В общем, потомки викингов охотно подрядились охранять самое большое в мире хранилище ядерных бомб, не менее охотно освоив шведские танки, шведские истребители, шведские подводные лодки на двигателях Стирлинга — ну, треску-то добывать все равно нужно? Охранять рыбные промыслы, всякое такое…
Понятное дело, правящие круги всех замешанных стран — а особенно Великобритании! — смотрели теперь на клан Кеннеди немного косо. А все злодеи американского кинематографа приобрели узнаваемый британский акцент: “имперский” для главарей, и лондонский “кокни” для клевретов-миньонов.
Ну, а сколько написали и сняли порнографии про самого Кеннеди с лисами-оборотнями, японскими кицунэ — Жаклин только успевала вспоминать непечатные обороты Сорбоннской юности. Пока порнографию не сняли уже про нее, теперь с медведями — тут Жаклин пришлось перенять кое-что у George Bolshakoff, который сделался полуофициальным офицером связи между Кеннеди и Кремлем.
Кончилось тем, что пролетающий над столицей порнографов Тайванем как бы учебный В52 как бы случайно уронил как бы макетную бомбу — здоровенную В53, The Bomb, раскрашенную всеми необходимыми предупреждениями. Забирать отвалившуюся игрушку пришел почти весь Пятый Флот Discorded State of America — то есть, что от него осталось после скандального развода с Тихоокеанской Республикой. Но умным китайцам и двух авианосных соединений хватило, узкоглазые вняли предупреждению.
К сожалению, Кеннеди никак не смог отловить все копии пленки, расползшиеся по частным коллекциям. А самое плохое, что кадры из тех кино порой выдавались в новостях под видом настоящих событий. Хотя и репортеры, вполне лояльно настроенные к Дж.Ф.К, а особенно зауважавшие Кеннеди за усилия последних лет, старались откровенную грязь на экраны не выпускать — но мир, как довольно болезненно осознавал Президент Discorded State, не ограничивается американскими репортерами.
Кроме историй громких и грязных для выпихивания в космос ядерно-импульсной ракеты пришлось выполнить много работ не менее вонючих, но, хотя бы, тихих. Скажем, натравить мафию на Клан, а полицейских мотивировать ( в том числе и секретными словами, перенятыми Жаклин у George Bolshakoff ) по итогам взрывов-перестрелок удавить обоих. Общественный порядок надо ведь охранять. На Юге стало заметно спокойнее; заодно и напор мафии на Кубу несколько ослаб — что позволило усилить на Острове Свободы мягкую пропаганду подлинно Американской Мечты.
Увы, кубинцы уже вписались в космическую программу Союза — кроме марсианского полета, русские находили средства и технику на Луну, на орбитальные полеты, заговаривали не раз о Венере. Когда бы не договор по Марсу, наверное, русские летели бы сначала к Венере… Так что кубинцы раза два стартовали с Гвианы, совместного проекта лягушатников и комми, в составе интернациональных экипажей. От Кубы намного ближе, чем этот их непроизносимый Bi… By… Bai-ko-noor, язык буквально скручивался в штопор, недвусмысленно намекая на лечебную унцию хорошего односолодового.
Сегодня собравшиеся перед огромным экраном джентльмены, не сговариваясь, решили, что имеют право позволить себе лучший односолодовый виски. Долгий путь привел к цели. На экране высилась громада “Надежды”, увешанной твердотопливными ускорителями, на экране яркие белые прожекторы высвечивали решетчатые фермы, угловатые исполинские откосы газоотводов, спичечные коробки машин обслуживания, спичечные головки людей — и длинные черные тени от всего этого.
Перед экраном щурился от радостных слез полковник Джон Гленн, астронавт Соединенных Штатов — новомодного “Discorded” Гленн признавать не желал. Рядом с ним стучал бокалом в зубы (руки от волнения дрожали) директор NASA доктор Хью Драйден, выросший в должности за последние годы. Кеннеди смотрел, почти не моргая — словно бы спал с открытыми глазами. Итог усилий трех лет, и каких лет!
