить на меня с ее помощью, то зря. Со дня на день Благородное Собрание объявит о моем от нее отречении. Юлия предала меня своим побегом и отныне ее судьба нашему роду безразлична!
— Бедная девочка! — с издевкой посочувствовал светловолосый. — Грустно, когда семья от тебя отказывается... Или это тебя пожалеть, Амареш? Не так давно младшего сына потерял, а теперь вот и дочь. Но у тебя ведь еще двое осталось, правда? Старшему почти сорок, а он до сих пор даже бастардов не нажил — все с твоей Золотой сотней гарцует. А средний чересчур влюблен в дворцовые интриги... Опасное увлечение! Как думаешь, Собрание признает Юлию, если она останется единственной прямой наследницей рода, а? — мнимо дружеским жестом хлопнул он лорда по плечу. — Времена нынче беспокойные! Береги сыновей, Амареш!..
Небрежный прощальный поклон — и Таргел смешался с толпой разряженных придворных. А высокий лорд так и остался стоять у окна, зло терзая дорогое кружево на манжетах рубашки.
* * *
За три часа до полуночи Огнезор, как и было договорено, стоял на столичном кладбище, под фамильным склепом давным-давно вымершего рода. Именно здесь выходил наверх один из дворцовых подземных ходов — и как раз с его помощью собирались охотники покинуть место преступления с желанной для мастера добычей. Сделать это, правда, они могли еще час или два назад — и тогда к назначенному времени прислали бы Храша: передать украденный с таким трудом камешек да получить часть обещанной награды.
Пока же никого видно не было, а мужчина, зараженный растущим Лаиным беспокойством, уже и сам начинал предполагать неприятности...
Прошло, кажется, еще четверть часа, мороз изрядно испробовал на прочность хилый мех парадного гильдийного плаща, но прогнившая дверь склепа так и не дрогнула — зато в темноте заскрипела вдруг кладбищенская калитка, а вскоре тусклый лунный свет очертил контур некрупной человеческой фигуры.
— Весьма неожиданно, господин Кудесник! — удивленно взглянул на подошедшего Огнезор. — Не думал, что ты явишься лично. Видимо, дела наши не так хороши, как хотелось бы?
— Твой камень ждет в библиотечном пристанище, — голос охотника звучал сухо и неприязненно.
— Почему же он там, а не здесь? — поинтересовался светловолосый весьма вежливо. Тревога в нем мешалась с раздражением, но Кудесника дразнить не хотелось: и без того тот выглядел подозрительно.
Лицо охотника стало вовсе нехорошим.
— Все дело в Храше, мастер! — зло припечатал он. — Уж не знаю, что за дрянь охраняла проклятую корону, но Храш сейчас при смерти.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ, ГДЕ ОГНЕЗОРА ВЫВОДЯТ ИЗ СЕБЯ, А ХРАМ ПОДВЕРГАЕТСЯ НАШЕСТВИЮ.
В жизни всякого, как известно, случаются неудачные дни — те самые, когда идет задуманное вкривь да вкось, а любая незадача, что может с человеком приключиться, приключится обязательно. Такой вот день сегодня выдался у Храша — конечно, коли судить по весьма нездоровому и крайне несчастному его виду... Огнезор, однако, большую часть жизненных бед склонен был приписывать не роковому стечению обстоятельств, а, прежде всего, людской глупости — потому и смотрел он, войдя в комнату, не на страшно бледную Храшеву физиономию, но на грубые пальцы огромной грязной ручищи, болезненно вцепившиеся в колючее одеяло.
Как и следовало ожидать, подаренного защитного кольца там не было.
А приложило Дубоголового крепко: он стенал, корчился от боли, страшно сипел, борясь за каждый глоток воздуха — и все чаще борьбу эту проигрывал. Невидимая сила чужого дара тяжелой мощью сжимала ему грудь, норовила добраться до сердца — но медлила, безжалостно растягивая муку...
Огнезор осторожно замер над постелью, с интересом вслушиваясь в неразличимую прочими, скребущую виски дрожь; всматриваясь да внюхиваясь в хитросплетенья стародавней ловушки, куда так резво угодил самонадеянный болван-охотник.
А посмотреть здесь было на что! Дьявольски хитрую штуку сотворил неизвестный мастер! Немедленная гибель от нее грозила почти всем воришкам. Тем же, кто покрепче, смерть полагалась постепенная, растянутая на часы или дни, да оставляющая, притом, по себе особый, хорошо заметный для одаренного знак... Хоть так, хоть эдак, сбежавшему с короной недолго удалось бы среди живых задержаться — саму же пропажу легко потом отыскали бы да сняли с остывшего трупа...
Потому и не спешил Гильдмастер наклоняться к страдальцу поближе. Прикасаться же к корчащемуся телу, опутанному незнакомой мерзостью, не хотелось ему вовсе... Глаза Храша, между тем, распахнулись, выпучились, жадно вцепились в Огнезора; рот дрогнул, искривился в явном усилии что-то сообщить; левая рука еще сильнее сжала одеяло — правая же, стиснутая в дрожащий кулак, с трудом оторвалась от груди, потянулась к нависшему над постелью мужчине — но опала бессильно, совсем чуть-чуть не достав.
