Вслед за павильоном вынырнули кусты придорожного шиповника, гора какого-то строительного мусора, проступили сквозь пышную листву сада очертания злосчастной беседки, засияла хрустальными переливами невысокая кряжистая оранжерея с новой дырой вместо двери и лишь потом царственно, и немного неповоротливо выплыл сам особняк. Занимая относительно небольшую площадь и ни разу не сгибаясь, ни столь популярной книгой, ни классической буквой "П", при своих трёх с половиной этажах он выглядел массивной неповоротливой бочкой, раздавшейся в стороны боками-балконами. Две подвесные террасы, одна из которых уже лет двадцать, как была закрыта из-за аварийности, тянулись к небольшим флигелям всторонке. Один был совмещённым стойлом для ступ и лошадей, другой — летней кухней. Самой Эл эти нелепые подвисные конструкции казались соплями, тянувшимися от здания к зданию, отчасти из-за хлипкости, отчасти из-за цвета. Девушке оставалось только радоваться, что нерабочей была именно та "сопля", что тянулась к её комнате, располагавшейся над летней кухней: кузинам зачастую было просто лень бегать по улице за какими-то мелочами и её отвлекали не часто.
— Вот помяни моё слово, пороть тебя будут! — в который раз крякнул дядька Атось и манерно пригладил свои пушистые усы.
На звук его голоса из-за сваленных горой досок вылезла голова с повязанным на разбойничий манер красным платком, из-под которого расхлябанно выбивались крупные каштановые кудри, местами выгоревшие до золотистого оттенка. Следом за головой показалась длинная шея и широкие, хоть и порядком худые плечи, на которых печально болталась затасканная до состояния половой тряпки бесцветная разлетайка. Когда обладатель непрезентабельной одёжи повернулся к дороге, стало видно безусловное фамильное сходство от высокого благородного лба и широковатых восточных скул, до лёгких ямочек на щеках. Только глаза не были такими большими и пронзительно-серыми, оказавшись просто светло-карими. Взгляд молодого человека всё ещё был слегка рассеянным и обиженно-сосредоточенным.
Любому более близко знакомому с семейством Валент человеку становилось понятно, что дипломированного чародея, собирающегося по осени сдавать экзамены на звание младшего Мастера-Артэфактора, припрягли к общественной работе насильно и, вероятно, под угрозой местного членовредительства. Младший Валент вовсе не был глуп или бестолков, напротив всё почтенное семейство управляющих, их знакомые и большая часть наставников Академии сходились во мнении, что юноша весьма одарён и поразительно дотошен. Вот только все его таланты, педантичность и собранность целеустремлённо и виртуозно обходили любой хозяйственный вопрос, тяготея к материям теоретическим и далёким мирам тонкого чаропроизводства. Другими словами, это ещё называлось ленью и бесхозяйственностью, но при чужих людях такие формулировки предпочитали не использовать. С другой стороны, при чужих людях и сам Стасий не спешил углубляться в вопросы построения сложных артефактов, предпочитая до конца держаться заявленного образа даровитого чародея. Если посторонних не наблюдалось, образ возвращался ему исключительно путём прямых угроз и точечного рукоприкладства.
В этот раз до насилия в семье, видимо, докатилась сама хранительница очага, аки тот самый очаг давно серьёзно нуждался в стационарном уловителе энергетических полей для нормальной работы переговорного шара. Вообще-то Эльфира Валент не была сторонницей радикальных методов воспитания детей и ни разу не поднимала на любимых чад руку (несколько раз поднимала тряпку и один раз даже метлу, но сугубо по делу), только просмотр любимого "Чародейского Вестника" вполне оправдывал отрыв старшего отпрыска от копания в ментальной сетке. Непосредственно сам глава семьи от воздействия на наследника предпочитал воздерживаться и с момента обнаружения у того чародейских способностей воспитание и вовсе забросил, благоразумно решив, что ничему полезному научить уже не сможет. Однако это решение нисколько не мешало ему время от времени давать сыну "ценнейшие" советы через распахнутое окно своего кабинета. В соседнем окне, томно растёкшись по подоконнику, с книжкой, чьи страницы так ни разу и не перевернулись, возлежала Манира и неторопливо обмахивала оголённые плечи перьевым веером, не сводя глаз с кузена. Стас же напряжённо вглядывался в дорогу, превозмогая лёгкую фамильную близорукость.