Брат Кеннеди, сенатор Эдуард Кеннеди, бессменный лоббист космоса в Конгрессе, устроился несколько поодаль. Вместе с Тедом Сорренссеном они заняли небольшой столик и даже сегодня разложили на нем бумаги. По итогам запуска (сохрани господь от неудачи, но ведь успех вовсе не гарантирован!) потребуется пресс-релиз для широкой публики и четкая позиция для узкого круга доверенных конгрессменов, причем то и другое следует согласовать заранее, во избежание противоречий. Правда, виски налили и они — как ни крути, великий день. Есть за что.
Вторым рядом сидели начальники лабораторий, увешанные значками миссий и прожженные неудачами инженеры — настоящие американские инженеры, квинтэссенция науки-техники континента, возможно, что и планеты. Руководитель проекта ‘Rover’, отец атомного реактивного двигателя, Гарольд Фингер. Его конкурент, выросший от заместителя до собственного производства, Милтон Клейн. Кэптен ВМС США в отставке, нынче инженер компании “Aerojet” Роберт Труакс. Физик-теоретик, доктор Теодор Тэйлор. Ну, и конечно, лопоухий Фриман Дайсон — ходячее шило, мотор и душа всякого спора.
Приглашали фон Брауна — увы, старик отказался, сетуя на здоровье. Телевизор, впрочем, имел он у себя дома, и обещался тоже смотреть запуск — “мысленно с вами, мистер Кеннеди”.
Окна плотно зашторили: в Америке, по причине разницы часовых поясов, стоял ясный день. Кеннеди судорожно сдавливал в руке стакан с виски, из которого от волнения даже не пил. Гремел кубиками льда — сперва намеренно, а дальше просто не находя сил прекратить пляску пальцев.
Потом Кеннеди понял: дрожит изображение на экране. Космонавты давно убрались в ракету. От подножия круглых блестящих ускорителей полярную ночь рассеивали сперва вспышки, языки, полотнища огня — потом сплошное море пламени вылилось из огнеотводов, и ночь побежала во все стороны, оставляя на камнях, силуэтах, решетчатых опорах длинные тени. От летавших на полигон людей Кеннеди знал, что промерзший бетон и камень сейчас гулко лопаются, трескаются от внезапного перегрева, что земля трясется, настойчиво бьет в ноги, словно подталкивая лететь за ракетой, как мальчишку бежать за полковым оркестром.
Потом ракета неожиданно быстро оказалась высоко-высоко, камера следовала за белой звездой — и вдруг погасла!
Толстостенный стакан лопнул; Кеннеди перекосился и сполз на ковер. К нему кинулись трое: Фингер, Гленн и Дайсон — он, по опыту, быстро опознал сердечный приступ, и поднял голову Кеннеди, подсунул под нее собственный свернутый пиджак, для лучшей опоры добавил под пиджак пару туфель. Вложил под язык лежащему капсулу нитроглицерина — опять же, по возрасту, Дайсон всегда носил его при себе. Аспирин Кеннеди разжевать не мог, потому как потерял сознание.
Кто-то вызвал охранника, а тот, соответственно, доктора. Про фильм все забыли — а он шел, голос диктора оставался ровным: “… секунд — полет нормальный. Высота шестьдесят четыре километра, переход на импульсный привод выполнен успешно… Мы разобрались в причине затемнения. Никакой аварии не произошло. Просто динамический диапазон электронных камер оказался недостаточен. Матрицы засвечены чересчур яркой вспышкой. Но механические камеры уверенно ведут съемку, по мере проявки пленки все будет представлено. Пожалуйста, не волнуйтесь, с ракетой и космонавтами все в порядке. Мы дадим картинку, как только включим запасные объективы с фильтрами…”
Зазвонил телефон; кто-то снял трубку. На том конце провода оказалась Жаклин. Успокоить ее смогли только брат президента и личный телохранитель президента, но им Жаклин поверила. Подумаешь, приступ: Жаклин случалось откачивать мужа после поминок Роберта, в проклятый день пятого июня, так что перепугалась она не сильно. В конце-то концов, муж не в чистом поле, и рядом с ним достаточно опытных людей. Тому же Вернеру фон Брауну повезло меньше. Старик смотрел фильм один, и нашли его уже холодным. Просто никто про это еще не знал и Кеннеди не докладывал.
