Она еще ворчала, а я натирала паркет до блеска, краем глаза следя за тем, как она перебирает мои вещи. Она их вертела, крутила, проверяла на прочность, и все это время с тонких поджатых губ не сходила неприятная, высокомерная усмешка.
— Ну и вкус у тебя, — присвистнула старушка. — Мрак сплошной. А тряпок-то купила...Лучше бы взяла одно черное платье. Оно везде бы сгодилось.
— Куда мне платье? У меня и колготок нет.
— Купила бы.
— Ну конечно. На триста рублей?
— Милочка, ты недавно уверяла меня, что это все, — она обвела жестом разложенную на диване одежду, — куплено лишь на зарплату. Неужели не хватило бы денег на самые дешевые колготки?
Я промолчала.
В университете, меня, не считая пары преподавателей, никто из нашей группы не видел. И первого сентября перед ними предстала бледненькая девочка с черными волосами и глазами, немного зажатая, стеснительная, но в меру приветливая, с доброй ободряющей улыбкой. У нее была правильная осанка, короткая стрижка, — поздно вечером я слегка неровно обстригла свои волосы до плеч, так чтобы пряди прикрывали шею, и отрезала короткую челку, — и стройные ножки, которые ладно облегали строгого покроя брюки.
— Привет-привет! — ко мне с радостным смехом подскочила задорная блондинка-одуванчик и затрясла мою ладонь в дружелюбном рукопожатии. Мой лимит человеколюбия стремительно упал. — Я Аня! А тебя как?
— Саша.
— Ооо, народ, — громко присвистнула девушка и обернулась к скучковавшемуся позади нее народу. — Еще одна пожаловала.
— Что значит "еще одна"?
— Ты четвертая.
— В смысле? — вконец запуталась я.
— У нас в группе четыре Саши, — любезно пояснила Аня и за запястье подтащила меня к нашей группе, которая сразу же приветственно загалдела. — Итак, знакомься...
Впоследствии за нами закрепилось неофициальное название "александрийская группа". Причем даже у преподавателей проскакивало. Два парня-тезки — оба русые, простые и какие-то непримечательные — и две девушки — я и еще одна темноволосая девчонка. С нами жутко путались вначале, особенно по первости, а мы только смеялись.
Чтобы не путаться самим, каждому придумали прозвище — Саша Рыжков стал Рыжим, Саша Давлетов — остался со своим именем, я — сделалась Алей, а вторая Саша — Шурой. Все остались довольны, и путаница прекратилась. Во всяком случае, у нас.
В прошлой жизни я общалась только с теми, кто жил как я — в большей или меньшей степени — или же представлял интерес. Богатство и власть, среди прочих достоинств, имеют еще одно — они потрясающе фильтруют круг знакомств. И дают тебе выбор. Раньше я могла выбирать, как и с кем общаться и общаться ли вообще. Поэтому неинтересных знакомств с людьми типа всепрощающей, свихнувшейся Риты, тронутой бабки, маститых профессоров и милых блондинчиков-докторов у меня не появлялись. В них ни смысла, ни пользы не было, да и с моими приоритетами они не совпадали.
В новой жизни я не могла себе позволить такую роскошь. Куда ни плюнь — везде были те, кто так или иначе лучше меня. Богаче, красивее, умнее, перспективнее. Мои приоритеты по воле обстоятельств изменились — приходилось заниматься и разбираться в таких вещах, которые выглядели в моих глазах тупыми и ненадежными. Все изменилось.
В прошлой жизни мне, по большей части, было класть на тех, с кем я учусь. Я никоим образом не участвовала в университетской жизни, она всегда была как-то по боку. Никаких посиделок, никаких совместных вылазок и задушевных бесед. Теперь все стало по-другому. Я стала разносторонней, общительной, принимала участие в таких глупых и затратных мероприятиях, как коллективные походы в кафе, вылазки на природу, первокурсники и студенческие весны. На это уходило кучу денег и времени, но намеченная цель приближалась. Мне были нужны не только самые умные и красивые, в первую очередь — мне были нужны перспективные, и я таких находила.
