Олби и Финис переглянулись.
— Давай, — согласился Олби.
Кэтрин щёлкнула клавишей и на экране высветился значок вызова.
Примечание к части
Бета просит прощения за задержку (ну, если она была), есть некоторые сложности:)
>
Глава 22. Let's Just Live
Он нашёл Руби одиноко сидящей на крыше дома — точно как и сказала Янг. Она держала косу на коленях, свесив ноги с крыши и задумчиво глядя в сторону моря. Ветер ерошил её волосы, игриво дёргая за красный плащ.
Адам подтянулся, протискиваясь через оконный проём, ступив на все ещё тёплую от весеннего солнца крышу. Руби обернулась, улыбнувшись ему и снова повернула голову в сторону моря. Он подошёл к краю крыши, осторожно ступая по слегка наклонённой плоскости, остановился, оглянувшись на Руби и замер, хмурясь.
Янг была права, когда говорила о том, что ему не впервой утешать фавнов, столкнувшимся в бою с тем фактом, что их соперники могут умереть. Что, иногда, они должны умереть. Он знал нужные слова — он говорил их Блейк, когда она одиноко сидела на ветке дерева неподалёку от лагеря, смотря в пустоту погасшим, неживым взглядом. Он говорил их Илии, он говорил их многим другим фавнам. Это было давно.
Он не был уверен в том, что сможет утешить Руби словами о долге, оправданиями о том, что она сделала всё, что могла, что если не погибнут они — погибнет кто-то из её близких, что иногда надо совершать ужасные вещи ради великих целей. Это не Белый Клык, да и он уже не тот самый Адам. Старые методы больше не работали.
Что же, он может и сымпровизировать. Он задумчиво провёл рукой по шарфу, чуть дёрнув алую полосу ткани. В последнее время у него это получалось.
— Слышал, у тебя проблемы со сном? — тихо спросил он, взглянув в сторону моря.
Руби подняла голову и слабо улыбнулась.
— Тебя Янг подговорила, ведь так?
Он слегка пожал плечами.
— Тебе повезло с сестрой.
— Я знаю, — с гордостью ответила Руби.
Некоторое время она задумчиво молчала, наматывая прядь волос себе на палец, придерживая рукой Кресент Роуз, а затем вздохнула.
— Думаю, мне пригодится совет.
Придерживая ножны, Адам сел рядом с ней, щёлкнув пяткой ботинка по белоснежной стене склада.
— Это из-за Ручейного?
— Да, — нахмурившись, Руби провела рукой по прикладу винтовки, — нет, не совсем…
Она тихо вздохнула, хмуря брови, и ненадолго замолчала. Он сидел молча давая ей время подумать.
— Люди воевали с самого начала, — медленно начала она, — друг с другом, с фавнами — я это понимаю. Мне это не нравится — война хороша лишь в сказках, но не на деле…
Он кивнул, соглашаясь. Многие из фавнов, выкрикивавших лозунги на трибунах, в бою сталкивались с жестокими, мрачными фактами — тяжёлым ботам Шни было плевать на то, что дело Белого Клыка было правым, на то, что они сражались за лучший мир. Идеализм и готовность пожертвовать собой были плохой защитой от тяжёлых праховых орудий.
Покачав головой, Руби продолжила.
— Но я понимаю и то, что иногда кажется, что другого выхода нет. Может быть, его нет на самом деле, а может он есть, только его не всегда видно, или же может он был, где-то в самом начале, просто его не нашли вовремя, закрыли на него глаза пока не стало слишком поздно. Это плохо, когда у людей или фавнов нет никакого иного выбора, кроме оружия, но это мир — иногда в нём случаются плохие вещи. Я всё это понимаю…
Она остановилась, смотря на свои колени. Её ботинок щёлкнул по стене склада, заставив загудеть металлическую обшивку. Скривившись, Руби ударила кулаком по крыше.
— Я другого не понимаю! Да, Белый Клык совершает плохие поступки, они воюют, убивают и совершают множество прочих вещей. Но они верят в то, что сделают мир лучше, пусть даже им придётся сделать плохие вещи с самого начала. Они творят зло — эти нападения на город, эти Паладины, но они всё равно борются за то, что считают правильным. Они готовы сражаться за это и отдать свои жизни, совсем как охотники — пусть их цели и не такие, как у нас. Они солдаты. Но Синдер… Она же не использует их как солдат! Ей не нужны солдаты, Адам — иначе бы она не сбежала, как только мы начали побеждать! Никому из них, ни Торчвику, ни её подчинённым, ни тому новому командиру, не нужны солдаты. Им нужны пешки!
Покачав головой, Руби опустила взгляд вниз.
— Ей же на самом деле плевать и на фавнов, и на людей. Она просто использует их, как шахматные фигуры. Просто потому, что ей так нужно — а на остальных плевать. Но это неправильно, Адам! Так не должно быть! Никто — ни фавны, ни люди такого не заслуживают! Каждый из нас уникален, в каждом из нас есть что-то своё, особенное. И пусть даже кто-то совершает плохие проступки сейчас — это не значит, что он не сделает когда-нибудь что-то хорошее! Может быть даже не он, а его дети или даже внуки — но в каждом из нас есть шанс на то, что бы сделать мир лучше. В каждом из нас есть потенциал стать чем-то большим, чем мы есть сейчас…
Зажмурившись, Руби провела руками по лицу. Он тихо слушал, задумчиво глядя в сторону моря.
