— Это хорошо. У тебя будет полно дел с ранеными. — Она заколебалась, и что-то от ее обычной человечности — Куртэйны, которая существовала, когда она не участвовала в войнах, — прорвалось сквозь фасад военной черствости. — То, что я сказала ранее, о том, что кто-то из них умирает...
— Ты не это имела в виду. Я знаю.
— На самом деле, я действительно имела это в виду, более или менее. Но я не должна была тебе этого говорить, и я сожалею об этом. — Она повернула голову, чтобы посмотреть в окно, оценивая вектор их приближения и уклон. — Газовые бригады — пятисекундный сброс из кормовой камеры, — сказала она в переговорную трубку, затем обратилась к Кильону. — В одну секунду мы слишком высоко, в следующую — слишком низко. Если мы не сильно ударимся об этот выступ, мы на нем.
— Ты хорошо поработала, что завела нас так далеко.
Куртэйна усмехнулась. — Как будто это имеет значение.
— Как дела на других кораблях?
— "Киноварь" погибла со всем экипажем. "Железный выступ" с нами, но они все еще отбиваются от черепашек. Остальная часть Роя держится на другой стороне зоны. Они не перейдут границу, пока мы не выбьем жало из врага. — Она издала тихий, удивленный смешок. — Страх и паника, я никогда не думала, что доживу до этого дня. Копье торчит из земли, как Божий стояк, и я действительно надеюсь, что мы доберемся туда. Не так давно я бы бросилась в пропеллер за такие мысли.
— У тебя были на то свои причины. Но что бы это ни было, это не Копье, которое ты раньше ненавидела. Это что-то другое, что-то непохожее.
— Нимча не могла знать, что она затеяла.
— Я думаю, она знала гораздо больше, чем когда-либо призналась бы — по крайней мере, нам, — сказал Кильон.
— Тебе лучше вернуться и посмотреть, как у них дела.
— Могу ли я еще что-нибудь сделать для корабля?
— Сохрани жизнь некоторым из этих раненых, и ты получишь более чем заслуженное содержание. Но мы еще не вышли из тупика, просто чтобы ты знал.
— Я понимаю, что это опасно.
— Талвар выходил на связь. Они готовы и ждут нас, и делают все, что в их силах, чтобы занять Черепа на нижних уступах. Но мы все еще можем ожидать некоторого сопротивления.
— Мы справимся с этим.
Без предупреждения гондола задрала нос. — Температура начинает повышаться, — сказала Куртэйна. — Между нами все кончено... что это за убогое на вид местечко внизу?
— Конетаун. И все далеко не так плохо, как кажется отсюда.
— На самом деле, — сказала Мирока, — все еще хуже.
— С этого момента будет ухабисто — преобладающие ветры поднимаются вверх, и мы получим интересную турбулентность. Ты бы не подумала, что воздух может как мяч подбрасывать столь большой корабль, как наш, но это произойдет.
— Ты можешь что-нибудь сделать?
— Молись по-настоящему усердно.
Он оставил ее заниматься своей работой, уверенный, что Куртэйна все еще в какой-то степени контролирует их судьбу и что никто лучше нее не способен воспользоваться этим контролем. Нимча и Кэйлис ждали там, где он их оставил, обе невредимые, хотя и явно потрясенные тем, через что им пришлось пройти. Он сказал им, что сейчас они очень близки к Копью, и — не желая причинять им еще больше страданий — что все будет зависеть от того, что произойдет в течение следующего часа. Термальные потоки продолжали сотрясать корабль, раскачивая его вверх и вниз, тошнота от укачивания начала вытеснять последние, сонливые остатки зональной болезни. Мать и ребенок хорошо приспособились к переходу, и, несмотря на их опасения и дискомфорт, было, по крайней мере, хорошо, что им больше не приходилось дышать воздухом из баллонов.
— Ты, должно быть, радуешься, — сказала Кэйлис. — Возвращаться в свой город, когда ты, должно быть, думал, что этого никогда не случится.
— Я уехал из города, потому что определенные люди планировали меня убить, — мягко объяснил Кильон. — Те же самые люди, которые совершили убийство — или, по крайней мере, санкционировали убийство — кого-то очень близкого мне. Ничто из этого не изменилось. Мои враги все еще там. Возможно, я все еще представляю для них прежний интерес, а может, и нет, но ты можешь быть уверена, что они не решили вдруг оставить в прошлом эти счеты.
