Из-за малости залива Колумб назвал его Ретрете, или Чулан. В это неудобное, опасное место Колумба завлекли ложные донесения моряков, посланных сюда на разведку; моряки всегда рады стоянке и возможности сойти на берег.
Местность здесь оказалась плоская, хотя и покрытая зеленью, преимущественно травами, деревьев было мало. Бухта кишмя кишела аллигаторами, которые грелись на берегу в лучах солнца и наполняли воздух сильным мускусным духом. Эти животные были боязливы и при приближении людей обращались в бегство, но индейцы утверждали, что найдя на берету спящего человека, аллигаторы хватают его и утаскивают в воду. Колумб заявил, что они такие же, как и нильские крокодилы. Девять дней пережидала флотилия в бухте непогоду. Жители этих мест были высоки ростом, хорошо сложены и грациозны, в общении мягки и дружелюбны; все, что у них было, они отдавали в обмен на европейские безделушки. Покуда Адмирал мог следить за действиями своих людей, они оставались справедливы и добры к индейцам, и все шло вполне мирно. Однако близость кораблей к берегу давала морякам возможность сходить на сушу по ночам без разрешения. Туземцы принимали их в своих жилищах со свойственным им гостеприимством, но грубые моряки, обуреваемые жадностью и страстями, вскоре стали вести себя невоздержанно, что вызывало в радушных хозяевах жажду мщения. Каждую ночь случались на берегу ссоры и драки, с обеих сторон была пролита кровь. Число индейцев возрастало, так как из глубины страны приходили все новые. Они чувствовали себя все сильнее, озлобление придавало им дерзости, и видя, как близко к берегу стоят корабли, они огромными толпами подступали к ним, грозя нападением.
Адмирал поначалу надеялся рассеять индейцев холостым выстрелом пушки, но его грохот их не испугал, они решили, что это безвредный шум. Они откликнулись на него воплями и криками, яростно ударяя дротиками и дубинками по деревьям и кустам. Расположенные у самого берега корабли были уязвимы для нападения, и враждебно настроенные туземцы представляли непосредственную угрозу. Поэтому Колумб велел дать по ним один или два боевых выстрела. Увидев страшные последствия пальбы, дикари в ужасе обратились в бегство.
Постоянные штормовые ветры с востока и северо-востока в добавление к постоянному противодействию морских течений обескуражили сподвижников Колумба, и они стали высказываться против продолжения путешествия. Матросы подозревали действие враждебных чар, командиры больше не хотели спорить со стихиями на потрепанных, изъеденных червем кораблях, постоянно требующих починки. Мало кто из спутников Колумба разделял с ним страстное стремление к открытию как таковому. Ими руководили более корыстные побуждения, и они с сожалением вспоминали богатом береге, который оставили, чтобы устремиться на поиски воображаемого пролива.
Вероятно, и сам Колумб начал сомневаться в существовании цели своего предприятия. Если ему были известны подробности недавнего похода Бастидеса, он должен был сознавать, что уже дошел с другой стороны почти до тех мест, где повернул обратно этот мореход, приплыв с востока; следовательно, наличие вожделенного пролива представлялось весьма сомнительным
Как бы то ни было, он решил покамест отказаться от дальнейшего плавания на восток и возвратиться к побережью Верагуа, чтобы заняться поисками тех копей, о которых, так много слышал и существование которых подтверждалось столькими доказательствами. Если эти копи оправдают его ожидания, у него будут причины вернуться в Испанию со славой, заставив умолкнуть злоязычных недругов, пусть даже главная цель экспедиции останется не достигнутой.
Такой конец постиг высокие устремления Колумба, возвысившие его надо всеми корыстными интересами, позволившие пренебрегать всеми тяготами и опасностями и придавшие героический ореол первой части этого путешествия. Правда, что оно было предпринято в погоне за мечтою, но то была мечта блестящего ума, явившего замечательную проницательность. Если его надеждам отыскать проход в перешейке Дарьей не суждено было сбыться, то лишь потому, что и сама природа познала разочарование прежде него, ибо она, очевидно, и в самом деле пыталась создать этот проход, но тщетно.
