— Хорошо сказано, сынок, — сказал я.
— Это еще одно клише, папа. Как в тех старых историях, которые ты читал мне в детстве. Деградирующим людям далекого будущего нужна наша примитивная энергия, чтобы спасти их.
— В то время тебе это нравилось, — сказал я, защищаясь.
— Да, но как рассказы. Не как карьерный шаг.
Роза, смуглая, напряженная, торжественная, сказала: — Шелли права. Мы все видели Мораг — так же, как и мир. И все мы, Пулы, видели Алию. Наша лучшая стратегия — предполагать, что все, что нам рассказали, реально. Тогда предположим, что Алия говорит правду. Предположим, что вся история человечества, свернутая сама по себе, действительно проходит через этот момент в сознании одного человека, Майкла Пула. Предположим, что это правда! Тогда вопрос в том, что мы должны с этим делать?
Джон удивил меня своей конструктивностью.
— В моем бизнесе ключом к успеху является понимание того, чего на самом деле хочет другой человек — ваш клиент, ваш оппонент по иску, присяжные, даже судья. Возможно, вы не планируете давать ему то, что он хочет, но если вы это знаете, у вас есть шанс манипулировать им. Поэтому я думаю, что мы должны рассмотреть, чего может хотеть эта "Трансцендентность" Алии, эта чрезвычайно продвинутая составная сущность.
Шелли просматривала материал на своем умном экране. — На это не так просто ответить. С тех пор, как Майкл попросил меня присоединиться к вам здесь, я откопала старые ссылки на то, как, по нашему мнению, вели бы себя существа из далекого будущего или, возможно, продвинутые инопланетяне, что они будут делать. И знаете что? Мне кажется, все, что мы когда-либо делали, — это возносили себя в небо.
— Посмотрите на это. — Она продемонстрировала нам несколько настольных видеозаписей. — Здесь у вас сферы Дайсона, культуры, разделяющие миры, чтобы окружить свои солнца, и таким образом улавливающие каждую частичку энергии. И для чего? Жизненное пространство, неисчислимые триллионы квадратных километров свободного пространства. Это не будущее, — сказала Шелли, — не какое-либо будущее. Это проблемы середины двадцатого века, энергоснабжение, демография, демографические взрывы, нарисованные на небе. И все, о чем говорил Дайсон, — это инфраструктура цивилизации. Похоже, ему нечего было сказать о том, что могла бы сделать развитая культура со всей своей мощью.
Том кивнул. — Кроме как заполнить Галактику бесконечными копиями себе подобных. Так же, как и мы.
Роза сказала, — Но в нашей интеллектуальной истории есть и другие прецеденты попыток проанализировать мотивы более чем человеческого разума.
Джон скривился. — У меня такое чувство, что вы снова собираетесь заняться теологией.
Роза отчужденно улыбнулась. — Разве не поэтому я здесь? Не может быть более совершенного разума, чем у Бога. Что такое христианская теология, как не двухтысячелетнее стремление прочесть его мысли — что такое вся наша преданность, как не попытка понять его желания и действовать соответственно?
— Поверьте мне, вселенная, из которой родом Алия, вселенная, в которой вскоре, возможно, будет господствовать высшее сознание, на самом деле не так уж сильно отличается от вселенной, представленной христианами. Например, старый парадокс Ферми имеет много общего с гораздо более древней головоломкой silentum dei. Бертрана Рассела однажды спросили, как бы он ответил Богу, если бы его призвали к ответу за его атеизм. Рассел сказал, что спросил бы Бога, почему он должен был сделать доказательства своего собственного существования такими скудными.
— И мы хотим нарушить молчание, — сказала Шелли.
— Да. Мы жаждем поговорить с инопланетянами, как всегда жаждали поговорить с Богом.
Джон пристально посмотрел на нее. — Я не могу вас понять, тетя Роза. Вы священник, но, похоже, ставите предмет своей веры в один ряд с дурацкими штучками про НЛО. Я не могу сказать, во что вы на самом деле верите.
Она не смутилась. — Мне не нужно было проверять кору головного мозга у дверей семинарии, Джон. Можно иметь разум, уметь мыслить и иметь веру. И даже если предпосылки моей религии, всех наших религий, были неправильными, возможно, все наши размышления о Боге служили глубокой цели, если это было своего рода обширной практикой, чтобы подготовить нас к общению с настоящими богами.
— Даже если это наши собственные будущие "я", — сказала Шелли тихим голосом.
Роза сказала сейчас: — Я считаю, что все, что касается этой странной ситуации, суммируется в двух ключевых словах, которые Алия использовала в своем выступлении перед Майклом: Искупление и Трансцендентность.
Трансцендентность: что бы это могло означать?
Роза сказала: — Это слово имеет различные определения в философии. Но, я думаю, в понятиях Канта есть что-то пророческое. Трансцендентное: за пределами сферы человеческого знания или опыта, над человечеством и независимо от него, действительно независимо от самой материальной вселенной.