— Они убьют тебя? — простодушно спросила Нимча.
— Надеюсь, они примут меня таким, какой я есть, а не каким я был. Это все, на что мы можем надеяться, не так ли? — Он попытался вызвать улыбку у Нимчи, но усилия были напрасны. — В любом случае, я чувствую себя уже не так, как тогда, когда уезжал. Тогда у меня было очень мало друзей. Теперь я чувствую себя так, словно на моей стороне целая армия.
Что-то ударилось о дно гондолы, заставив их всех вздрогнуть. Звук был такой, как будто выстрел прогремел прямо у них под ногами, но Кильон знал, как легко звуки могут передаваться от одной части металлического каркаса к другой. — Этого следовало ожидать, — сказал он. — Парни с черепами контролируют самые нижние районы города, и они не хотят, чтобы мы высаживались. Но они нас не остановят.
Было легко говорить так уверенно, но еще труднее было поверить в это в глубине души. То, что они зашли так далеко, не давало им автоматической гарантии успеха. Мир так не устроен. Ему доставляло удовольствие наказывать самоуверенных.
— Я лучше займусь ранеными, — сказал Кильон, неуверенно вставая, когда еще один выстрел пробил пол.
— Многие ли умерли? — спросила Кэйлис.
Он кивнул. — Нам повезло, что мы остались живы. "Киноварь" не выжила, а "Железный выступ" понес еще большие потери, чем мы.
— Она приносит удачу и смерть, — сказала Кэйлис. — Это то, что они всегда говорили о тектомантке.
— Они были глупы и невежественны, — ответил Кильон. — Она просто девочка с некоторыми необычными наследственными факторами, вот и все.
Он навестил пациентов, провел беглый осмотр, поправил повязку здесь или шину там, но их состояние было таким же, как и раньше. Все люди лежали на носилках, готовые к спуску в безопасное место. У него уже были свои подозрения относительно того, кто будет жить, а кто умрет, но даже его самые оптимистичные прогнозы зависели от доставки раненых на Неоновые Выси. Здесь было слишком много больных людей в слишком маленьком помещении, сам воздух начинал густеть от болезней и разложения.
К тому времени, когда он вернулся на мостик, по гондоле каждые несколько секунд раздавались выстрелы. Они направлялись с уступа под ними, где все контролировали мальчики-черепа. Нужный выступ был теперь совсем близко: он даже мог разглядеть крошечные фигурки у края, а позади них волна за волной поднимались здания с темными окнами, борясь за пространство и высоту, пока они не встретились с парящим зданием, поддерживающим следующий выступ наверху. Он видел дороги и мосты, и все больше людей двигалось по ним, но никаких игровых автоматов, автобусов, поездов, фуникулеров или лифтов. Талвар упоминал об электричестве, но его, очевидно, было так мало, что большая часть Неоновых Высей все еще оставалась без электричества, отодвинутая на уровень Конетауна, только без использования лошадей.
— Осталось меньше половины лиги, — сказала Куртэйна. — Однако мы замедляемся. Ветер теряет свою силу, приближаясь к городу. Я просто надеюсь, что у нас достаточно сил, чтобы пронести нас до конца.
— А если мы этого не сделаем? — спросил Кильон, потрясенный тем, что все свелось к чему-то столь совершенно произвольному.
— Нам нужно только подобраться поближе, вот и все. Тогда мы сможем вцепиться захватами.
— Насколько близко?
— Лучше тебе этого не знать, доктор, иначе у тебя будут нервные срывы.
— И мы бы не хотели, чтобы это произошло, — сказал Кильон.
