Всплывшая в голове мысль отчего-то показалась мне неожиданно смешной, и заставила снова усмехнуться. Да.... Кто бы мог подумать, что когда-нибудь до такого дойдет. Ведь сдается мне, что мной двигало подсознательное желание перестать быть одиночкой. Подсознательное желание обрести все-таки друзей. Пусть и в такой форме.
— Это ведь твоя идея, — ответил я, некоторое время спустя, пожав плечами, отчего в глазах Ясуо проскользнуло странное выражение. И что характерно, даже благодаря подключению, мне не удалось распознать его. Это был сложная смесь противоречивых эмоций, каждая из которых тянули одеяло на себя. Интересно, — Да и не заинтересован я всем этим как одиночным проектом. Так что, как-то так.
— Ну... Ладно, — выдал тот, уставившись в свои записи, словно найдя там что-то невероятно интересное. Возможно, прочел он что-то в моем тоне такое, что заставило его задуматься.
Дальнейшая проработка плана длилась не так долго. Сделав вывод, что дальнейшие размышления следует вести уже с учетом первичных результатов обучения, мы предпочли разойтись по своим делам. Выйдя за пределы барьера, и оценив прогресс клонов, я направился в свой рабочий кабинет. Мысли перетекли к роли союзников и друзей в моей жизни. О моих попытках игнорировать абсолютный прагматизм по отношении к ним. Да, несмотря на все мои устремления, получалось это не сказать, что хорошо. Укоренившаяся глубоко внутри суть одиночки заставляла все оценивать только с точки зрения полезности тех или иных людей в качестве ближнего круга друзей и товарищей. И при этом почти полностью игнорировалась сама возможность наличия простых естественных дружеских отношений....
Оказавшись на рабочем месте, предварительно уточнив у соседей, не хватился ли меня кто, уселся на свое привычное место. Покопавшись, некоторое время в папках, что занимали мой стол, и, не сумев сконцентрироваться на работе, выдохнул, встал и прошелся по помещению. Чтобы потом оказаться на кушетке и тупо пялиться на потолок, разглядывая белоснежную известку и находя малые изъяны. Мысли в голове крутились вяло, ничего делать не хотелось. Снова навалилось это чувство какой-то внутренней усталости. Неприятное чувство....
Лежание ничего хорошего в мое состояние привнести не могло, и потому я заставил себя снова усесться за стол, некоторое время просматривать папки с многочисленными делами, на скорую руку делая нужные пометки, после чего бросил. Работать с бумагами не было никакого желания, пациенты не шли. Вспомнившаяся мысль о важности разработки некоего способа дистанционного подсоединения к древу на какое-то время захватила меня, но долго удержать интерес к ней у меня не вышло. Сознание раз за разом соскальзывало в другие области, чтобы снова и снова входить в странное чувство полнейшей прострации. И что это сегодня со мной?
Подумав немного, решил сходить в столовую. Где провел следующие полчаса, восстанавливая душевное равновесие путем набивания желудка свежей порцией, а попутно общением с подсевшим ко мне знакомым из соседнего отделения. Разговор ни о чем, в котором вскользь мы коснулись чуть ли не всей жизни в деревне, помог отвлечься от странноватого состояния и вернуться на рабочее место в куда лучшем настроении. И работа пошла бодрее. Перебрав почти все папки, и даже приняв бывалого ветерана, которого беспокоили фантомные боли давно зажившей раны, уже смог сосредоточится на серьезных вопросах. Хотя мысли в направлении разработки способа подключения так и не пошли. Вместо этого в моих руках снова оказалась тетрадь с пророчествами, и мои глаза уткнулись на те самые заветных словах. Двойное дно. То, что не отпускало меня вот уже несколько долгих месяцев, и расшифровке чего я уделил столько усилий. И то, к разгадке которого я, как казалось, постепенно подбирался.
Вот и теперь, открыв нужную страницу и взяв в руки карандаш, я снова начал расписывать все, добавляя все новые мысли ко всему тому, что уже успел собрать на страницах своей тетради. Теория, более или менее стройная, мало-помалу обретала в моих глазах стройность. Иногда я специально прерывал процесс размышлений просто потому, что элементарно не понимал, как относится ко всему накопленному объему информации и следующих за их совокупностью выводам.
Несколько десятков минут карандаш бежал по страницам, оставляя за собой вязь иероглифов, пока, наконец, я не отложил его в сторону. Пробежался глазами по всему, что появилось в результате этого процесса. И если мои выводы были верны, то выходило ровным счетом следующее.
Акацуки — это совершенно иной зверь, нежели то, с чем я ассоциировал его изначально. Не какая-то группа психов-фанатиков, нацеленных на создание безумной иллюзии. Это лишь вершина айсберга, видимая ее часть. Отряд, который рассчитан на выполнение разноплановых задач, отлов биджу, службу наемниками, игру роли средства отвлечения и этакого элитного пугала S-класса. Но не Акацуки единым. Ведь помимо них существуют и другие Акацуки — те, кто не носят черные плащи с красными облаками и не красят ногти в разные цвета. Те, кто растворившись в существующей системе Мира Шиноби, и представляя ее теневую сторону, планомерно подтачивает ее основы и готовится к войне. И те и другие Акацуки — это шиноби, находящиеся в состоянии оппозиции по отношению к правительствам своих деревень. И все это — тщательно создаваемая и организовываемая Пейном сила, готовая однажды ударить.