Жаклин быстро взяла себя в руки и попросила передать мужу, когда разрешит врач: она тоже наблюдала старт и теперь собиралась вернуться из Европы домой. Жаклин полагала, что главное сделано, и убивать Кеннеди смысла больше нету. А значит, можно, наконец, воссоединить семью.
Старший охраны, конечно, сделал все необходимые пометки. Его не посвящали в политику сверх необходимого, но даже он понимал: ничего еще не кончилось. Весь полет, вся черная пустота пока еще впереди.
Истинная ночь только начинается.
— Начинается реакция, сэр. — Теодор Сорренссен устроился возле кровати Кеннеди, достал стопку листов. — Консерваторы предсказуемо взвыли о перерасходе средств. Прогрессисты утеряли единство. Кто-то пустил среди них байку о Портале, упирая на недавний роман Хайнлайна…
— Который “Туннель в небе”, верно?
— Вы читали?
— Мне запрещено ходить, курить, волноваться. Что остается? Легкое чтение. Кстати. Как там биржа?
— Как ни странно, ничего особенного. Сектор “высоких технологий” уверенно растет. Ваш рейтинг тоже растет, но не так сильно. Вы отсутствуете всего третий день. Среди репортеров мы пустили… Простите…
— Да что уж там.
— Слух, что вы отметили запуск очень крепко. И теперь просто выходите из запоя.
— Буду надеяться, что Америка мне это простит.
— Лишь бы вы не превратили это в систему.
— Ну, вы-то там присутствовали. Вы знаете, что свалил меня вовсе не виски. Так что прогрессисты?
— Как обычно, сэр. Одни кричат, что вместе с русскими — позор для Америки. Надо уметь самостоятельно. Другие кричат: хорошо, что с русскими. Расходы пополам, новые земли пополам, а знания-то нам достанутся даром.
Кеннеди усмехнулся, закашлялся.
— Да уж… Даром. Безвозмездно, как та Сова в мультике про Винни-Пуха.
— Мода на русские мультфильмы не обошла и вас?
— Тед. Я инфарктник, черт бы его. Что мне еще делать? Киснуть с тоски в четырех стенах? А так я напитаюсь новинками культуры. Не говоря уж о том, что они смешные и добрые…
— Э-э, добрые?
— Да вы посмотрите их “Ну погоди”, по сравнению с нашим “Том и Джерри”: у нас как только не лупят беднягу Тома! У них вместо Тома Волк, но такой… Непростой. И по канату лазает, как marin’s, и водит все, что движется, и бегом перегоняет лошадь…
— Отставной рейнджер? Сэр, но зачем вы интересуетесь настолько… Далекими… Темами?
— Возможно, рейнджер. Хм, зачем? Пригодится впечатлять внуков.
— Пожалуй, я сочту ваш ответ рекомендацией и посмотрю все, что найду.
— Вы не пожалеете. — Тут Кеннеди сменил тон. — Тед, что банки?
— Пока без перемен.
— В самом деле, Тед, почему бы нам не синтезировать золото? Раз уж мы настолько сильны, что вот замахнулись на Марс.
— Сэр… Я не физик. Если ошибусь, я не виноват. Но в Лос-Аламосе мне объяснили примерно так.
Тед прокашлялся.
— Если нужно хорошее стабильное золото, а не радиоактивная дрянь, что за квадранс распадется в бесполезный мусор, то следует получить единственный стабильный изотоп… Не помню номер, а нужных записей при мне нету, простите. И вот, говорили физики, получить его “выниманием одного протона”… По-научному это называется “протонный распад”… Можно только из ртути, атомный номер которой на ступеньку больше. Но такая ртуть большая редкость. В природе нет.