Он пожелал, чтобы город стал ближе, стараясь выбросить звуки выстрелов из головы. Выстрелы усиливались по мере того, как они приближались к месту посадки. Мальчики-черепа, должно быть, занимали самые высокие здания на нижележащем уступе, а это означало, что у них было меньшее расстояние для стрельбы по мере того, как "Раскрашенная леди" приближалась к месту назначения. Теперь, когда ее собственное оружие было практически выведено из строя, у команды "Раскрашенной леди" было мало вариантов для возмездия. Летчики стреляли из мушкетов и арбалетов вниз с мостков и стоек двигателей, но добились немногого. Попаданию пуль можно было противостоять: большинство из них рикошетило от прочной нижней обшивки гондолы или безвредно пробивало оболочку, не задевая газовую камеру. Но затем появились ракеты, взлетавшие с крыш на столбах зигзагообразного пламени. Они были немногим больше, чем фейерверки, превращенные в примитивные зажигательные устройства, и большинство из них не долетали до дирижабля, даже если они пытались набрать его высоту. Но опять же расстояние, которое им приходилось преодолевать, сокращалось, и доля промахов уменьшалась. — Ублюдки, — услышал он слова Куртэйны — он знал, что летчик ничего так не боится, как огня.
К тому времени ветер почти вплотную прижал "Раскрашенную леди" к выступу, и все остатки аэродинамического контроля исчезли. В густом и темном нагромождении зданий было трудно разглядеть, где Куртэйна намеревалась посадить их, если предположить, что она когда-либо позволяла себе роскошь думать так далеко вперед. На дорогах, набережных и площадях между зданиями в ошеломляющем количестве толпились люди, привлеченные зрелищем. Некоторые из них держали факелы на фоне сгущающихся сумерек, создавая слабые пятна движущегося света. Кильон удивился, почему Талвар не удерживает их подальше от возможных посадочных площадок, затем напомнил себе, что теперь никто, даже Талвар, не имеет таких полномочий.
Раздался похожий на звон колокола звон, совершенно отличный от удара пули, когда ракета ударилась о нижнюю часть гондолы. Возможно, это был удачный выстрел, но не было никаких сомнений в том, что "Раскрашенная леди" попала в зону досягаемости мальчиков-черепов. Кильон напрягся, понимая, что теперь ему требуется усилие воли, чтобы продолжать нормально дышать. По его прикидкам, теперь их отделяло от выступа меньше четверти лиги. Словно в знак признания этого, толпы горожан начали расходиться веером с площади, которая теперь лежала прямо перед ними. Здания окружали ее с обеих сторон и наверняка находились слишком плотно друг к другу, чтобы дирижабль мог когда-либо поместиться между ними. Не то чтобы примерка сейчас действительно имела значение, решил Кильон. Было бы достаточно, если бы "Раскрашенная леди" протаранила себя сама, даже если удар искалечил ее некогда гордую фигуру.
Еще одна ракета попала в цель, на этот раз с большей яростью.
— Неужели у вас нет никакой защиты от этого? — спросил Кильон.
— Вообще-то, да. Это называется "никогда не попадать в зону досягаемости ракет мальчиков-черепов". Обычно у нас это работает довольно хорошо.
— Что произойдет, если они попадут в оболочку?
— Мы сгорим, — сказала Куртэйна. Она повернулась к Пойтрелу. — Команды на захватах готовы?
— Все на местах, — ответил он.
— Лучше бы им все это не испортить. У нас будет, может быть, один шанс, прежде чем термальные потоки снова вытолкнут нас наверх, и не представляю, как мы сможем когда-нибудь найти дорогу обратно в Копье без двигателей. — Она потянулась за переговорной трубкой, вытирая засохшую слюну, прежде чем поднести ее к губам. — Куртэйна ко всем. Возможно, это мое последнее заявление в качестве капитана "Раскрашенной леди", поэтому я буду краткой. Мы приближаемся быстро, так что не могу обещать вам легкую прогулку до земли или плавную посадку. Толпа хороших людей там, внизу, очень сильно нуждается в наших лекарствах, но мы не можем просто раздавать их, как конфеты. Товары должны проходить через дистрибьюторскую сеть Талвара, чтобы они доставались всем, кто в них нуждается, а не только тем, кто находится в пределах досягаемости. У нас есть больные и раненые, которых нужно разгрузить и госпитализировать. Для этого потребуются дисциплина и организованность, а также лучшая чертова команда в Рое, работающая как хорошо смазанная машина. Мы гордимся тем, что корабль доставил нас так далеко. Давайте покажем ему, что он значил для нас.
Она повесила переговорную трубку.