Глава 6
Возвращение в Верагуа. Аделантадо исследует страну
(1502)
Пятого декабря Колумб вышел из бухты Ретрете и решив прекратить плаванье на восток, направился обратным путем на запад, чтобы заняться поисками золотых копей страны Верагуа. Вечером того же дня он отдал якорь в Пуэрто-Бельо, покрыв расстояние в десять лиг. Когда на следующий день он двинулся дальше, ветер внезапно сменился на западный и стал дуть противно курсу. В течение трех месяцев Адмирал напрасно дожидался такого ветра, а теперь этот ветер явился и стал препятствовать ему. Возник соблазн вновь повернуть на восток, но нельзя было доверять устойчивости такого ветра, так как в тех местах, как оказалось, он редко дул в таком направлении. И Колумб решил держаться взятого курса, будучи уверен, что вскоре ветер переменится
Через непродолжительное время ветер набрал устрашающую силу и направление его стало меняться так часто, что справиться с ним не могло помочь никакое мореходное искусство. Лишенные возможности добраться до Верагуа, корабли повернули обратно к Пуэрто-Бельо, но не успели они войти в бухту, как внезапный неистовый порыв ветра погнал их прочь от земли. В продолжение девяти дней, отданные го власть яростной бури в неизвестных водах, метались они из стороны в сторону, нередко рискуя налететь на подветренный берег. Удивления достойно то, что столь легкие суда, к тому же поизносившиеся и подгнившие, смогли выстоять против буйства стихий. Нигде не бывают так ужасны бури, как в тропиках. Море, по словам Колумба, кипело временами, словно в котле; иногда же оно вздымалось валами, подобными горам, покрытым пеною. По ночам беснующиеся волны напоминали исполинские языки пламени — так как поверхность воды в этих морях и на всем протяжении Гольфстрима покрывают светящиеся частички. Однажды случилось, что целый день я целую ночь небеса были подобны раскаленному горну из-за непрекращавшихся молний, а удары грома перепуганные моряки зачастую принимали за сигналы бедствия, которые подавали пушечными выстрелами их гибнущие товарищи. День за днем, говорит Колумб, с неба лило — не как во время дождя, а так, будто настал второй потоп. Моряков заливало водою в их открытых судах. Измученные усталостью и тревогой, иные из них уже считали себя погибшими — эти исповедовались, как принято у католиков, друг другу в грехах и готовились к смерти; некоторые же, в полном отчаянии, призывали смерть как желанное избавление от непомерных испытаний.
В самый разгар буйства стихии им явился новый повод для тревоги. В одном месте в океане возник странный водоворот. Кружащаяся вода вздымалась наподобие пирамиды или конуса, причем лилово-синяя туча над ним выпустила вниз, к вершине конуса, узкий жгут. Они слились и образовали широкий столб, который стал быстро приближаться к кораблям, вращаясь над зыбящимися хлябями и со свистом всасывая воду. В ужасе смотрели моряки, как приближается к ним водяной смерч, отвратитъ который было не в силах человеческих, в эти минуты они твердили строки из Евангелия от Иоанна. Смерч прошел вблизи судов, не причинив им вреда, и трепещущие моряки приписали свое спасение действию таинственной силы слов Писания.
В ту же ночь была потеряна из виду одна из каравелл, и в течение трех сумрачных, бурных дней ее считали погибшей. Наконец, к огромному всеобщему облегчению она присоединилась к флотилии, потеряв шлюпку и проскитавшись все это время по воле волн. На два-три дня установилось затишье, и измученные бурею моряки получили возможность передохнуть. Но им казалось обманчивым это спокойствие, и в своем унынии они на все смотрели с сомнением и дурными предчувствиями. Вокруг кораблей сновали акулы, в тех широтах необычайно многочисленные и прожорливые. Это было истолковано как дурное предзнаменование, поскольку у суеверных моряков считается, что эти кровожадные рыбы чуют мертвых на расстоянии, что они обладают способностью чувствовать поживу заранее и держатся поблизости от судов, на которых есть больные или которым грозит крушение. Несколько акул было поймано посредством прикрепленных к цепям больших крюков, наживленных иной раз просто цветной тряпкой. У одной из них из утробы была извлечена живая черепаха, у другой — акулья голова, недавно выброшенная с корабля. Такова прожорливость и всеядность сей грозы морей. Невзирая на свои суеверные страхи, моряки с радостью употребили акул в пищу, поскольку с провиантом было скудно. В продолжительном плавании припасы истощились; жара и влажность, а также и течь кораблей подпортили то, что оставалось, а в сухарях было столько червей, что, как ни велик был голод, моряки рисковали есть их лишь в темноте, боясь, что воспротивится желудок.
Наконец 17 декабря удалось войти в бухту, напоминавшую большой канал, и там у путешественников выдались три дня передышки. Здешние туземцы строили хижины на деревьях, на шестах или жердях, перекинутых между ветвями. Испанцы объясняли это опасением нападений диких животных или же соседних племен, поскольку народы на этом берегу ожесточенно враждовали друг с другом. Возможно также, что это было мерой против наводнений с ближних гор. Выйдя из этого залива, корабли оказались во власти переменных буйных ветров и двигались то туда, то сюда до самого дна Рождества Христова, когда они нашли приют в другой бухте, где пребывали до 3 января 1503 года из-за починки одной из каравелл и для пополнения запасов дров, воды и хлеба. По завершении этих работ они снова вышли в море и в день Крещения, к великой радости моряков, отдали якорь в устье реки, которую туземцы назвали Ебра, в одной — двух лигах от реки Верагуа, в стране, обещавшей им золотые сокровища. Этой реке, поскольку экспедиция вошла в нее в день Крещения, Колумб дал имя Белен, то есть Вифлеем.
Почти месяц потребовался ему на переход в тридцать лиг от Пуэрто-Бельо до Верагуа, и на этом пути он столкнулся со столькими невзгодами и превратностями вследствие непостоянства ветров и течений и неистовых бурь, что нарек эту область побережья Коста-де-лос-Контрастес, то есть Берегом Борения.
