Я уже говорил, что всю мою жизнь меня не покидало странное, бредовое, но очень четкое и твердое ощущение лжи. Однако стоило мне шагнуть в магический мир, и оно возросло до небес, а правдоподобность иллюзии уравнялась самой правде. Словно я всегда был на сцене театра и меня окружали декорации, актеры и статисты, но все вдруг обрело реальную материальность, едва уловимый аромат древесины, клея, красок и затхлости хранилищ, где до поры до времени они пылились. Почти призрак, но именно он выдает игру, в которой мне не известен ни сценарий, ни режиссер. Больше я не сомневался, что кто-то ведет мою жизнь, что хотя некоторые люди, вроде моих родственников, нелицемерны, но их искренность проистекает из увлеченности в рамках дозволенной схемы. Я чувствовал игру, но не мог понять ни ее цели, ни первоисточник, ни как избежать отведенной мне роли, а мои годами натренированные инстинкты вопили об опасности. Моей главной проблемой было абсолютное невежество во всем, что касается сообщества волшебников. Выиграть время, чтобы изучить новый мир, разобраться в ситуации и только потом решать, действовать или нет, стало жизненно необходимо. Первоначально я собирался по максимуму держаться подальше от неприятностей, как всегда поступал у магглов, но, несмотря на все усилия, проблемы все равно всегда меня находили, и я понял, что отсидеться мне не дадут. Тогда я притворился послушным мальчиком и по первому слову шагал в любую из пропастей, с завидной регулярностью разверзавшихся на моем пути. С первого дня в вашем распрекрасном мире мне все твердили, что я убийца и обязан повторить подвиг. Мне внушали чувство вины за все злодеяния Волдеморта и вероятность того, что я умру молодым. Проблема в том, что я не хочу умирать, у меня вообще-то свои планы на жизнь, и к тому же я всегда был миролюбивым человеком, не совсем пацифистом, но все же, а здесь все ждали, что я буду воином, и я отвечал их ожиданиям хотя бы стычками с тобой, — сказал Гарри, обернувшись к Малфою. — Я слился воедино с назначенной мне ролью идеального гриффиндорца и жертвенного агнца. Впрочем, это не означает, что я им действительно стал. Игры закончились в прошлом году, — в его голосе звякнула сталь, а взгляд посуровел. — Дамблдор переступил черту, ставки возросли, и я больше не маленький необразованный ребенок, чтобы мириться с происходящим, и не безвольное оружие, с чьим мнением не нужно считаться. Теперь я играю по своим правилам, приняв неизбежность знания, что ради выживания мне придется стать таким же, как мои враги. И, вопреки всеобщему мнению, у меня их двое, и я бы еще поспорил, кто на самом деле является худшим. Единственное, чему меня научило мое детство — тому, что мало защищаться, надо уметь воевать по-настоящему, что значит — атаковать первым, находить слабые места и бить, причинять боль раньше, чем ее успеют причинить тебе. В реалиях вашего мира — убивать быстрее, чем убьют тебя.
— Все это, конечно, довольно интересно, но ты забываешь одну такую маленькую деталь, — рискнул прервать затянувшуюся паузу Драко.
— Какую? — с вежливым интересом поднял бровь Поттер.
— Такую, что на твоем месте, Поттер, я бы постеснялся говорить о том, в чем ты ни тролля не смыслишь, — ухмыльнулся Пьюси. — Возможно, тогда тебе и удастся сохранить видимость и не прослыть полным идиотом.
— Общеизвестный факт, что волшебники, связанные магическими узами, не способны причинить вред друг другу, — продолжал Малфой, словно его не прерывали, в очередной раз мысленно закатывая глаза и не понимая, неужели настолько трудно воздержаться от поспешных суждений, когда выражение лица Поттера неоднозначно указывает, что у него осталось еще много тузов в рукаве. — Это основополагающий закон. Ты бы знал, если бы удосужился досконально изучить мир, который «избран защищать», — завершающая уничижительная усмешка из лучших в арсенале Слизеринского Принца.
— Как я посмотрю, вы тут действительно все поголовно исключительные поклонники директора, — с легкой дразнящей усмешкой ответил Гарри. — Вам еще не надоело играть в адвоката дьявола? — снова непонимание в глазах чистокровных, и Гарри душераздирающе вздохнул. — Защищать человека, которого сами ненавидите.
— Это не ненависть, — возразил Драко. — Скорее брезгливая неприязнь. В одном ты прав: он крайне могущественный волшебник, в руках которого сконцентрирована вся власть нашего мира, но вы только посмотрите, на кого он похож, — он поморщился.