Руби — она всё больше и больше напоминала ему Блейк, в те старые времена, когда она ещё не начала отгораживаться от мира, когда она свободно говорила то, во что верила, когда была уверена в том, что ещё чуть-чуть, и они изменят этот мир, сделают его лучше и правильнее…
То были хорошие времена.
— Она же просто грабит их! — Руби повысила голос, оглянувшись на него, — она грабит и нас — с каждым, кто погиб из-за неё, наш мир становится хуже. Каждый, кого она использовала больше никогда не сможет сделать его лучше, может даже не для всех, но для кого-то одного. И из-за неё для этого кого-то мир может уже никогда не стать лучше. У тех, кто умер из-за неё никогда не родятся дети, у них никогда не появятся внуки — а это десятки людей или фавнов! Десятки тех, кого уже совсем никогда не будет! Когда солдат идёт сражаться, он делает выбор — он знает, что может умереть и он готов умереть, или думает что готов. Синдер... Ей же плевать на это! Ей плевать на то, готовы ли они, хотят ли сражаться или погибнуть — для неё они все фигуры, которыми можно жертвовать! Которыми нужно жертвовать! Я не могу понять, как можно жить вот так, никогда не заботясь о других, никогда не думая, что другие тоже хотят жить. Почему ей, почему таким как она всё это настолько безразлично?
Он встретил требовательный взгляд Руби и отвёл глаза. Подобрав под себя ногу, Адам вздохнул, обхватив запястье левой руки правой и положив локоть на колено.
— Я вырос вне городов — среди деревень. Нас — фавнов — тогда было слишком мало, что бы основать свою деревню — мы всегда были в движении, не давая гримм времени что бы окружить нас и задавить массой. Это было ещё до того, как я встретил Блейк и её родителей — мне было шесть или семь, не помню. Ты должна знать, то что ты видела — тычки, оскорбления, ругательства — далеко не самое худшее, что может ждать фавна. Города цивилизованы — здесь мало предрассудков, мало места для настоящей вражды, все слишком заняты своими жизнями, что бы тратить время на беспричинную ненависть. Но вот деревни… В деревнях всё куда хуже. Многие всё ещё верят в то, что фавны притягивают гримм — неудивительно, любая усталая, голодная толпа разумных может их притянуть. Многие просто считают нас чужаками, что ещё хуже чем пришлые люди — те хотя бы не отличаются от них внешне. Множество раз нас просто не пускали за стены, гнали прочь. Мы готовы были делать самую грязную работу, лишь бы получить еду — для многих деревень, обмануть чужака считалось не преступлением, а поводом для гордости. Оскорбления, презрение, недоверие — я видел всё это, я испытал всё это. И даже когда мы добрались до Менаджери, даже когда я был сыт и не дрожал от холода, я всё равно это помнил.
Нахмурившись, Руби тихо произнесла:
— Это неправильно.
— Я знаю, — согласился Адам, — и я хотел изменить это. Когда я услышал о Белом Клыке, то подумал что это и есть мой шанс — вот только всем было плевать на мирные протесты и судебные иски. Мы взялись за оружие, я знал, как сражаться ещё тогда, но даже после этого нас всё ещё не замечали. Люди клеймили нас террористами и смутьянами, но никто к нам не прислушивался. Всем было плевать. Пока наши действия не угрожали их образу жизни, этой устоявшейся рутине, отмеренной по часам, людям всё равно было плевать…
— Нам не плевать, — возразила Руби, сжав руку в кулак, — ты ведь это знаешь, Адам. Мы готовы тебе помочь — не важно, что мы люди, а ты фавн.
— Я знаю, — повторил Адам, — и если бы я встретил Янг или тебя тогда, может быть всё пошло бы по другому. Но в те годы я не видел среди людей тех, кому не было всё равно. Я их и не искал — я думал, что если люди не заботятся о нас, то зачем мне заботиться о них? Зачем мне помнить о том, что у них тоже есть свои жизни, что они тоже могут изменить мир к лучшему, если это знание никак не поможет сотням и тысячам фавнов? Время шло, и с каждым днём, с каждой операцией я заходил чуть дальше — сначала я оправдывался перед собой и Блейк, говоря, что это была самооборона, что у меня не было другого выбора. А затем я перестал искать этот выбор. Я перестал оправдываться. Не помню, когда это случилось, но я больше не хотел искоренить расизм, я не хотел мира, где люди и фавны будут равны — я просто хотел отомстить. Заковать людей в цепи, загнать на какой-нибудь пустынный, кишащий гримм островок, как они сделали со всеми нами. Я считал, что это будет справедливо.
