— Ну, как там кош... — начал было Одеяло. — О-о...
Одеяло попятился.
— Фас его! — указала кошке на Одеяло, та потерлась об мою руку. Какой там фас!
Одеяло убежал, кошка решила поваляться.
— Нет, у меня, конечно, большие руки, но не настолько, чтобы на них валяться! — сказал он ей.
— Мало же их тут гладят, — вздохнула я.
— Надо утюг достать! — порекомендовал Подушка.
Парень отпустил кошку, та куда-то ушла, а мы в это время готовили каверзу для вожатых. Но как мы долго вытаскивали ведро, которое нашли у техничек! Потом, правда, оказалось, что оно грязное, но нам было уже все равно. Мы расселись по своим местам.
— Как подзывать будем? — спросила я. — Кыс-кыс-кыс!
— О-оль...
— А-а?
— Пошли-и...
— Ага-а...
— Куда это вы?
— Без нас не шумите.
Мы вышли из комнаты и зашли в вожатскую. Ага, спят! Им же хуже! Мы принялись малевать суперпрочнымиустойчивыми водоустойчивыми красками. Капитошка получился готский (а не гадский!), Дима стал девушкой легкого поведения, а Андрейка из-за того, что мы красили его вдвоем, стал девушкой еще более легкого поведения с дурным вкусом. Мавр сделал свое дело, мавр может отдыхать. Мы вернулись в комнату.
— Все, можно? — спросили девчонки.
Ира помотала передо мной баночкой с лаком для ногтей.
— Ха-ха-ха, — стараясь не шуметь, хохотала я. — Девчонки, еще чуть-чуть подождите. Потом будет такой каламбур!
Мы дошли до вожатской. Капитошка пошевелился и переложил руки.
— Молодец! — похвалила его Ира шепотом и принялась красить ему ногти черным лаком.
Я вооружилась красным лаком и стала аккуратно красить ногти Диме. Я-то красила аккуратно, ибо боялась задеть подлокотник. Ира подошла к Андрейке с ярко-розовым лаком. Накрасила она, мягко говоря, неровно, а жестко говоря, она покрасила весь последний сустав пальцев. Мы вернулись.
— Ну что? Теперь можно орать? — спросили девчонки.
Мы помотали и перед ними лаком, девчонки хихикали. Я помотала лаком перед Подушкой, тот долго разглядывал баночку.
— Лак для ногтей?
— Молодец, хорошо читаешь, — похвалила я. Стоп, тут все же темно. — С подсветкой! — уточнила я и отдала лак Ире.
Мы поправили все ловушки и приготовились кричать.
— А я играю эту роль, как две сестры, любовь и боль, — орали мы, включив музыку.
— Да что такое? — заорали вожатые.
Тум-тум-тум... Тишина.
— Это еще что? Да... блин. Ха-ха-ха! Мы все смеемся друг над другом? ЧЕРТ!
Тын-дын-дын...
— Стой, дверь приоткрыта, значит, там ведро, — сказал Андрейка.
Эстонцы запаниковали, мы дружно их успокоили.
— Мы на это и рассчитывали! — прошипела Ира. Эстонцы зависли, видимо соображая, как мы все так предугадали.
Андрейка просунул руку и скинул ведро, мы еле удержались, чтобы не захохотать. Как удачно он разлил воду! Первым же он и вошел, точнее, вбежал, а потом и поехал на жидком мыле, сдобренном водой, и вписался в стену ногами. Жаль, не лбом, — мы так на это надеялись. Андрейка кое-как встал и закричал:
— Малолетние идиотки!
Андрейка в сердцах шарахнул по шкафу, на голову ему с радостью свалилась бутылка. Черт, закрытая!
— Кто не открыл бутылку? — зашипела я.
— Это было сказано эстонцам.
— Подушк!
— Это Одеяло!
— Ир!
Тыдыц-тыдыц. Досталось Одеялу.
— Я же не знал, что вы с ней хотите делать!
Дима схватил бутылку и стал ей грозить:
— Да вас! Вас! В тюрьму надо!
— Отдай бутылочку-то, — попросила я, забирая ее у Андрейки и поскорее переезжая на тумбочку к Подушке. Страшен был Андрейка в роли Кощея бессмертного. Он скалил зубы, шипел, плевался, таращился, будто собрался выкинуть глаза, и громыхал костями. Ой, нет, это у него ключи гремели в кармане.