— Вы поэтому зовете директора старым маразматиком? Потому, что, вместо того чтобы по полной воспользоваться всей властью и влиянием своего положения, он жрет конфеты и проповедует всеобщее благо и веру во второй шанс? Что вам сказать: громадное упущение с вашей стороны и браво актерскому таланту Дамблдора. Он больше слизеринец, чем все вы вместе взятые, и даст сто очков вперед нынешнему Темному Лорду. Легко упустить его истинную природу за вечным фасадом «доброго, но чуть двинутого дедушки», но если сбросить маску, директор далеко не такой, каким любит притворяться, и от рассеянности он никогда не страдал, иначе нам не пришлось бы инициировать Круг Посвященных только затем, чтобы открыто поговорить. Старик во всем любит держать руку на пульсе. Хогвартс напичкан его ушами и глазами, за мной постоянно следят портреты и призраки. Этого даже вы не можете отрицать: все знают, что я постоянно под пристальным надзором. Что удивительного в том, что так было всегда? Заметьте, я не утверждал, что он не взял на себя бремя моего воспитания, — саркастически сказал Поттер, — я лишь говорю, что это не делалось в интересах опекаемого. Ему поверили на слово, раз он сказал, что нашел подходящее место для взросления героя. И никто не додумался проверить, что конкретно это значит, — он усмехнулся, лукаво глядя на них.
— Дело не в том, кто нам нравится, а кто нет, — вступила Милисент. — У тебя, возможно, было тяжелое детство, но обвинить в этом директора тебе не удастся. Эдриан прав, опекун не сможет ни коим образом причинить прямой или косвенный вред своему подопечному.
— Значит, ему чертовски подфартило, что он им и не является, — просто сказал Поттер, уже привычно игнорируя выражение шока у слизеринцев. — Фактически это было последней проверкой на вшивость, самый веский довод в нечистоплотности Дамблдора — отказ признать, что он не является моим опекуном, хотя это избавило бы его от кучи проблем после статей. Вместо этого он мудро предпочел не опровергать возложенный молвой статус, предоставляющий первоклассное алиби.
— Но он разрешил тебе участвовать в Турнире, — ликующе воскликнул Боул и увял под серьезным взглядом Гарри.
— Нет, Дамблдор не разрешал мне участвовать в Турнире — скорее вынуждал и не признавал существование альтернативы, желая снова устроить ежегодный экзамен на выживание — этакое испытание на прочность и тестирование моих способностей в одном флаконе. Как и предыдущие три года, я покорился, но вздумай я возражать, он даже запретить бы мне не мог. Он вообще ничего сделать не мог, поскольку я уже год как был эмансипирован, — опять изумление и потрясение, Гарри выдохнул и нервным жестом потер лоб, на мгновение пряча лицо в ладонях — однообразие реакций начинало порядком его доставать, а затем вперил в них жесткий взгляд. — Мерлина ради, только не говорите, что купились на эту дешевую сказочку о заколдованном Кубке! Артефакту сотни лет. Неужели вы не думали, что это была далеко не первая попытка? Посмотрите в архивах, чем кончились предыдущие. Понимаю, это ужасный удар по эго, но не было никакого нарушения — лже-Грюм просто кинул имя еще одного потенциального участника, он физически и магически не был способен его заколдовать.
— Но совершеннолетие в магическом мире наступает в семнадцать! И даже всем чемпионам пришлось предоставлять разрешение родителей на эту авантюру, поскольку они были первыми детьми, а наследственные права первородных превыше всего, — безапелляционно заявил Теодор.
— За исключением моей скромной персоны. На свое тринадцатилетие я получил официальное послание, гласившее, что согласно указу этакому, подпункту такому-то, я отныне и вовек считаюсь свободным от опеки министерства и лишаюсь денежного пособия. Кстати, я его в глаза не видел, но мой дядя был откровенно не в духе до моего отбытия в школу, и подозреваю, что причина крылась именно в этом. Довольно иронично, что наследник одного из самых крупных состояний числился иждивенцем у государства.
— Тринадцать? — изогнул бровь Малфой, опасаясь, как бы настроение Поттера не сменилось, оставив опять слишком много вопросов без ответа. — Это слишком юный возраст для самостоятельной жизни, так что ребенку в любом случае необходимо найти новый дом и опекуна.