— Это не справедливо, — не согласилась Руби, — да, может быть для тебя тогда было легче думать о нас всех, как о врагах и желать того, чтобы мы поплатились за всё то, что люди сделали со всеми фавнами. И может быть тебе бы удалось наказать и виновных в этом — но если сражаться против всех людей, то с каждым, кто виноват пострадают и десятки, сотни невинных, тех кто никогда не причинил фавнам зла, тех кто был с ними друзьями, это уже не будет справедливостью. Это будет даже не местью, а просто бойней. Глупой, бессмысленной бойней.
Адам молча кивнул, соглашаясь с ней и наблюдая за тем, как массивный контейнеровоз удалялся от города в море. Над ним кружили десятки чаек, изредка ныряющих в пенный след, хватая оглушённую ударами винта рыбу.
— Когда-то я слышал поговорку, — он прикрыл глаза, вспоминая, — чтобы победить дракона, нужно самому стать драконом. Если бы я услышал её тогда, то подумал бы, что это оправдание моим идеям. Что, если мы хотим изменить мир, победить корпорацию Шни, Атлас, охотников, нам самим надо стать такими же, как они. Атаковать без пощады, без жалости, сражаясь за свои убеждения.
— Эта поговорка неправильная, — Руби скрестила руки на груди, — всегда есть другой путь. Всегда есть другой выход. Мы должны сражаться за то, чтобы сделать мир лучше — не за то, чтобы утопить его в крови.
— Я всё равно считаю её правильной, — возразил Адам. Руби нахмурилась, готовясь возразить, — вот только чаще всего, её понимают не так, как нужно. Это не оправдание, Руби. Это предупреждение.
Она подняла бровь, заинтересованно склонив голову на бок и поморщившись, когда порыв ветра отбросил волосы ей в лицо.
— Для того, чтобы победить дракона, нужно самому стать драконом, — повторил Адам, — да, может быть так и есть на первый взгляд. Может быть, это самый лёгкий, самый верный способ который гарантирует успех. Но вот только что будет дальше? Да, может быть один дракон победит другого — но тем, кто страдал под гнётом старого чудовища, не станет после этого лучше. Старый дракон погибнет, но его дело продолжит новый — такова их природа. И какая будет разница, кто разорит их поля, сожжёт их деревни и оставит после себя вдов и сирот, если результат будет тем же?
Он провёл ладонью по рогам, чувствуя, как дует в лицо лёгкий ветер, тянущий за собой запахи моря, водорослей и огненного праха. Вдали можно было видеть портовые кварталы и сотни, тысячи людей и фавнов, идущих по своим делам.
— Даже если бы мне удалось победить всех людей, загнать их в клетки — расизм бы остался. Ненависть бы осталась. И что потом, после этого? Никто из людей не принял бы такое добровольно — а значит, мне пришлось бы сражаться. И не только против людей — против фавнов, против моих же сестёр и братьев. Таких как Вельвет, как Блейк, они бы не стали стоять и смотреть, как их друзей и близких убивают и заковывают в цепи. Они бы стали сражаться. Что было бы с ними, если фавны одержат победу? Что было бы после того, как я построил своё новое государство на обломках королевств? Они бы не стали жить смирно, они бы не забыли всё то, что сделал я, что сделал Белый Клык. Они бы начали сражаться с властью, как начал сражаться Белый Клык. И что дальше? Я бы объявил их предателями расы, врагами революции — начал бы охотиться на них, сражаться и убивать? И за что — за то, что они не согласны? За то, что они против того мира, где одна раса возвышается над другой?
Фыркнув, Адам сжал кулак.
— И чем же я тогда буду отличаться от королевств? От Шни? Я не буду лучше — я буду ещё одним драконом. Фавны заслуживают большего, — он повысил голос, — люди заслуживают большего! Я обещал покончить с расизмом не для того, что бы породить новый. Мне следовало помнить об этом — не о мести и пафосных выкриках.
— Я думаю, ещё не поздно всё исправить, — Руби слегка улыбнулась. Затем она опустила взгляд и улыбка ушла, — мне просто хочется, что бы всё это — и Синдер, и Белый Клык, кончилось по другому. Что бы мне не пришлось смотреть на то, как погибают люди и фавны, что бы мне не пришлось с ними сражаться. Это ведь так просто когда ты охотник, чуть больше силы, чуть резче взмах и всё, навсегда всё… Я не хочу их убивать, это неправильно — но если они сами хотят меня убить, если вдруг и у меня не останется выбора… Мне страшно представить то, что я буду делать тогда…
— Я надеюсь тебе не придётся выбирать, — тихо ответил Адам.
Она же была совсем ребёнком — всего лишь пятнадцать лет. Она не должна была воевать, сражаться с Синдер Фолл, с Белым Клыком… Вот только ни Синдер, ни её таинственную хозяйку это не заботило. Ребёнок или нет, если Руби окажется на их пути, её жизнь будет в опасности. А она окажется — такие как она, как Блейк или Янг или даже Шни, как все остальные команды охотников, они же не остановятся, они не станут смотреть, как гибнут люди и королевства погружаются в хаос. Она была ребёнком, но другого выбора у неё не было. Руби просто не приняла бы другой.