— Ох, ..., — громко вскрикнул молодой человек, выронив из рук молоток и даже не заметив, как то прошёлся по только что собранному каркасу.
Да-а-а, не таких первых слов ожидала Алеандр Валент по своему триумфальному возвращению.
На зычный мат из оранжереи выбежала Эльфира, решившая, по обстоятельствам, либо ругаться за сквернословие, либо спешить на помощь. В руках женщина сжимала плоскогубцы и длинный кусок розового витражного стекла и жертвой передозировки успокоительных совершенно не казалась. Здоровый румянец разливался по округлым щёкам. Тёмно-русые волнистые волосы с редкими нитями ранней седины были небрежно сколоты на затылке и подвязаны ярким шарфом. Только под большими карими глазами залегли тёмные болезненные тени.
— Алелька! — радостно и немного удивлённо вздохнула женщина и, осторожно отложив дорогую деталь будущего витража, бросилась к телеге.
— Началось, — загробным голосом отозвалась духовник, с которой всё-таки сняли заклятье оцепенения и немного привели в приличный вид.
От холодной какой-то обречённой интонации Танки сидящие перед ней Арн и Эл синхронно вздрогнули. И тут началось...
— Батька, Лельку привезли! — зычно гаркнул Стасий, не без удовольствия задвигая ногой недоделанный каркас обратно в груду хлама.
— Сколько тебе говорить — пеньку!— раздался из окна не менее внушительный бас Ригора Валента с лёгкими нотками раздражения. — Скажи, чтобы на людской сгружали. Где там Симон шляется?
— Триликий! Доча, где ты бадялась? Что с тобой случилось!?! На кого ты похожа!?! — голос Эльфиры Валент поразительно походил на голос дочери, но звучал более уверенно и звонко до дребезжания стёкол в оранжерее.
— Маман, — капризно, но не менее громко взвизгнула Манирка, перевалившись вместе с книгой наружу, — они всё-таки приволоклись!
Большая двустворчатая дверь в медных завитушках и рунах благополучия, скрипуче отворилась, явив миру несравненную Галу во всём своём полуденном великолепии, а именно: лёгком чепце, удерживающем форму причёски и зеленоватой омолаживающей маске. Худая женщина с неприятным слегка вытянутым лицом приосанилась, отдышалась (всё же опрометью нестись по ступенькам в её возрасте уже поздновато), и торжественным, полным трагизма голосом затянула, перекрикивая дочку, племянника и невестку разом:
— О!! Вот и позор нашего рода! Я же говорила...
Договорить ей не дали.
Подвижный, несмотря на настойчиво подступающую полноту, высокий мужчина с сероватым от волнения лицом, небрежно оттолкнул её в сторону и, перепрыгивая через две ступеньки, ринулся с крыльца, неловко подбрасывая ноги в попытке не потерять уютные домашние тапки. Одним движением он стянул с телеги притихшую травницу и сжал в мощных объятьях.
К тому времени, как слегка придушенная девушка начала вырываться, к компании подтянулось уже всё семейство управляющего поместьем. Араон в счастливой встрече предпочитал не участвовать: слишком уж она получилась эмоциональной и шумной. По сравнению с гамом, поднятым осчастливленной роднёй, постоянный трёп самой травницы, не раз раздражавший его в походе, сразу показался благодатным молчанием. Видимо, семейство Валент вообще не отличалось молчаливостью и сдержанностью, поскольку предпочитало говорить громко, ёмко и одновременно, не давая вставить слово даже самой виновнице переполоха.
— Боже мой, деточка! Ты не поранилась? Всё цело? Тебя никто не обижал? Посмотри на меня! Ты точно ничего не курила и не пила? Как похудела, милая! Кожа да кости! Срочно кушать, пока в тебе ещё дух держится!?! Эльфа! Эльфа! Ты что заказывала сегодня на обед? Нам нужно обязательно молочный суп и манная каша!