— Страхово? — спросила Ира.
— Сама посмотри, — сказала я, выглядывая из-за Подушки.
— Ой, и правда! — воскликнула Ира.
Заглянули Капитошка и Дима, осмотрели комнату, столкнулись взглядами и ужаснулись, глядя друг на друга. Медленно прижали руки к лицу и узрели лак на ногтях.
— Андрейка, посмотри на ногти! — хором сказали они.
— А-а-а-а-а! — заорал он.
— А что? Такой жизнерадостный розовый цвет! — хихикнула Ира.
— Да вы! Вы! Ых... Это у вас шутки? — орал он.
— Да! — хором ответили мы.
— А вы! Вы что стоите на пороге, как бедные родственники! — заорал Андрейка. — Их успокаивать и ваша обязанность тоже!
Андрейка снова поехал на мыле, Капитошка сделал один шаг и вцепился в Иркину кровать.
— Паук! — крикнул вожатый. — А-а! — Капитошка отцепился от кровати, тут же поехал и вписался в шкаф. Жаль, там еще одной бутылки нет, а то бы она удачно упала ещё раз.
Дима стал осторожно ступать, ощупывая почву. Ира напела мотивчик, в которой хорошо вписывались плюхи.
— Да я тебя, — начал было Дима, и тут же потерял равновесие. — И что я тебе? Я тут как корова на льду!
— Скорее, как корова на мыле, — поправила Ира.
— Так тут еще и мыло! А я думал, только вода и линолеум, — прозрел Дима.
Андрейка пошел ва-банк и тут же чуть не снес мою кровать.
— Эй, оставь мой второй ярус при мне!
— Сейчас его вместе с тобой снесу!
— Ой, быстрее вместе с Подушкой, — посетовала я.
— И с подушкой тоже, и с одеялом, — до кучи добавил Андрейка.
— Ой, вряд ли, — хихикнул Одеяло.
Капитошка спешно учился кататься на мыле.
— Воу, у-у-у, ау! — подвывал он.
— Уже привидение появилось!
— Капитошка уже шею свернул и стал привидением!
— Капитош, иди сюда, расскажу себе секрет фирмы, — позвала я.
Он кое-как дополз-доехал.
— Пол грязный, лучше не падать, — тихо прошептала я.
— А? А! А-а-а-а! — Капитошка тут же растянулся на полу. — Ну зачем ты это сказала?
— Чтобы ты упал! Дим!
— Я сам ему скажу! — вызвался Капитошка.
Сказал, да так, что Дима шарахнулся в сторону и зацепился за дверцу шкафа. Та, конечно же, открылась. Без драматического скрипа обошлось, а вот содержимое ящика высыпалось моментально. Да что же их всех так тянет на шкаф, где подарочки к празднику? Обязательно вытряхнут именно их, как ни перепрятывай.
— Подуш, Одеял, надо в той комнате тоже напакостничать! — поскорее спровадили мы эстонцев, а сами рванули прятать подарочки, попутно проверив скользкость мыла и погрозив вожатым, так что они сами и виноваты остались.
— Пошел я умываться! — сказал Андрейка и вышел.
Только за ним закрылась дверь, как мы тут же сообщили:
— А мы его водоустойчивой и суперустойчивой косметикой накрасили! — сообщили мы.
— Ха-ха-ха.
— А нас обычной? — спросил Капитошка.
— Не-эт. Тебя, — я ткнула в Капитошку, — водоустойчивой, тебя — суперустойчивой.
— Ну хоть не тем и другим, — нашли хорошую сторону они.
— Можно нам что-нибудь для снятия этой... этого шедевра! — попросили они. Шпаклевкой и ужасом не назвали, так что можно смыть. Смывали долго.
— А с ногтей?
— Знаете, у нас и так дефицит этого средства!
— Какого?
— Для нашего лака нужно специальное средство для снятия ногтей.
— Да нам их не надо снимать!
— А что вы решили снимать? Пальцы? Это тоже можем устроить. Подуш! — позвала я.
— А?
— Не пакостничай там!
— А куда вы нас послали?
— Далеко!
— Можете уже возвращаться, в той комнате пакостничать не надо.
Эстонцы вернулись в растрепанных чувствах и непонятках.
— Никогда не поймут, — хихикнул Капитошка, следя за парнями.