Вот и в то первое сентября после лекции мы направились в ближайшее кафе под открытым небом, шумной гурьбой, расталкивая посетителей, туда ввалились и оккупировали несколько столиков, сдвинув их вместе.
— Ну что, давайте сложимся по-быстрому, — решила за всех Аня. Она была очень бойкой, суетливой и вечно решающей все за всех, что никого не удивило ее дальнейшее желание быть старостой. Она меня раздражала, как может раздражать вечно щебечущий попугайчик под ухом, но умение абстрагироваться помогало мне и здесь. Девушка была небедной, достаточно умной и с кое-какими связями, и я ее сразу приметила. Мы с ней стали если не подругами, то хорошими знакомыми. — По сколько? Давайте по двести, нет?
Я мысленно застонала и затеребила свой рюкзак. Ощущение, будто режут по-живому — в ту минуту я Аню, с ее улыбкой от уха до уха, ненавидела. Это были мои последние деньги, совсем последние, и если их отдать — домой придется идти пешком. Меня пытались ограбить.
— Так, а кто что будет? — вклинилась я в разговор. — Я только пить хочу.
— И я. И еще мороженое.
— И я тоже, — поддакнул кто-то слева.
— Давайте мы сходим и все купим сейчас, а потом разберемся, — решили парни и направились к барной стойке.
Пиво, орешки, кола и мороженое — вот и весь нехитрый заказ. Скидываться пришлось лишь по сотке. Мое внутреннее "я" болело, но уже не умирало. Связи, как оказалось, — штука безумно затратная.
Мы делились рассказами о себе, своих планах и увлечениях, и каждое слово я впитывала в себя, как губка, зрительно выделяя нужных людей для более тесного знакомства. Таких в итоге оказалось всего пятеро — остальные слишком обычные, но и с ними приходилось дружить.
— А ты? — спросила одна из девушек, помешивая коктейль трубочкой. — Ты же не в общаге живешь?
— Нет.
— Местная?
— Нет, из Липецка.
— Снимаешь? — в ее глазах промелькнуло уважение, толика зависти и интерес.
— Да.
— Одна или с кем-то?
— Одна. Нет ничего хуже, чем делить с кем-то туалет и ванную, — в притворном отвращении сморщилась, и некоторые засмеялись, согласно кивая моим словам.
— И дорого?
— Ну так, — повела плечами, ускользая от ответа. — Прилично. А ты из общежития?
И девушка переключилась на себя любимую, оставив меня в покое.
Началась учеба, и, может быть, мне так только казалось, но она была в разы напряженнее учебы на юрфаке. Каждый день пары с утра до вечера, все дисциплины новые — никаких школьных. Я ничего не прогуливала и не пропускала, ходила исправно, лекции писала тоже исправно, но не зазнавалась, да и не высовывалась особо. Мне все время казалось, что я могу не по теме ляпнуть, что-то не то сказать или продемонстрировать свое невежество, а глядя на Элеонору Авраамовну, ее гостей, да и слушая о собственной тупости изо дня в день, поневоле станешь задумываться.
У меня во всех тетрадях от и до были исписаны поля, на которых я помечала названия фильмов, книг, а также имена известных людей и деятелей. Я не смотрела кино, и многое, что кто-то знал в детстве, просто в глаза не видела. Не все — но многое. Поэтому, следуя совету старухи, молчала и мотала себе на ус. Я стала постоянным посетителем студенческой библиотеке — месте, где мне ни разу не доводилось бывать. С библиотекаршей я подружилась, она ко мне прониклась, поэтому часто выдавала редкие книги на дом.
Старуха мой всегда посмеивалась над тем, как я старательно изучаю толстые и большие фолианты.
— Язык только не высовывай, — подковыривала она. — И так выражение лица не слишком умное, а уж с языком...
— Не мешайте. Вы отвлекаете.