Шелли заметила: — Алия сказала Майклу, что она была втянута в эту Трансцендентность, что у нее был какой-то непосредственный опыт этого. Но когда она приходит в себя, то может помнить только фрагменты.
Как воспоминания о сне, сказала она мне, мимолетные, неуловимые, испаряющиеся, даже когда обращаешь на них тепло своего внимания. И мы знали, что все, что говорила нам Алия, было переведено и значительно упрощено.
Роза сказала: — Да. Из того, что Алия сказала нам, мы можем лишь мельком увидеть более обширные концепции самой Трансцендентности. Но это все, что у нас есть. Из намеков Алии определенно следует, что Трансцендентность будет обладать многими атрибутами, которые мы традиционно приписываем нашим богам. Но она исходит от человечества; она отправилась в путешествие, конечный финал которого, возможно, неясен даже ей. И таким образом, это эволюционирующий бог.
Она говорила о немецком философе девятнадцатого века по имени Шеллинг, который был ответственен за введение в философию "эволюционной метафизики". Что, если Бог может расти, может изменяться? И если да, то во что Он должен превратиться?
Джон сказал: — Я думал, что Бог вечен и, следовательно, неизменен, если судить по нашим мелочным представлениям о времени. Как вечный Бог может эволюционировать из чего-либо во что-то другое?
Но у старого Шеллинга, похоже, был ответ на этот вопрос. Его Бог был первым и последним, Альфой и Омегой, но состояние Омеги в некотором смысле содержалось внутри Альфы. Единственное различие заключалось в выражении этого потенциала. Роза говорила о неразвитом Боге как о deus implicitus, а о его конечном состоянии как о deus explicitus; эти два состояния были различными выражениями одной и той же идентичности. — Шеллинг представлял, что вселенная развивается вместе со своим богом. В своем конечном состоянии космос будет полностью реализован, каждый потенциал реализован — и он будет един со своим богом. Это похоже на то, как если бы Бог реализовал свой собственный истинный потенциал через обширное самовыражение Вселенной. Возможно, эти идеи предвещают энтелехию Трансцендентности, которую Алия описала Майклу...
Я начал получать сигналы закатывания глаз от Шелли.
— Не знаю, поможет ли это нам хоть как-то, — сказал я Розе.
Она кивнула. — Тогда рассмотрим Пьера Тейяра де Шардена. Палеонтолог, теолог, католический мистик.
Джон хмыкнул. — Обычный швейцарский армейский нож среди психов.
Тейяр предполагал, что цель человечества состоит в том, чтобы покрыть Землю новым слоем разума, сознания, который он назвал ноосферой. Со временем когерентность ноосферы — организация своего рода психической энергии — будет расти, "планетизация" разума будет продолжаться, пока, наконец, не будет достигнуто новое плато интеграции.
— Сингулярность, — сказал Том. — Ноосфера возникла бы через сингулярность.
— Он не использовал этот язык, — сказала Роза. — Но, да, идея именно в этом. Итак, де Шарден говорил о том, что люди становятся богами. И были мыслители, которые представляли себе иной вид трансцендентности для человечества, трансцендентность через полеты к звездам.
Она рассказала нам о русской традиции мышления, восходящей к мыслителю девятнадцатого века по имени Николай Федоров. Он опирался на марксистский исторический детерминизм, социалистический утопизм и более глубокие источники славянской теологии и национализма, чтобы создать "космизм", который проповедовал окончательное единство человека и Вселенной. Таким образом, космические путешествия были необходимым эволюционным шагом на пути к нашему слиянию с космосом.
Идеи Федорова легли в основу работ Константина Циолковского, "отца астронавтики". Циолковский пытался превратить космическую теологию Федорова в принципы инженерной программы: весь путь к божественности с помощью водородно-кислородных ракетных двигателей. Эти странные, глубокие идеи фактически воплотились в императивы для реальной советской космической программы. Для американцев космос был границей, местом, которое вы отправлялись исследовать, колонизировать; для русских космос был местом, куда вы отправлялись расти, как дух и биологический вид.
Шелли начала спорить с Розой о некоторых деталях.
Том встал со стула, налил себе стакан воды из автомата в дальнем конце комнаты и подошел, чтобы встать рядом со мной.
Я спросил его: — Итак, что ты думаешь?
— Не знаю. Циолковский знал свою термодинамику лучше Тейяра.
— Да. Но, возможно, Тейяр тоже опередил свое время. Возможно, у него была некоторая интуиция относительно современных идей теории сетей, сложности. Точно так же, как, возможно, все, что у нас есть, — это интуиция о тех истинах, которые Алия знает — или будет знать...
Было что-то неотразимое во всех этих старых видениях, подумал я, в этих странных гибридах теологии, футурологии и астронавтики, Христа, Маркса и Дарвина. Возможно, они были продуктами своего времени, борьбой мыслителей, родившихся в эпоху господства религиозного мышления, за то, чтобы справиться с великим эмпирическим шоком эволюционной теории и ужасным уроком геологов и астрофизиков о том, что Вселенная огромна и безразлично стара.