— Знаешь, сколько мы Подушку от этого шкафчика отваживали! — в сердцах вскрикнула Ирка.
Вожатые задумались, припоминая, что там такое, переглянулись, вспомнив, и заржали.
— Во-во! Поэтому мы все в один шкафчик сложили, чтобы в других не нашли! — покивала Ира.
Эстонцы ступорились.
— Думай, думай, глядишь, что-нибудь надумаешь умное... через часок, — Ира погладила по голове Одеяло.
— Вряд ли, — хихикала я.
Мы расселись, кто-то из девчонок пошел стирать ногти, не желая тратить драгоценную жидкость на обучение. Эстонцы переглянулись и стали переговариваться на эстонском, видимо, обсуждая что же до них должно дойти умного через часок. Блин, опять по-эстонски! Ну что за свинство! Я подхватила подушку и со всего маху стукнула Подушку. Парень отстранился и боязливо на меня посмотрел.
— Я больше не буду, — сказал он.
Оделяло что-то возмущенно заговорил, обращаясь ко мне, и опять по-эстонски. Ну он вообще!
— А ты вообще молчать, мелочь пузатая! Нечего тут возникать! — прикрикнула на него я.
Одеяло оскорбился и выпрямился, показывая, что он не мелочь и тем более никак уж не пузатая.
— Ну когда на тумбочке сидишь, как раз мелочь! — поправилась я.
Тадыцк!
— Извини, отвлеклась, — это Ира поспешила отвесить заработанную затрещину.
Одеяло разом сгорбился, снова став пузатой мелочью.
— Тебя хоть бы подушкой, — пожаловался он Подушке.
— Ага, Подушку подушкой! — хихикала я.
Одеяло назло Ире стал снова распинаться по-эстонски, выговаривая каждую гласную, которых в эстонских словах мно-ого.
— Когда ты успел напиться? — спросила у него Ира с отвращением. Одеяло запнулся на полуслове и уставился на Иру.
— Га-а, — он набрал воздух.
— Что русский забыл?
— Ху-у... Га-а-а, — выдохнул и вдохнул Одеяло.
— Легкие разрабатываешь? — тишина. — Тужься, тужься!
— Тужься? — переспросил Одеяло. То ли он такого слова не знал, то ли оскорбился. Ира замахнулась расческой, Одеяло подхватился и рванул с тумбочки, не рассчитал, вписался в Подушку и схватился за мою ногу. Одеяло что-то залопотал по-эстонски, то ли жалуясь, то ли рассуждая, кто виноват и что предпринять.
— Одеяло, отпусти мою ногу, — попросила я. Ноль внимания. — Отпусти мою ногу и можешь дальше там лежать!
Одеяло отскочил на пионерское расстояние, покрываясь красными пятнами. Подушка тут же сложил руки на груди, но немедленно стал их перекладывать, постепенно тоже краснея.
— Что, проверяешь целостность? — спросила я у него.
Подушка набрал воздуха побольше и шумно выдохнул, вцепляясь себе в плечи.
— Что? Нашел, где целостности нет? — поинтересовалась я. Ой, эстонцы!
Подушка тут же расцепил руки и положил на тумбочку.
— Что, тумбочка не цела? Одеяло, ты мне еще и тумбочку раздолбал, не только в ногу вцепился! — бесновалась я, еле сдерживая смех.
Одеяло пожестикулировал, но ничего не сказал.
— И вообще, чего ты мне в ногу вцепился? Думал Подушкина рука? — нападала я.
Он всплеснул руками тут же сложил их на груди точно так же, как до того Подушка. Семейная поза! Ира дико расхохоталась.
— Ну что поделать? Голубые...
Подушка с Одеяло посмотрели друг на друга, соображая, и тут же возмущенно подскочили на местах, рьяно мотая головами.
— Бедные, еще и отнекиваются, — посочувствовала Ира. Я еле сдерживала смех.
Подушка собрался с силами, повернулся ко мне и что-то стал доходчиво разъяснять... на эстонском. Ой как мне все понятно! Особенно то, что у него явно не все дома!
— Хех, Подуш, я не понимаю! — честно сказала, порываясь снова захохотать.
Подушка заткнулся, сел на место и постучал себе по голове.
— Этот хоть сам признается, — хихикнула Ира. Я захохотала громче. — Оль, ты чего? Это не то, что ты подумала!