Бабулька, ко всему прочему, работала с моей внешностью, сминала меня, как мягкую глину, а заодно — и просвещала, рассказывая о людях или историях. Короткие, сжатые затравки, которые мне предстояло изучать более подробно. Что, в общем-то, я и делала. Довольно скоро на горизонте замаячила повышенная стипендия. Я ступила еще на одну ступеньку вверх.
Глава 53
Также помогали и гости старухи. Теперь, на фоне новой жизни и интересов, я более внимательно прислушивалась к их разговорам, старалась так или иначе подзадержаться в гостиной, краем уха уловить, о чем же все-таки их беседы "о высоком". Это ведь умные люди были: художники, писатели, академики какие-то. Вон, даже актер был один.
— Это кто? — поинтересовалась я у старухи, провожая взглядом высокую, массивную и раздавшуюся фигуру мужчины, бодро сбегающего по лестнице. — Колоритный дядечка.
— Еще бы. Заслуженный артист СССР.
— Да что вы? А чего жирный такой?
Она рассмеялась лающим смехом, явно позабавленная моим комментарием.
— Пенсия большая. Живет хорошо. Жрет с утра до вечера. Чахнет от одиночества. Где ж тут не потолстеть?
Бывают же у людей проблемы все-таки. Денег — море, еды — море, а они чахнут. Я только головой покачала и пошла кашу варить Элеоноре Авраамовне, выкинув из головы посетителя.
Наступило новое лето. Жизнь устоялась, был определенный распорядок — Элеонора Авраамовна, непродолжительные подработки, мое всестороннее развитие и самосовершенствование. Так незаметно наступил еще один учебный год с новыми дарами и возможностями.
— О чем задумалась, милочка? — бабулька испытующе поглядела на мое напряженное лицо, сведенные на переносице брови и заинтересовалась.
— О вечном.
— А поподробней?
— В универе...
— В университете, — тоном на пару градусов холоднее предыдущего, поправила она.
— Ну да. В университете нам предложили на изучение еще один язык. Как факультативный.
— И что?
— И...я теперь думаю.
— О чем тут думать? С людьми надо общаться, и языки для этого нужны.
Досадливо поморщилась и махнула головой, растрепав рваную челку.
— Да знаю. Где только денег взять? Обучение кучу бабок стоит.
— У тебя есть стипендия, — напомнила хозяйка.
— Три копейки?
— Денег не дам.
— Элеонора Авраамовна, хоть вы и считаете меня дурой, но за столько лет даже я поняла, что просить деньги у вас — бесполезное занятие.
— Молодец, — улыбнулась старушка и похлопала меня по руки. — Вот он ум. Попер.
— Вам все смеяться.
— Почему бы и нет? Твои проблемы все равно меня не касаются.
— Ладно. Элеонора Авраамовна, совет можно?
— Мне или от меня?
— От вас мне.
— Рискни.
— Вот если бы вы выбирали между французским и немецким, что бы выбрали?
— Французский, — незамедлительно ответила старушка, не допуская и тени сомнений. — Еще мне не хватало учить язык фашистов.
— Но вы его знаете?
— Врага надо знать в лицо. И...не только в лицо.
— А французский знаете? — сделав невинное лицо, на котором было написано лишь любопытство, как бы между прочим спросила я.
— Знаю. Ох, Александра, был у меня один француз...
— Да-да, — краем уха слушала ее рокотание, а сама думала, какие пункты своего бюджета придется урезать, чтобы насобирать деньги на учебу.
Это была моя первая долгосрочная инвестиция в будущее. Я словно сапер на минном поле продумывала шаги, выбирала правильную и безопасную клетку. Это действительно были большие деньги, которые не приносили дохода сразу — оставалась всего лишь надежда на то, что мой вклад станет надежным подспорьем в будущем. А надежность для меня — один из главных приоритетов.
Пользуясь тем, что платить можно была за семестр, я внесла первую сумму и принялась усиленно заниматься. Языки — не то чтобы мое, но все же лучше, чем искать смысл в картинах Дали. На занятиях французским я хотя бы понимала, о чем пытаюсь сказать.