И, может быть, только может быть, Роза была права, что во всех этих сумбурных размышлениях, совершенных в прошлом, мы смутно различили закономерности будущего. Трансцендентность Алии звучала как смесь ноосферы Тейяра и Homo cosmicus Циолковского, человечества, спроецированного к звездам, с оттенком эволюционирующего божества Шеллинга. — В конце концов, если ты не стремишься вверх, то направляешься вниз, к вымиранию. А если все-таки стремишься вверх, то какой предел существует, кроме самого неба — какой предел, кроме бесконечности?
— Папа? — в голосе Тома звучало смутное беспокойство.
Я не осознавал, что произнес что-то из этого вслух. — Прости, — сказал я. — Я в порядке.
Он пожал плечами, отвернулся и сел. Он был под контролем, его эмоции невозможно было прочитать. Но я отдалился от него. Я надеялся, что больше не причинил ему боли.
Джон допрашивал Розу. — Вся эта древняя чепуха ни черта не значит, — сказал он. — Давайте перейдем к сути. Мы говорим о том, чего может желать развитая культура, продвинутый сверхчеловеческий разум. Чего эта Трансцендентность хочет от Майкла?
Роза сказала: — Я полагаю, именно здесь появляется второе ключевое слово Алии. Искупление.
Джон сказал: — Еще одна старая христианская концепция угнетения.
— Это, конечно, старая идея, — сказала Роза. — Но угнетение ли? Это зависит от теолога, которому вы следуете.
В христианской теологии человечество отдалилось от Бога из-за нашего первородного греха, греха Адама. — И поэтому нам нужно искупление, — сказала Роза. — Целью которого является возмещение, что буквально означает "сделать единым целым", снова объединить нас с Богом. И это, как сказали бы некоторые, было целью жизни Иисуса Христа.
Похоже, что с того момента, как Христос умер, его последователи спорили о том, ради чего именно была его смерть. Почему Христос должен был умереть? Если это было для достижения искупления перед Богом, то как именно?
Самые ранние теории, восходящие к первым отцам Церкви, были грубыми. Возможно, Иисус был жертвой — и, в конце концов, в его время в еврейских храмовых ритуалах было много жертвоприношений. Возможно, Иисус был своего рода приманкой, чтобы заманить дьявола в ловушку, триумфальным моментом в долгой войне Бога против сатаны. Или, может быть, Христос был даже своего рода выкупом за наши грехи, уплаченным не Богу, а дьяволу.
В XI веке святой Ансельм выдвинул более изощренную идею. Это называлось "заместительным искуплением", сказала Роза. Мы все еще были должны выкуп, но теперь этот долг был перед Богом, "сатисфакция" за великое оскорбление наших грехов. Но беда была в том, что мы были слишком низки, чтобы быть достойными даже извинений. Итак, Бог принял человеческий облик. Христос был своего рода послом человечества — "заменителем" нашего низменного "я" — и, будучи самим Богом, он был способен общаться с Богом как с равным.
Я думаю, мы все насторожились. Джон сказал: — Для меня это звучит феодально.
К тому времени, когда мы достигли эпохи Просвещения в восемнадцатом и девятнадцатом веках, возникло новое настроение, представление о том, что люди могут улучшить себя собственными усилиями — и поэтому мы должны жить во вселенной, где это возможно. Жертва Иисуса не была каким-либо выкупом или платой; это был пример для всех нас того, как мы можем стать ближе к Богу через любовь и самопожертвование. Роза назвала это "образцовым искуплением".
— Итак, мы больше не в долгу, — проворчала Шелли. — Теперь мы просто слишком тупы, чтобы понять, что нам следует делать.
Джон с любопытством спросил: — А во что верите вы, Роза?
Она задумалась. — Я не верю, что целью жизни Иисуса было стать каким-то жертвенным агнцем, — сказала она. — Истинное наследие его жизни — это его послание, его слова. Но исторически сложилось так, что более изощренные теории искупления, безусловно, завершили великий проект святого Павла по превращению креста из символа ужаса в икону любви.
— Неплохой трюк, — пробормотал Джон.
Я сказал: — И вы думаете, что где-то в этом есть урок для нас, для меня, как справиться с трансцендентностью Алии.
— Возможно, — сказала Роза. Она наклонилась вперед, пристально глядя на меня, и я понял, что она подходит к тому, ради чего собрала нас вместе. — Я попыталась интерпретировать то, что сказала тебе Алия, Майкл. И пришла к убеждению, что сеть взаимосвязанных человеческих разумов, которую она описывает, еще не прошла через свою сингулярность. Она находится на пороге Трансцендентности. Пока они все еще люди, или настолько же люди, насколько Алия. Но скоро они должны потерять свою человечность. И они знают, что с божественностью придет отдаленность.
— Ах, — сказала Шелли. — Значит, не мы отпадаем от Бога. Бог отдаляется от нас.
— Так вот оно что, — сказал Том. — Трансцендентность не может вынести грядущего отделения от человечества.
— Не из-за нависших над ней незаконченных дел, нет, — сказала Роза. — Возможно, это вызывает раскаяние. Сожаление. Кто знает?