— Алелька! Где ты только умудрилась так исцарапаться?! Да на тебе же целого места нет! Вся изорвана, пахнешь хуже упыря какого! Ох, ох, ой только, донечка, что же с тобой случилось?
— Вот! Вот! До чего вся эта невоздержанность доводит! Я же говорила, что она в своей столице пойдёт под уклон! Не выйдет из такой серьёзного чародея! А всё — твоё демократичное воспитание! Полюбуйся! Они, того и гляди, ещё и моих кровиночек собьют с пути истинного!
— Докатилась, Лелька! Поздравляю! Вот отпусти такую на отдых. Нужно было тебя на лето здесь оставить травы на зиму заготавливать!
Яританна поморщилась и начала слезать с телеги, памятуя, что подобного рода причитания могут затянуться надолго, и не горя желанием оказаться в эпицентре, когда Эльфира возьмётся жарко защищать своих ненаглядных чад; Гала плеваться на то, что её братец не умеет выбирать жену; Стасий под шумок выноет себе очередной "страшно необходимый" артефакт, а Эл, пыхтя, как ёж, будет отбиваться от нападок успевших обступить дядюшку язвительных кузин. Араон попытался последовать её примеру, но не сдержался и застонал, случайно наткнувшись на те самые незаменимые в борьбе с нечистью вилы печника.
— А это что за угробец!?! — возмущённо сморщила свой острый, покрытый россыпью тщательно скрываемых веснушек носик Юрия.
— Маман, они какого-то каторжанина приволокли! — запищала Манира, пытаясь в притворном страхе спрятаться за спиной Стаса.
— Девочки мои, не подходите близко! Они могут быть заразны! Юри, поправь декольте, не провоцируй этого дикаря!
— Галка, это не вежливо так обращаться с человеком!
— Ты меня ещё поучи! Дочь, свою беспутную лучше бы научила не связываться с такими отщепенцами! Ты только посмотри на эту рожу! Это же форменный душегуб в чистой воде!
— Да нет же, — попытался вмешаться чародей, но его попросту не расслышали в общем гуле.
— Не думаю, что Алелька стала бы приводить домой нехороших личностей. Она даже бродячих животных без разрешения не подбирала. Давай не будем ругаться и просто свяжемся со стражей, они разберутся, что к чему.
— Па-а-п! Это ни к чему!
— Стража! Вот куда твои дети докатились! К ним уже ходит стража!
— Лишь бы к ним по ночам в окно не лазили, как к твоим фифам!
— Мама! Это не правда! Скажи, Мань?
— Так он ещё и к тебе лазил, стерва!?!
— Девочки, не ссорьтесь при всём честном народе! Давайте, сейчас спокойно пойдём в дом...
— Так ты ж Араон Важич! — с удивлением и даже недоверием заметил Стас, который, в отличие от сестры, вёл активную социальную жизнь и прекрасно знал всех звёзд Академии, если не лично, но по портретам.
— Как бы, да, — куратор просто не нашёлся, что сказать, под пристальным взглядом восьми пар удивлённых глаз.
Шум поднялся с удвоенной силой, на этот раз носил растерянный и немного восторженный характер. Яританна задумчиво пожевала губу и заползла обратно в телегу.
— Доча, что за Важич? Скажи, что это просто однофамилец Главы Замка Мастеров и ты ему не пыталась продавать свои экспериментальные зелья! После твоего слабительного пришлось перестраивать сортир возле храма.
— Здравствуйте, Араон Артэмьевич! Я — Ригорий Валент, управляющий Сосновского. К сожалению, хозяев сейчас нет в поместье...
— Ух ты! Как это тебя угораздило связаться с нашей Лелькой? Она ж из своего сухостоя не вылезает!
— О, боевой чародей! Это так волнующе!
— Я тебя сразу узнала! Достаточно взглянуть на этот мужественный профиль, чтобы...