Тут кроилось глобальное противоречие между известным мне планом Обито-Черного Зецу и целями Пейна. Исходя из всего увиденного и услышанного в Стране Дождя, оно базировалось на принципиальной разнице между самими взглядами на жизнь этих людей тире существ, их философией, отношением к своему окружению. Убрав Черного Зецу как достаточно странную и специфическую сущность со своими целями и амбициями, и сравнивая двух оставшихся персонажей — Обито и Пейна, я получал разительную картину.
Обито — бывший шиноби Конохи, если верить моей дырявой памяти и словам Белого Зецу, идейный последователь Мадары, временно исполняющий его обязанности и выдающий себя за него. Тот, кто по мнению жителей Конохи, героически погиб во время войны. Тот, кто спустя несколько лет безжалостно натравил сильнейшего биджу на свою родную деревню, а затем, еще несколько лет спустя, участвовал в истреблении собственной родни. Человек, все свои силы и помыслы направивший на выполнение одной цели — своей высшей миссии — созданию величайшей иллюзии.
А с другой стороны — Пейн. Правитель Страны Дожя. Тот, кто построил собственное поселение (хотя возможно его деревня существовала и раньше, а он ее просто перестроил), собрал соратников, организовал армию, завербовал множество шиноби из других деревень, выиграл гражданскую войну, сокрушил врагов внутри страны и теперь распространяющий свое влияние за ее пределы. Человек, все свои силы бросивший на создание силы, равной которой в будущем не должно и не могло быть. И одновременно, человек, прикладывающий колоссальные усилия для того, чтобы восстановить собственную страну, обеспечить своих сограждан всем необходимым. Тот, кто готовился ввязаться в глобальную войну с остальным миром, чтобы сокрушить существующую несправедливую систему шиноби....
Фанатик и реалист. Фанатик, с которого когда-то слетели "розовые очки" и кого жестокая реальность выдернула из иллюзий, в которых он некогда пребывал. Фанатик, что погрузившись в кровавый реальный мир, решил сбежать от нее в иллюзию и готов сделать все что угодно для достижения своей цели. И реалист, который не просто живет в этой жестокой и холодной реальности, но будучи несогласным с ней, готов ее изменить, перестроить, создать что-то новое, совершеннее. И эти две, казалось бы, несовместимые сущности сейчас сосуществовали в рамках одной организации....
У этого противоречия могло быть только одно логическое обоснование. Союз между Пейном и Обито был сугубо тактическим. И сдается мне, он существовал лишь до тех пор, пока хвостатые звери ими не собраны. И полагаю, что буквально сразу после сбора всех хвостатых Пейн, как жесткий прагматик, намеревается избавится от Обито как лишнего элемента в своей дальнейшей политике. Зная, на что он примерно способен, я был склонен считать, что он имел все основания быть уверенным в быстром и относительно безболезненном решении этого вопроса. Вполне возможно, что за ним должны были последовать и Зецу — ставленники Обито. Со стороны Обито вполне возможно, существует аналогичный план на случай конфронтации с Пейном.
Все это сводило ситуацию к совершенно двум взаимоисключающим вариантам возможного будущего — вариант иллюзии и вероятным попыткам ее остановить всеми силами (что-то в моей голове проскальзывало в виде множества смутных образов бушующей войны), или же вариант Пейна, который также сводился к войне — тотальной войне на уничтожение существующих Скрытых Деревень. И возникал вопрос — с каким из этих двух вариантов будущего мне не хотелось мириться? А если я не был готов мириться с обеими, то, как стоило все выстроить так, дабы разрушить планы обладателей сильных глаз?
Это была очередная ночь, проводимая мной на далеком-предалеком острове, населенном великими змеями. Поблизости от одного из холмов, на которых высились величественные башни — следы рухнувшего когда-то древнего мира. На небе не было ни облачка, отчего легко было наблюдать безумную россыпь звезд, покрывающих все небо. Ночная свежесть бодрила, где-то во мраке раздавались отдаленные звуки живущего своей жизнью острова, переполненного пугающим количеством страшных хищников. А я сидел и вслушивался во все это, устроившись у своего древа и поглядывая на все продолжавшую меняться фигуру. Все, что находилось вокруг этого моего творения, как и прежде, было погружено в успокаивающее поле его силы, и я получал настоящее удовольствие от присутствия рядом. Усталость, что никак не выветривалась вот уже несколько долгих месяцев, здесь казалось, отступала. Пусть и временно, но это нисколько не умаляло прелести этого места, этого воздуха и этой особенной тишины, нарушаемой лишь отдаленными звуками большого мира вокруг.
