— Можно сказать и так.
— Ваши предложения?
— Мы готовы поделиться информацией.
— Значит, нужна наша помощь.
— Можно сказать и так.
В глазах собеседника не появилось и намека на торжество, но Хендрикс знал, что внутренне он ликует. Радости не суждено было продлиться.
— Думаю, господа, — зазвучал вдруг между ними, разделенными сотнями и тысячами километров, третий голос. Женский, низкий, глубокий и чарующий. — Что всем нам теперь понадобиться помощь друг друга.
На этот раз глаза собеседника расширились от удивления. Артур же лишь устало смежил веки на краткий миг. Ему вновь предстояло обмануть дьявола с контрактом на душу.
Жан-Мишель Дюкло раздраженно потирал костяшки пальцев сжатой в кулак правой руки. Глубокая трещина в полированной поверхности стола стала свидетелем бушевавшей в огромном мужчине ярости. Полумрак служебного кабинета скрывал тяжело нависшие над переносицей брови и по-бульдожьи отвисшие щеки — признак мрачной сосредоточенности, сменявшей приступы гнева.
Итак, все оказалось правдой. Все до единого слова. Проклятые Наследники и проклятые толстосумы! Все они оказались предсказуемы, глупы и бесполезны. Как он и предсказывал.
Страх уже много лет не осмеливался касаться сердца Дюкло. Но сейчас именно он прохладными пальцами вцепился в горло. Как бы ни храбрились люди, считающие себя его хозяевами, они просто не в силах были понять, что разгоревшийся в Ливии пожар войны, дерзкий налет на охраняемые объекты в Меркури и все прочее, что сопровождало события последних дней — все это было только началом. А Жан-Мишель это знал, прекрасно знал. Ибо о том, что произойдет, ему давно сообщили слово в слово. Он не верил, отказывался поверить в нечто настолько чудовищное. Но все оказалось правдой. А значит, правдой станет и то, о чем было сказано далее.
Если он не остановит надвигающуюся волну. Только для этого придется отрастить жабры и нырнуть ко дну.
Кулак разжался. Палец нажал на кнопку в стенной панели. Пол и стена в углу раздвинулись, обнажая терминал безопасной связи.
— Merde, — выругался мужчина себе под нос.
Гладкая равнина расстилалась внизу, разрезанная у самого основания скоростным шоссе. Китами сидела на спускавшихся вниз ступеньках, врезанных в тело холма, и смотрела на облитые золотистым солнечным светом верхушки деревьев, стройную как газон траву, блестящий асфальт дороги. Изредка сверкали солнечными зайчиками проносившиеся в отдалении машины. Водители и пассажиры не видели ее, расположившуюся за ровным рядом аккуратно высаженных сосен и смотревшую с возвышения. Но Дзюнко без труда могла разглядывать все вокруг. Вот только мысли девушки витали далеко отсюда.
За спиной холодными бетонно-стальными стенами возвышалась лаборатория-тюрьма, служившая убежищем с того самого вечера, когда они столкнулись с чудовищем по имени Роджер и потерпели от него сокрушительное поражение. Она одна осталась относительно целой. Остальные — Джонни, Инори, Отоко... Дзюнко поймала себя на том, что снова нахмурилась. Или это от солнца?
Эрику она с тех пор не видела, но та, кажется, была жива, хоть и потрепана. Все теперь были потрепанными, все "CDM" целиком, и Китами вместе с ними. Девушка переступила ногами по нижней ступеньке и поерзала на той, что служила сиденьем. Не оборачиваясь, она заметила подходившего и освободила место.
— Попу застудишь, — сказал Сэм Ватанабэ, опуская широкое туловище рядом. Теплый мягкий бок невольно потерся о тело, и Дзюнко поняла, что ей и впрямь слегка зябко. На холме царил мягкий, но холодный ветер.
— Хватить думать о моей заднице, — сказала она, зная, что грубость его не обидит. — Ты и так меня ремнем порол, извращенец.
— Я тебе еще и рот с мылом вымою, — пообещал он таким тоном, что девушка сразу не поверила. — На.
Толстяк протянул Китами прозрачную стеклянную бутылочку с соком. Он, как выяснилось, страстно любил заливать в себя безалкогольные напитки из винограда. Она взяла предложенный сосуд и почувствовала, как холодеют пальцы на стекле.
— Где же ты был-то? — спросила Дзюнко, свинчивая крышку и продолжая глазеть на струившуюся внизу дорогу.
— Крайне эффектно получал уже по собственной заднице, — ответил Сэм.
— Какая прелесть.
— Еще бы, — толстяк хмыкнул. — Но, я смотрю, вы от меня не отстали.
— Ахремов как-то сказал на занятиях в академии хорошую фразу: "Разгром, позор и похмелье". Хорошо описывает мое личное состояние.