— Примолкни, дура! Это я его узнала! Скажи ей, маман!
— Девочки тише! Ох, не обращайте внимания, господин чародей: малышки так редко видят в этой глуши приличное общество, что просто растерялись. Они у меня такие застенчивые. Юри, поправь декольте! Куда ты его до подбородка дотянула. Господину Важичу и взглянуть не на что.
Араон инстинктивно попытался спастись бегством. Он, конечно, с детства привык к повышенному вниманию, но оно обычно не носило столь плотоядный характер. Молодой человек почувствовал, как начинает покрываться холодным потом под шквалом заглушающих друг друга голосов, наперебой требующих его внимания. На макушку легла холодная узкая ладонь, заставив его непроизвольно вздрогнуть. Духовник легко потеребила волосы чародея, потом тихонько вскрикнула и рухнула на дно телеги, от чего лошадь испуганно взбрыкнула, а доски пронзительно скрипнули.
— Что случилось? Что с Яританной? Алелька, чего не смотришь за подругой?
— Надеюсь, не померла. Нам похороны сейчас несподручны, да и нет денег на венки да отпевание. Моим девочкам...
— Что с ней? Живая хоть? Такая бледненькая вся...
— Обморок тут у нас, — с преувеличенной серьёзностью констатировал чародей, присев на телеге возле больной и прикрывая её от окружающих, чтобы не было видно, как девушка морщится от неудачного падения. Как на зло, от духовника громко и отчётливо раздалось сдавленное урчание пустого желудка, и Арн совершенно убитым голосом добавил: — Голодный...
* * *
* * *
*
* * *
*
* * *
*
* * *
**
— А-а-а-а!!!
— Тихо! Чего орёшь? Хочешь, чтобы сюда вся округа сбежалась?
— Брэтэлла, ну тут же жмурь полный, упыриного типа!
— Было бы жмурём, так бы не трясло.
— А-а-а-а!!!
— Да заткни ты её, нервов не хватает.
— Т-ш-ш, сестрёнка, у братэллы мозги сохнут, а трупидзэ ещё тебя за баньши примет, поднимется — совсем плохо будет.
Боль медленно разливалась по телу, едва проступая в каком-то вязком бесчувственном отупении.
— Он же мёртвый! Мёртвый!
— А чё, живой с такой дырищей краше был бы? Смотри, смотри ща, фонтанчик будет!
— А-а-а! Убери сейчас же палец!
— Заткнулись оба! Убрал корявки! Подобрала шнягу!
Редкие искорки похожих на вспышки затухающего пламени нервных разрядов пробегали по телу, заставляя непроизвольно сокращаться мышцы.
— О! Смотрите! Киса-мурыса! Кисонька иди ко мне, кис-кис-кис... А-а-а, зараза! Я тебе сейчас!!
— Отпусти кошку, урод! Вот я тебе! Перестань издеваться над животным!
— Эй, чё совсем дурная? Положи дурынду! Ой, больно-больно! Чё, ты такая злая? А если сдачи дам? Чё, страшно? Супер-пупер удар бронированной кошкой!! У-я-а-а!!
— Мряу-у-у!!
Странное гудение раздражало барабанные перепонки, побулькивало, дёргало в мозгу заплывшие нервы, вызывая даже не боль и просто обострённую чувственность.
— Ой, мамочки! Оно шевелится!
— Уберите кошку имбицылы! Где вы только её достали?
— Ты, грозная воительница, отцепляй снаряд, пока я добрый! А то ща она жмуря ухарчит.
— Он же живой! Фу-у-у!!!
— Это ненадолго. Сейчас я выну эту его серёжку с уха — враз окочурится.
— А серьгу загоним! Такой артефакт с три гоночные ступы потянет!
Сквозь холод, плотно облепивший ноги и медленно расползавшийся по телу, отчётливо ощущались ногти, их корни болезненно вгрызались в плоть и подтачивали кости.
— И откуда такие дорогие цацки у кабинетного лишайника? Глянь-ка, даже охранка стоит, как на сейфе.
— Так, может, с сейфа и спёр?