Находился я тут уже достаточно давно — пару часов уж точно. И пусть изначально мной не планировалось так долго просиживать штаны, по прибытию отчего-то перехотелось сразу браться за дела. И вот, все эти часы я только и делал, что отдыхал. Всматривался в древо, время от времени переводя свой взгляд на звезды, и даже порой пытаясь отыскать среди них какие-то неведомые, но продолжающие существовать в виде смутных образов в моей голове, созвездия. Увы, ничего не выходило, и оттого я вновь возвращался к созерцанию фигуры — часть древа, получая от этого какое-то свое особое удовлетворение. Лениво ворочавшиеся в голове мысли не могли сбить меня с этого созерцательного настроя. Как и вопросы, что продолжали накапливаться по мере такого исследования.
Впрочем, такая идиллия все равно не могла продолжаться вечно. Усталость усталостью, желание отдыхать желанием отдыхать, но дела продолжали существовать в объективной реальности. И я просто не мог игнорировать их слишком долго. Как обычно, мое прибытие на этот остров было вызвано вполне конкретной целью.
Выдохнув и отогнав дремотное состояние, я встал, потянулся, и зевнув, приблизился к древу вплотную. Чтобы затем упасть на колени рядом с ним и из-под корней извлечь старую добрую и самую любимую игрушку. Наруч, изготовленный из проклятого металла, поглощающего чакру, долгое время верой и правдой служивший мне в качестве отличного инструмента для выживания в чужом и опасном мире. Наруч, который до сих пор был надет на усохшую мумифицированную руку, принадлежавшую когда-то мне.... Поправка, другому мне.
Прикосновение к обжигающе холодному металлу привычно вызвало неприятное ощущение. Несмотря на то, что мне удалось преодолеть всю ту боль, что она порождала раньше, все равно внутри меня оставался какой-то негативный отпечаток. И он давал о себе знать, пусть и в таком ослабленном виде. Сжав зубы, и перетерпев на мгновение нахлынувшие ощущения, я отсоединил все нити, которыми наруч был прикреплен к древу и вновь уселся на то место, которое занимал до этого.
Смотреть на мертвую мумифицированную плоть как раньше было неприятно даже без осознания, кому она принадлежала. Тут не помогало ничего, даже холодный прагматизм профессионального ирьенина. Пришлось немного собраться с духом, чтобы перестать обращать на эту руку какое-либо внимание и полностью сосредоточиться на оружии. Будь здесь кто, он мог бы спросить, почему я до сих пор не избавился от нее. А я, в свою очередь, вряд ли сразу нашелся бы что ответить. Ведь причин было больше, чем одна. И были как объективными, так чисто субъективными.
Я провел рукой по холодному металлу, по многочисленным, порядком поврежденным пластинам. Пальцы скользили по ослабевшим креплениям, сгнившим тканевым элементам, собственной кожей прощупывая следы многочисленных битв, часть которых помнил сам, а многие другие запомнила другая сущность, заменившая когда-то меня. Ощущал дыхание времени, что за многие десятки лет, плавно переходящие в сотни, медленно, но верно вытачивало прочность структуры, порождая гниение и ржавчину. Но вопреки всему сам металл сохранял свои удивительные свойства, даже сейчас плавно пытаясь поглотить мою силу. Вздохнув, углубился в изучение оружия, сосредотачиваясь на том, что все еще оставалось внутри. И некоторое время спустя мог с полной уверенностью сказать — несмотря на то, что длительное времени наруч оставался подключен к древу, внутри еще было достаточно энергии. Всего того безумного коктейля, что годами накапливался в многочисленных схватках с самыми опасными врагами, начиная от просто людей и заканчивая хвостатыми демонами. Конечно, древо за годы успело поглотить и переварить немалую ее долю. Большую ее часть, если быть точным. И металл был почти что "пуст". Но после изучения складывалось ощущение, что несмотря ни на что, древу было не по силам извлечь все. И еще годы назад наруч перестал подавать энергию, сохранив небольшой резерв внутри. Интересное свойство металла, однако....
Достаточно долго посидев, размышляя об особенностях своего старого оружия, которое уже не было годно для боевого применения, я положил его перед собой, и задумался. И перед моим взором медленно проплывали многочисленные образы того же наруча. Наруча из металла, который я мысленно перестраивал, заменяя смертоносный металл, тканевую и кожаные составляющие на иной материал. Материал органический, лишенный тех недостатков, которыми обладали старые элементы, и наделенный уникальными новыми возможностями. Я менял форму орудия, представлял его структуру, возможные составные элементы. Пытался продумать, что помогло бы обеспечивать те возможности, которыми планировалось его наделить. Сохранить их в долгосрочной перспективе. И по мере моей визуализации, постепенно рождался образ чего-то принципиально нового. Превосходного инструмента, который может и не сможет заменить в полной мере древнее оружие, но способное выполнить те задачи, которые вставали передо мной сейчас.