Элеонора Авраамовна мне и в этом помогла. С произношением, с теоретической базой, да и вообще, просто помогла, не забывая, правда, при этом неустанно повторять.
— Великий Боже, о чем ты думал, когда давал этому созданию язык? Александра, ты меня без ножа режешь.
— Успокойтесь, я вас не трогаю.
— Ну кто так говорит? Покажи мне человека, который исторгает из себя такие же ужасные звуки, как ты? — она выдерживала драматическую паузу, закрывала глаза ладонью и трагично качала головой. — Ужас! Сплошной ужас. От тебя любой француз сбежит, стоит ему услышать хоть слово.
— Слушайте, Эл-леонора Авраа... — не сдержалась я. У меня не получалось, я нервничала и потому запинаться начала, путая русские и французские звуки. — Помолчите, а? Будьте так любезны.
Она нещадно боролась с моим ртом, как сама об этом говорила. Вечерами ставила мне пластинки — а если их не было, то кассеты — с песнями французских певиц прошлого столетия, заставляя меня делать две вещи: понимать, о чем поют, и пытаться подражать французскому говору. Дело пошло на лад — что-что, а подстраиваться и мимикрировать я всегда умела, как никто другой.
Все бы хорошо, не попадись мне в руки пластинка Мирей Матье. Я ее наслушалась, вдохновилась, так сказать, запомнила ее произношение и переняла для себя. А старуха этот момент банально пропустила. В итоге через месяц я получила такой нагоняй от преподавательницы французского, что почти в себе разочаровалась.
Элеонора Авраамовна приняла это за личное оскорбление. Как же так, ведь она не может научить плохому. А тут говорят — неправильное произношение.
— Скажи мне что-нибудь, — сделала повелевающий жест рукой и внимательно на меня уставилась.
— Что?
— Что угодно.
Ну я и сказала. Жалко мне, что ли? А Элеонора Авраамовна неожиданно за сердце схватилась и начала обмахиваться газеткой.
— Воды мне! И валидол.
— Я все правильно сделала.
— Детка, — мягким тоном проворковала старушка. Так с душевнобольными обычно разговаривают. — Ответь мне честно, кто та сволочь, что научила тебя ТАК грассировать?!
— Мирей Матье, — последовал невозмутимый ответ.
Бабулька за голову схватилась, пластинку певицы задвинула в самый дальний ящик и строго-настрого приказала забыть о существовании такой певицы. Только все равно уже сделать ничего было нельзя — с годами сгладилось, конечно, но говор уже утвердился.
— Теперь тебя точно ни один француз не поймет, — заявляла старуха.
— А вот посмотрим, — парировала я.
Несмотря на "южный" акцент, с французами в дальнейшем у меня сложились прекрасные отношения.
Так что все у меня было прекрасно, все шло как надо и извне ничего не тревожило. И понятное дело, что встретить свое прошлое в лице Антона — и через пару месяцев после него — Риту, — я не ожидала.
Все поменялось — обстановка вокруг меня, люди, да и я сама тоже. Не было больше той девочки, живущей под одной крышей с алкашами. Я прилично и со вкусом одевалась, несмотря на малое количество денег, но во многом благодаря все той же старушке.
— У тебя очень специфическая внешность, Александра, и абсолютное отсутствие внутреннего стиля. Поэтому запомни мои немногие советы и следуй им.
— Всегда?
— В твоем случае — да, — старушка назидательно поднимала палец вверх и начинала проповедь. — Хочешь выглядеть стильно — отматывай пятьдесят лет назад и смотри на моду того времени. Будем работать с чем есть — а у тебя нет ничего, лишь бледная кожа да черные глазюки. Ну ноги еще. А по большому счету — ничего. Ты вся на контрастах, Александра. Черное, белое и красное. Поэтому твой вариант — основные и чистые, чувственные, а главное — выдержанные цвета. Зеленый, красный, синий, белый, черный...Что угодно, но однотонное и на контрастах. Цветочки и рюшечки — это не твоя...как там говорят у молодежи?