— Я утверждал, что в отличие от нас вам известен лишь один мир? — помолчав, сказал Гарри. — Забираю свои слова назад: вы и собственного мира не знаете, только свой мелкий ограниченный мирок. Весь прошлый год вы дразнили меня уголовником из-за судебного разбирательства, но не обратили внимания, что меня судили как совершеннолетнего? — не услышать тоски в его голосе мог бы, наверное, только глухой. — Вы когда-нибудь хоть краем уха слышали о Листе Позора? — недоумение. — Это перечень фамилий, чье имущество было конфисковано Министерством. Задумывались о том, что произошло с семьями, которые были уличены в сопричастности к любому из сотен Темных Лордов в вашей истории? Взрослых отправляют на пожизненную ссылку в Азкабан, все имущество, которое не хранится у гоблинов и до которого способны дотянуться чиновничьи жадные ручонки, поступает в казну. А теперь вопрос на засыпку: вы все здесь чистокровные, и все в той или иной степени родственники друг другу, поэтому вроде как должны знать, что случилось с детьми арестованных? После первого падения Волдеморта семья кого-нибудь из вас взяла на себя заботу о малолетнем кузене? Сомневаюсь, что это так, — даже острая печаль и грусть его голоса не покрывали явственный оттенок отвращения. — Государство на их содержание выделяет гроши, а родственные связи у вас, видимо, не настолько в чести, чтобы заниматься благотворительностью, и вы не так практичны, чтобы взять в дом и вырастить будущего супруга/супругу для наследника, как это делала маггловская аристократия. Похоже, что чистая кровь для вас не так уж и важна, если наравне с ней кандидат не способен привнести в брак еще и богатство. Вы просто вычеркиваете их из жизни, относитесь так, словно они больны проказой и могут передать ее вам, ведь намного проще радоваться собственной удачливости и забыть о своих ошибках и заблуждениях, когда перед глазами не мелькает постоянное напоминание об участи, которой вы ухитрились избежать. Вы, ваше хваленное общество и даже кровная родня предпочитаете отвернуться от них, отречься от невинных детей, в одночасье превратив в исчезнувший род, а на деле одному только Мерлину известно, сколько отпрысков великих семей нищенствуют в Лютом. Единственным известным мне прецедентом достойного поведения является Катрин Лестрейндж и ее бездетные родственники в Италии. Другие чистокровки, заклейменные темными, попадают в какую-то… я даже названия подобрать этому учреждению не могу, и при всех капиталах своего наследства, хранящихся в «Гринготсе», остаются необученными, как правило, не только магии, но и элементарной грамоте и числу. Ну и поскольку обеспечивать содержание всей этой оравы казне ой как накладно, Министерство решило, что в тринадцать они достаточно умелые, чтобы позаботиться о себе самостоятельно.
— Откуда ты о нем узнал? Какое это имеет отношение к тебе? — спросил Хиггс.
— В первый год меня это не коснулось, поскольку со мной был Хагрид, внешность которого довольно приметна и незабываемо возвышалась над толпой. Я бы так и не узнал об этой маленькой детали, ведь в дальнейших походах меня всегда сопровождал кто-то из взрослых, но мне не нравилась перспектива демонстрировать содержание моего сейфа некоторым лицам, и однажды я попытался войти в банк, избежав их присутствия, и меня тут же задержали.
— Авроры? — слегка подавшись вперед, спросил Драко.
— Какие-то канцелярские крысы, представиться они не удосужились, зато я о себе узнал много нового, в частности, прямая цитата: «молока темных магов, можешь заживо гнить в Лютом, но золотишка твоей черной семейки тебе вовек не видать». А еще было много злорадства на тему того, что именно они сделают со своей долей моих денег, когда Министерство придумает, как обойти гоблинов и наложить лапу на деньги поставленных вне закона семей. Меня уже собирались спустить с лестницы, придав ускорение заклинанием, когда объявились мои сопровождающие и стали втолковывать швондерам, кто я такой, и хотя меня очень настойчиво пытались сопроводить подальше, несколько реплик перебранки я уловить успел.
— И что ты узнал? — спросила Сьюзен.
— Что как раз на границе собственности гоблинов выставлен идентифицирующий барьер, и тревогу вызвало то, что я не введен в число дозволенных лиц, и это препятствует прохождению. Крысы возмущались по этому поводу, а им ответили, что мне дозволен один визит в год, и он не стоит хлопот по введению меня в список дозволенных. Додумать, что это так же препятствует моим несанкционированным посещениям, легко как дважды два. Разумеется, это не объясняло, почему имя Поттеров оказалось внесенным в Лист Позора и почему при оплаченном обучении в Хогвартсе мои родители не озаботились обеспечением материального содержания.
— И ты думаешь, что заставишь нас поверить в эту чушь, как заставил верить их? — фыркнул Притчард, с превосходством поглядевший на Поттера и, судя по неверию в глазах, выражая мнение других слизеринцев, что заставило последнего утомленно вздохнуть — все еще в стадии отрицания.
— Никто никого ни к чему не принуждал, — нахмурившись, возразил Гарри. — Я могу предоставить все подтверждающие материалы, но вряд ли вы им поверите, пока не проведете собственную проверку.
— Прошлый год преподнес много сюрпризов и открытий, — нарушила секундную тишину Сьюзен, — одним из них стал истинный лик всеобщего деда. Процесс был постепенным, но затронул всех. Большую часть некоторые уже знали. Добавить воровство к списку его прегрешений — не такой уж большой штрих к портрету, на самом деле лично мне это многое объясняет.
— Кто еще, помимо Поттера? — поинтересовался Уоррингтон.
— Я, — подняла левую руку Грейнджер, и Пэнси осознала, что упустила момент, когда гриффиндорская пара расцепила руки.
— Соучастница Поттера. К тому же ты поверишь во все, что он говорит, — выплюнул Деррик, чей тон однозначно указывал на оскорбление.