— Если это не поможет, то ничего не поможет, — сказал Кильон.
Мимо гондолы пронеслась ракета, ее хвост все еще изрыгал пламя. Теперь он мог слышать толпу, общий рев всех тех людей, которые ждали на выступе, треск ружей, когда люди направляли огонь вниз, на мальчиков-черепов.
— Корабль не будет самым безопасным местом, как только мы окажемся внутри, — сказала Куртэйна.
— Что это значит?
— Ты внес для нас свою лепту. Ты не должен чувствовать себя обязанным подвергать себя дальнейшему риску.
— Я все еще хирург в этой миссии?
— Формально ты не уволен со службы.
— Тогда я продолжу выполнять эти обязанности, если ты не возражаешь.
Она одарила его улыбкой, потрескавшейся по краям от усталости. — Абсолютно не возражаю, доктор Кильон.
— Не похоже, что буду там очень популярен, когда они узнают, кто я такой.
— Они приспособятся. В конце концов, мы это сделали. — Она посмотрела в боковое окно гондолы: выступ, который так долго казался таким далеким, теперь приближался, как черная приливная волна, на гребне которой собралась пена из крошечных фигурок. В последнюю минуту боковой порыв ветра снова начал поворачивать дирижабль, возвращая выступ обратно в передние иллюминаторы. У Куртэйны, должно быть, не было выбора, но она все равно не могла ослабить хватку на рычагах управления. — Сто спанов, — сказала она почти шепотом, прикидывая расстояние на глаз. — Пятьдесят.
Кильон почувствовал, как мягкий кулак схватил корабль и начал останавливать его движение вперед. Ему пришлось ухватиться за поручень, чтобы удержаться на ногах.
— Захваты... сейчас, — сказала Куртэйна, но это был не приказ, а просто молитва. Кильон предположил, что задача приведения в действие тросов с захватами требовала от отдельных команд такого точного определения времени и прицеливания, что ею никогда нельзя было управлять с мостика. Возможно, в последний раз Куртэйна полностью доверилась способностям своей команды.
Зазвенели тросы захватов, рассекая воздух, когда их выпустили из подпружиненных пусковых установок. Первый не долетел, его железные пальцы заскребли по черной стенке полки. Не было бы времени намотать его, снова включить пусковую установку и повторить попытку. Но второй попал в цель: грейфер зацепился за перила, трос натянулся, когда команда захвата заработала ручными лебедками. Третий выскочил и перелетел через перила, рухнув, похоже, в самую середину толпы.
— Я сказала им расчистить нам посадочную зону, — печально сказала Куртэйна, как будто это было не больше и не меньше, чем она ожидала. — Я сказала им, что если там будет слишком много людей, то это приведет к беспорядку.
— Они все равно были бы мертвы через месяц, если бы мы не прибыли, — сказал Кильон.
— Это очень прагматично, доктор. Думаю, ты провел с нами слишком много времени.
Теперь "Раскрашенная леди" утратила всякое движение вперед и на мгновение повисла в пространстве, безмятежно успокоившись, отделенная от выступа немногим более чем на свою длину. Храбрый человек мог бы пересечь пропасть, держась за руки. Затем ветер начал оттаскивать ее от Копья, и канаты, которые и без того были натянуты, мгновенно стали жесткими, как железные тросы. Перила начали прогибаться наружу под нагрузкой. Даже находясь в гондоле, Кильон слышал скрип и стон, когда брашпили сопротивлялись натяжению. Затем грейфер оторвался от перил, увлекая за собой свой ужасный груз, и "Раскрашенная леди" злобно дернулась, когда второй грейфер принял на себя всю ее ношу. Он наблюдал, как коготь скользит вниз по перилам, перила изгибаются извилистой дугой, когда он изо всех сил пытается удержать воздушный корабль. На мгновение его поразило твердое осознание того, что они потерпят неудачу. Затем взметнулись еще два троса с захватами, нашедшими свои цели, и дирижабль снова закрепился. Тросы натянулись, а затем начали подтягивать "Раскрашенную леди". Темп был мучительно медленным, поскольку единственной доступной сейчас движущей силой были человеческие мышцы. Но, хотя ветры продолжали обдувать их, Кильон наконец осмелился поверить, что они в безопасности.