Я захохотала еще громче. Подушка с Одеялом затравленно следили то за мной, то за Ирой. Я собралась в туалет, дабы спокойно проржаться, и даже спустилась вниз и успела сделать один шаг, как вдруг Одеялу приспичило куда-то бежать, причем срочно и быстро. Темно, скользко, Одеяло задел мою ногу и полетел на Подушку. В комнату зашел Андрейка.
— Что тут опять за шум?
Послышался шорох и возня на Яркиной кровати, куда упали оба эстонца.
— Да что тут такое? — Андрейка включил свет. Одеяло ругался на чем свет стоит и молотил по Подушке. О-о, сцена ревности. Долго Одеяло крепился, что Подушка ему изменял со мной, не выдержал, бедный, с кулаками набросился. Я хоть расческой кидала. Так вот о чем они спорили не так давно! Подушка окончательно разозлился, отшвырнул от себя Одеяло.
— Так вот зачем вам нужны эстонцы! — сделал совсем другой вывод Андрейка. Капитошка и Дима, которые сидели у нас, и рты открыли.
— Да отвали ты от меня, козел! — заорал Подушка.
Мы с Ирой тоже раскрыли рты, но Ира не выдержала первая и захохотала, сотрясая кровать. Я с непроницаемым лицом забралась к себе на кровать и там расхохоталась, кажется, сотрясался и первый ярус кровати.
— Я, пожалуй, пойду, — собрался Дима.
— Я тоже, — согласился Капитошка, боком, боком отступая к двери.
— Еще ногти не стерли! — напомнили мы.
— А, ничего...
Они, видно, побоялись, что мы и для них сейчас нечто подобное устроим. Ира, еле дыша, поднялась, утирая слезы.
— Я даже сесть не могу, — прошептала я. — Ик!
— Кукушка, кукушка сколько мне лет осталось? — спросила Ира.
Я честно старалась не икать, но все же несколько лет ей наикала.
Одеяло поднялся и встал, пошатываясь.
— Оль! — позвала Ира.
— Ща...
Я встала и пересела к ней.
— Ты же даже встать не могла!
— Я сесть не могла, но, как видишь, встала и даже к тебе пришла.
— Посмотри на Одеяло, — сказала она. Он все еще пошатывался.
— Ага, — хихикнула я.
— Это он после Подушки такой...
Мы расхохотались.
— И НЕЧЕГО ТАК РЖАТЬ! — заорал Подушка.
Одеяло еле дошел до тумбочки и сел там.
— Ну чего вы ржете, ушибся я, — грустно сказал Одеяло.
— Головой в детстве! — в один голос сказали мы с Ирой и снова покатились со смеху.
Одеяло с Подушкой стали переговариваться по-эстонски.
— О, спелись, — констатировала факт Ира.
— Ага, дуэт. Ми-ми-ми, — сказала я тонким голос Одеяла.
— Ды-ды-ды, — Ира изобразила Подушкин низкий голос.
Мы с ней стали увлеченно переговариваться на псевдоэстонском, подражая голосу Подушки и Одеяла. Они сначала тормозили, а потом включились в беседу. Подушка сделал ехидную морду и сказал что-то очень неумное, обращаясь к нам.
— Что, больше крыть нечем? — спросила Ира. Подушка завис. — Даже если и да, то что?
Подушка и рот раскрыл.
— Ира, ты на что согласилась? Даже если ты черно-розовая, то я беленькая! — открестилась, поняв, о чем говорил Подушка, и без перевода.
— Розовая? — переспросил Одеяло.
Подушка возвел глаза к потолку и стал что-то размеренно пояснять Одеялу. Видимо, отличие голубых от розовых. По-моему, это должны родители объяснять, когда рассказывают, чем отличаются мальчики от девочек. Ира схватилась за голову, Одеяло просветился. Видимо, Подушка хорошо объясняет.
— Ты не девочка, так что кулаки держи при себе, — сказала Ира. — То есть когти, — исправилась она, увидев непонимающее лицо Подушки.
Подушка и Одеяло подскочили на месте и собрались что-то нам поведать, загодя устрашив жутким подвыванием.
— Кровать будете сами чинить! — поскорее сказала я.
Одеяло успокоился тут же, а Подушка подскочил к нам и бурно жестикулируя, стал высказывать Ире, все что об ней думает, но, как всегда, на эстонском. Видимо, это была жесткая критика ее персоны, и понять ее она не должна была ни под каким предлогом.