Колумб сразу же велел промерить лотом устья Белена и ближней реки Верагуа. Последняя оказалась слишком мелкой для судов, но Белен был несколько глубже, и в него, по-видимому, можно было войти без опаски. Увидев на берегу реки Белен селение, Адмирал выслал туда на разведку лодки. При их приближении обитатели деревни высыпали на берег с оружием в руках, дабы воспрепятствовать высадке пришельцев, но их легко удалось умиротворить. Они не проявили желания рассказывать о золотых копях, но все же после настойчивых расспросов сообщили, что таковые находятся в окрестностях реки Верагуа. На следующий же день туда были отряжены шлюпки. Их встретили так, как то часто случалось на тех берегах, где многие из племен были свирепы и воинственны, и поэтому многие относят их к карибам. Когда шлюпки вошли в устье реки, навстречу им двинулось множество каноэ с туземцами, немало их также собралось на берегу, выказывая ревностную готовность оборонить свои земли. Испанцы, однако, привезли с собой одного индейца с этого же берега, и он сумел успокоить своих соплеменников, заверив их, что пришельцы имеют целью лишь торговлю.
То, что здесь видели и слышали от местных жителей испанцы, как будто подтверждало прежние известия о богатстве этих краев. В обмен на сущие безделицы удалось выручить двадцать золотых пластин, а также несколько удлиненных по форме самородков и кусков необработанной руды. По словам индейцев, копи находились среди далеких гор и, отправляясь в поход за золотом, необходимо было соблюдать строгий пост и воздержание. Такие благоприятные сведения, полученные Адмиралом, определили его решение задержаться в этих местах. Поскольку река Белен была глубже, две каравеллы вошли в нее 9 января, а две другие — на следующий день в часы прилива, когда глубина у берега не превышает половины морской сажени. Туземцы встретили их весьма дружественно — они вынесли им в огромном количестве рыбу, которою изобиловала река. Они также предлагали в обмен золотые украшения, но по-прежнему твердили, что руда добывается на реке Верагуа.
Аделантадо, человек деятельный и предприимчивый, на третий же день собрался отправиться на лодках и с хорошим вооружением, чтобы подняться по Верагуа до жилища главного касика по имени Кибиан. Вождь, прослышав о его намерения, сам спустился по реке в сопровождении своих людей и с несколькими каноэ, и встретил испанские шлюпки в устье реки. Это был высокий, богатырского сложения и воинственного вида человек, однако встреча прошла вполне миролюбиво. Касик преподнес аделантадо золотые украшения, которые носил сам, а в качестве щедрых даров получил несколько европейских безделушек. Отряды расстались в обоюдном удовлетворении. На следующий день Кибиан посетил испанские корабли, где его любезно принял Адмирал. Объясняться они могли только знаками, и поскольку вождь оказался нерасположен к беседе и осторожен, переговоры продолжались недолго. Колумб преподнес ему несколько подарков, спутники касика отдали изрядное количество золотых предметов в обмен на обычные безделушки, и Кибиан отбыл без особых церемоний восвояси.
Моряки уже было поздравили себя с обретением надежного укрытия от невзгод, грозивших в открытом море, как тут же едва не потерпели крушения в идейном прибежище. 24 января река внезапно вздулась. Из глубины материка хлынули воды, они сорвали суда с якорей и завертели их, сшибая друг с другом. На флагманском корабле от толчка сломалась фок-мачта, и вся эскадра оказалась на краю гибели. Столкнувшись с этой опасностью на реке, корабли, однако ж, не могли выйти и в море из-за разыгравшейся там бури и бурунов, вздувшихся на отмели в устье реки. Колумб объяснял этот подъем воды обильными дождями, обрушившимися на видневшиеся вдали горы, самый высокий пик которых вздымался над облаками. Адмирал нарек их горами Христофора.
На протяжении нескольких дней непогода бушевала особенно яростно. Наконец 6 февраля, когда море несколько успокоилось, аделантадо в сопровождении шестидесяти восьми хорошо вооруженных матросов отправился в шлюпках на разведку реки Верагуа и поиски золотых копей. Когда он, поднявшись по реке, приблизился к селению касика Кибиана, расположенному на склоне холма, касте спустился на берег и встретил его с целою свитой соплеменников, без оружия и выражая знаками дружелюбие. Вождь ходил нагим, и тело его, согласно обычаю той страны, было разрисовано краской. Один из его людей вытащил из реки огромный камень, обмыл его и тщательно вытер, после чего вождь уселся на него, словно на трон. Он был весьма любезен с аделантадо: высокая крепкая фигура последнего, облаченная в железные доспехи, и его решительный и властный вид вызывали в индейском воине, как то и ожидалось, уважение и трепет. Касик, впрочем, вел себя осмотрительно и настороженно. Вторжение чужеземцев в его земли возбудило в нем беспокойство, но он видел, что открыто сопротивляться бесполезно. Поэтому он согласился на посещение пришельцами внутренних частей своих владений и дал им троих проводников, которые должны были показать им копи.