— Хорошее такое состояние, — Ватанабэ легко щелкнул пальцем по ее бутылочке. — Отрезвляет, на то оно и похмелье.
Китами медленно сделала большой глоток. Обхватив бутылочку обеими руками, она помолчала секунду, а затем спросила:
— Ватанабэ, а ты когда-нибудь видел сердце тьмы?
Сэм не удивился. Он тоже не смотрел на юную собеседницу, созерцая едва заметное колыхание тонких веточек на деревьях.
— Видел.
— Я теперь тоже, — она опустила бутылку на ступени. — Надо же, какая жизнь бывает. Только бросив поклоняться дьяволу, узнаешь, какое оно — настоящее зло. Тогда, в больнице, я заглянула в душу Роджеру. Там было зло. Я почему-то его узнала. Наверное, такие вещи нельзя не узнать. Я только заглянула, но до сих пор чувствую себя изнасилованной.
— Хм, — Ватанабэ хмыкнул и поднял бутылку. Отпив сока, он повел рукой в воздухе. — Добро пожаловать в мою жизнь.
— Спасибо, — с нескрываемым сарказмом произнесла девушка. — Странное, знаешь ли, ощущение — терять кого-то. Никогда такого не испытывала.
— Привыкай.
— Куда уж я денусь.
Они оба замолчали, и в тишине солнечного дня вдруг стал отчетливо слышен ветер. Донышко бутылки цокнуло о ступеньку. Китами вертела в руках снятую крышку.
— Слушай, Ватанабэ, — вдруг быстро произнесла она, будто пугаясь, что не успеет договорить. — А это нормально, когда прикоснешься ко злу, и оно не отпускает?
— Поясни, — Сэм невозмутимо распрямил спину и потянулся.
— Я видела ужас в душе Роджера. Пустой и темный. Но это был не его ужас. Я знаю, чей. Это ужас Октавиана Вендиго.
Ватанабэ ничем не выдал того, что это имя ему теперь прекрасно знакомо. Он лишь скосил на собеседницу глаза.
— Да ну?
— Да. И почему-то... Почему-то мне кажется, что в этом ужасе немножко отразилась я сама.
— Вот как?
— Это ощущение, как будто что-то вцепилось в меня глубоко внутри и не отпускает. Я хочу разобраться. Найти. И понять.
— Ага...
Он смотрел на тонкую девичью фигурку у себя под боком. Китами сидела, прямая, гордая и сильная. Но кого она пыталась обмануть? Семнадцатилетней девушке было больно и страшно. А главное — сейчас ей было очень одиноко. Ведь в том и заключается главное оружие ужаса: против него ты всегда один. Всегда один блуждаешь в потемках и можешь упасть. Вот почему нужен тот, кто остановит падение, если оступишься.
Могучая тяжелая рука легла Китами на плечи и притянула к себе. Не ожидавшая ничего подобного девушка невольно коснулась щекой широкого плеча Сэма. Он обнял ее совсем не так, как пытались обнимать похотливые юнцы. Никакой пошлости или двусмысленности. Было в этом жесте нечто иное. Нечто отцовское. И, неожиданно для себя самой, Дзюнко уткнулась носом в эту большую теплую руку и затихла. Крупная ладонь погладила по затылку, опустилась на плечо и прижала крепче.
А Сэм уже знал, что будет делать дальше. Он снова доберется до сердца тьмы.
Конаково-Дубна,
октябрь 2011 — июль 2012
Отрывок из стихотворения Ф. Ницше "Одинокая любовь".
Bof! С'est impossible — "Пф! Это просто невозможно!" (фр.)
la reine de la glace — "ледяная королева" (фр.)
Erica, ma petite! — "Эрика, моя маленькая" (фр.)
Je ne veux rien dire, Henri — "Я не хочу ничего сказать, Анри" (фр).
Pourquoi tu crois ca, Jean-Michel? — "Почему ты так думаешь, Жан-Мишель?"
ЧВК (англ. PMC) — "частная военная компания" (private military company), официальное название легализованных банд наемников.
"Пора! Бестрепетно и смело пойдем вперед сквозь кровь и дым..." — фрагмент стихотворения Алексея Суркова "Пора!" 1942 года.
"Et lux perpetua luceat eis" — "И да сияет им вечный свет" (лат.) — фраза из реквиема с одноименным названием.
"Problem, problem, problem, the problem is you" — отрывок песни "Problems" панк-группы "Sex Pistols".
"Sanguinem bibimus, corpus edimus" — "Кровь пьем, плоть вкушаем" (лат.)
Масаси-гэри (маваси, маваши)— круговой удар ногой в каратэ.
Йоко-гери-кеагэ — размашистый "хлыстообразный" удар ногой с разворотом тазобедренного сустава.
"Adeste Fidelis" -"Идем же, о верные" — христианский гимн тринадцатого века.
"Merde" — "дерьмо" (фр)
281