Выпив из графина воды, Тед потер голову и продолжил:
— Сперва ртуть надо обогатить, что, как вы понимаете, мегаватты и мегаватты. Но это полбеды. Мне сказали, что-де нужный нам изотоп ртути стабилен.
— Его нужно чем-то подталкивать к распаду, а это снова мегаватты?
— Именно, сэр. Там дальше они говорили что-то про позитронный распад, но увы. Позитронные для меня только бластеры пришельцев из нового кино, а про электронный захват я не расскажу и под пистолетом. Получается, вроде бы, вместо золота платина.
— Неплохо.
— Но все же не золото.
Кеннеди вздохнул:
— Что же это получается… Единственный изотоп, из которого может получиться стабильное золото, не встречается в природе. Гораздо выгоднее будет продать эту самую обогащенную ртуть, она получается раз в сто дороже золота.
Дороже золота кочевники-дотракийцы ценили доблесть. Поэтому, когда найденный ночным дозором белолицый странник, одними ногами (руки ему успели связать) выбил из седел трех всадников, убивать его не стали. Притащили к Дрого: пусть кхал рассудит, что делать с храбрым умелым воином.
Будь кхал цел и здоров, еще вопрос, как бы все повернулось. Но царапина в боку начинала уже подергивать; и, хотя наружно кхал не выказывал ни малейшей слабости, сам он здорово беспокоился о будущем. Смерть в бою почетна, смерть от раны — совсем нет. Не говоря уж о том, что после смерти кхала весь его кхаласар, как правило, разбегается по более удачливым вождям. Люди уже начали откочевывать, кхалу сообщали об уходе тех или иных семей…
Но как же пророчество?
С шумом и фонарями в шатер вошли дозорные; свет выхватил струйки дыма над потухшим очагом. На женской половине зашевелелилась девчонка… Служанка Дейнерис, спасенная от кровного всадника… Имя девчонки кхал Дрого не помнил.
Не глядя на вошедших, девчонка принялась раздувать угли. Потащила к себе горшочек мази, покосилась на Дрого с отчетливым неодобрением.
Кхал нахмурился и стиснул зубы сильнее. Царапина в боку никак не желала затягиваться. Дейнерис заботилась о нем, как умела; только Дрого сам не понимал, что заставляет его отказываться от перевязок. Принять помощь — показать слабость. Слабого кхала все бросят, поэтому держаться в седле надо, несмотря ни на какую боль. Вот все, что он мог объяснить — что себе, что Дейнерис.
Дрого никогда и никто не учил копаться в себе, искать причины поступков — учили действовать, быстро, резко, размашисто, кроваво — но только действовать. Пока ты думаешь, враг бьет. От создания мира никакого иного закона Степь не признавала.
Дрого вздрогнул и всплыл из невеселых дум. Дозорные поставили перед ним какого-то… Безконного. Пеший, да. Откуда пеший человек на Тракте? Ближайший город — Квохор — в двадцати днях пути на запад.
Кхал собрался, выставил из разума боль, мановением руки велел освободить найденного — тот сразу выпрямился, даже не глянув на кхала, принялся стряхивать пыль с рукавов и коленей. В прыгающем свете очага показались чудные одеяния. Обувь и вовсе дичь дикая. Кхал Дрого видел, конечно, шнуровку на одежде — в Пентосе женщины крепили так рукава платьев — но шнуровать обувь?
Отряхнувшись от пыли, найденыш посмотрел перед собой, по сторонам, почти уже поднял взгляд к вождю кхаласара — тут он краем глаза увидел сонную Дейнерис, выглянувшую из-за полотна, с женской половины.
И узнал ее.
Дрого видел: найденыш не просто вытаращился на красивую беловолосую валирийку. Найденыш явно видел ее раньше, и совершенно точно не ожидал встретить ее здесь.
Прежде, чем Дрого успел приказать что-либо, найденыш посмотрел на него прямо и велел:
