Он долго смотрел на меня, таким взглядом, что у меня по телу забегали мурашки. Пронизывающий взгляд, ужасный взгляд, я едва удержалась на ногах от горячей волны, ударившей в лицо.
— Штефан, — выговорила я надрывным голосом, боясь получить ответ на свой вопрос.
— Это мой подарок, — сказал он, наконец, — тебе. Он тебе необходим, чтобы... кое-что прояснить.
Он взял коробку со стола и стал ее раскрывать, медленно, неспешно. А я стояла и смотрела на него с трясущимися руками и бешено колотящимся сердцем. Что он задумал? Что задумал, черт возьми?! Ведь это будет не просто подарок, я видела эту... решимость, этот безумный блеск в глазах! Он что-то выдумал!?
— Штефан, — опять глухо выговорила я, ощущая нарастающую во мне панику. — Не нужно...
Его твердый гордый взгляд встретился с моим, несмелым и встревоженным. Князь был непоколебим.
— Ты знаешь, не хуже меня, что нужно, — сделал он акцент на последнем слове. — Тебе. И мне. Нам обоим.
И раскрыл коробку, отбросив крышку в сторону. Я боялась смотреть на то, что лежало внутри, то, что он взял в руки, так же решительно, как всегда это делал. Я смотрела лишь на его лицо, непроницаемое и какое-то угрюмое. И боялась, внутри всё дрожало, сердце пустилось вскачь, а ладони стали влажными. Грудь сдавило невидимыми тисками, мешая вдохнуть глубже, а я продолжала смотреть в его лицо, не решаясь отвести взгляд и опустить его на то, что он сжал в руках.
— Я слышал, что ты сказала, Кара, — тихо сказал Штефан, отбросив коробку и зажав в руке мой "подарок". — Сегодня ночью. Когда ты думала, что я не слышу, — он горько улыбнулся, увидев мое замешательство.
А я молчала, не могла и слова вымолвить, глядя на то, как он неспешно и размеренно продвигается ко мне. И мне хочется кинуться от него прочь, не потому, что я его боюсь. Нет, вовсе не поэтому, я его не боюсь уже, потому что точно знаю, что он не причинит мне боли, больше никогда. Но мне страшно от его пронизывающего уверенного взгляда. И меня бросает в дрожь. Я хочу уйти, убежать, силясь сделать хоть одно движение, чтобы скрыться от его решительного напора, но он не позволяет мне этого, удерживая на месте. Он продолжает наступать, а я не могу сделать и движения, чтобы остановить его.
— Ты сказала, что любила, — выговорил он сквозь зубы, так, будто эти слова дались ему с трудом. — Любила меня тогда. Это правда? Скажи мне, Кара, — подчиняя меня звуку своего голоса, спросил он. — Правда!?
Я лишь кивнула, а он стиснул зубы и нахмурился. И будто сердце вырвали у меня из груди в этот миг от напряжения, тоски, отчаяния. В глазах мелькнуло что-то, чему я не могла дать названия.
— В тот день я убил в тебе любовь, — сказал он, не спрашивая, а утверждая. — Это тоже правда? Кара!?
— Нет, не правда, — попыталась я возразить.
— Правда, я вижу по глазам, они всегда говорили мне то, что ты хотела бы скрыть, — скривился он горько. — И сегодня я отдам тебе взамен... свои чувства.
Не понимая, о чем он говорил, я стремительно перевела взгляд с его лица на мой "подарок", который он сжимал в руках, и охнула, попятившись. Сверкая своей зазывающей, устрашающей чернотой, в его ладони был зажат кнут. Жесткий, хлесткий, свистящий удар из воспоминаний разорвал воздух, вынуждая меня содрогнуться.
— Что это? — едва выговорила я, отчаянно сопротивляясь всем своим существом.
Я стала пятиться, а Штефан наступал на меня, не желая отпускать.
— Тебе нужно сделать это, — проговорил он, глядя на меня, сжимая кнут. — Нужно, понимаешь?
— О чем ты? — я дрожала, глядя на него.
— Я сделаю это для тебя, — сдержанно выговорил он, не отпуская моего взгляда из своего плена. — Впервые за долгие десятилетия сделаю... сам. Для тебя.
— Я не понимаю, — едва не плача, проговорила я.
— Если это убедит тебя в том, что я... я... чувствую к тебе... то я согласен на все.
Я и так знаю это! Я всё знаю, хотелось крикнуть мне, чтобы прекратить эту пытку, но я не смогла. Горло сдавил спазм, вынуждая задыхаться и лишь повторять без умолку его имя и просить остановиться.
— Штефан, — прошептала я, глядя на него, — что ты делаешь?.. Штефан!..
Он протянул мне кнут, не отрывая глаз от моего изумленного лица.
— Возьми его, — резко сказал он. — Сделай то, что делал я. Я хочу почувствовать то, что чувствовала ты...
— Штефан!.. — воскликнула я, отмахнувшись от кнута, как от яда. — Ты сошел с ума!.. — выдохнула я.
— Ты меня любила тогда, ведь правда? — продолжал он хрипло, но немного грубо. Холод его глаз пронзил меня до основания. — Любила, я знаю. А я тебя предал, не поверил тебе, унизил... уничтожил твою любовь...
— Штефан, не нужно!..
— Я хочу понять, — безжалостно продолжал он, — что ты чувствовала, когда любимый человек избивал тебя. Как умирала в тебе любовь и рождалась ненависть, — он уверенно протянул мне кнут. — Возьми!
— Нет, — прошептала я, отскочив от него, и глядя на Штефана изумленно. — Нет...
— Тебе станет легче, Кара... Каролла, — тут же поправился он. — Ты поймешь. Это нужно!..
— Как ты можешь так говорить? — воскликнула я. — Мне не станет легче оттого, что я... я... — и, взглянув на него, закричала: — Я не стану этого делать! Нет!..
— Ты добрее меня, ты лучше. Я никогда не был тебя достоин, я знаю. Но ты за что-то... полюбила меня, — сказал он сдержанно, стиснув зубы, гордый мужчина, непоколебимый в своей уверенности. — И я не хочу, чтобы ты жила с болью предательства в груди. Я предоставляю тебе право на месть, все по-честному, — жестко добавил он: — Я хочу, чтобы ты сделала это. Я хочу, чтобы ты не чувствовала боли... и ненависти. Может быть, тогда ты сможешь, — глаза его сощурились, губы сжались в плотную линию, будто слова давались ему с трудом, — полюбить меня вновь. Как раньше.
И эти его слова взорвали во мне вихрь чувств и эмоций, закружили, взбудоражили, захлестнули, почти убили. Он, этот гордый, волевой мужчина, уже всему миру доказавший, чего он стоит. Князь, палач, демон во плоти, жесткий и безжалостный, когда-то отобравший у других право занести над собой плеть, позволил сделать это мне. Мне!? Чтобы доказать, что он... чтобы убедить меня... Боже!.. Вся суть происходящего открылась передо мной, будто картинка в книге. Он делает это для того, чтобы я смогла... вновь полюбить его! Он обещал себе никогда не позволить этому свершиться, никогда не пасть на колени, самому вершить собственное правосудие, но не позволить вершить его над ним. Но разве стоял он сейчас на коленях? Разве был слаб и беспомощен? Истинный Князь! Гордый и волевой, решительный и сильный. Даже в проявлении этого поступка, достойного лишь сильного мужчины!
И я приняла решение, глядя в его сощуренные глаза, на сведенные брови, мрачное сдержанное лицо и плотно сжатые губы. Никаких эмоций он не выражал, и одновременно в нем было столько эмоций, что не каждому под силу выдержать их, приняв их как данность.
Я вскинула подбородок и кивнула, глядя ему в глаза.
— Хорошо, — облизнула дрожащие губы. — Я сделаю... это.
Его глаза уверенно блеснули, он кивнул мне в ответ. Подошел ко мне, протягивая кнут, но не отрывая глаз от моего лица. Я взяла в трясущиеся руки кнут, ощущая в пальцах его тяжесть, и сжала.
Штефан стянул с себя свитер и повернулся по мне обнаженной спиной.
— Сделай это, — резко сказал он, гордо выпрямившись и расправив плечи. — Сделай, Кара!..
Он был воином, он был Князем, он был моим падшим демоном. Но он был мужчиной, которого я любила больше жизни. За ЭТО проявление его любви ко мне, так и не высказанное вслух, но не менее, а даже более ценное, чем пустые слова!
Мой милый, гордый демон, неужели ты думаешь, я действительно сделаю это, после твоего признания? Я бы и без него не смогла, а уж после него!..
Мои руки дрожали, когда я подходила к нему, а ноги стали ватными. Мгновения слились в один единый и беспощадный миг, когда я должна была занести кнут, чтобы вершить справедливость.
И, когда Штефан, очевидно, ожидал первого удара, я приподнялась на носочки, пытаясь возвыситься над его спиной, обнимая плечи, и, коснувшись уха, прошептала:
— Прости, не могу. Я люблю тебя.
Я почувствовала его дрожь всем телом, будто она пронзила меня, а не его. Я отбросила кнут в сторону и обняла Князя обеими руками, прижимаясь всем телом к его обнаженной спине, желая, чтобы он обнял меня в ответ.
— Я недостоин тебя, — прошептал он сдержанно и почти холодно. — Недостоин твоей любви.
— Я знаю, — коротко шепнула я, целуя его висок. — Но я все равно люблю. И никогда не причиню тебе боли.
— Но я причинил ее тебе, — покачал он головой. — Я причинил!..
— Я знаю. Но также я понимаю, — я обняла его еще крепче, — почему ты так поступил. И я принимаю, — прошептала я чуть слышно. — И прощаю.
Он резко повернулся, рывком схватив меня в объятья, повернув лицом к себе. Я затаила дыхание, боясь шевельнуться, и всё смотрела в его серо-голубые демонские глаза, которые жгли меня чувством, страстью, откровением, благодарностью... И я не могла оторвать от него взгляда, я сжимала его в объятьях, причиняя ему боль ногтями, но не могла иначе, не могла отпустить его. Не теперь. Никогда. Только мой Князь.
— Ты ведь читала мои визитки, — заглянув мне в глаза, проговорил он, грубо сжав меня за плечи и спину.
— Ты же знаешь, что читала, — усмехнулась я, вспомнив вечер, когда он меня похитил.
— Тогда ты понимаешь также, что если скажешь "да", — рыкнул он, захватив меня в хищнический плен, — то я уже не отпущу тебя. Никогда.
— А ты собирался отпустить? — удивилась я.
— Черт, конечно же, нет!
— Тогда зачем говоришь глупости, — и сама потянулась к нему для поцелуя. Жадного, сладкого, желанного.
— Ты... научишь меня, правда? Любить себя так же, как делаешь это ты? — прошептал он, глядя мне в глаза.
— Я не хочу, чтобы ты любил меня так же, — покачала я головой. — Люби так, как всегда это делал. Просто люби. Больше мне ничего не нужно, — и улыбнулась, немного грустно, но легко.
Он долго смотрел на меня, а потом вдруг прижал к себе, кладя голову себе на плечо, поцеловал мои волосы, виски, вдохнул аромат ванили. Я дрожала в его объятьях, слушая, как стучит его сердце. Он любит, я точно знала, я чувствовала это. Пусть он не признался мне в этом, пусть... Потом, он сделает это потом. Ему просто нужно время. Важнее, что он сделал, чтобы доказать мне свои чувства. А слова... пусты.
И вдруг...
— Я... люблю, — прошептал Штефан хрипло, едва слышно, я удивленно моргнула. Попыталась отстраниться и заглянуть ему в глаза, но он не позволил, настойчиво прижав меня к своему плечу. — Каролла!.. — выдохнул он, будто сам удивленный своим неожиданным признанием, не позволяя мне отстраниться.
И я поняла его без слов. Покорно склонила голову на прежнее место и улыбнулась уголками губ, не в силах сдержать лучистый свет глаз.
— Кара, — поправила я его. — Только твоя Кара. Пусть это для тебя означает... любимая, — выговорила я сквозь слезы, вдруг коснувшиеся моих щек и губ.
Он сжал меня в объятьях, уткнувшись в мои волосы. И я услышала его восторженный шепот.
— Я люблю тебя. Боже, как же я люблю тебя!..
Эпилог
Не проигранная война
Газеты всех стран мира трезвонили об этом событии. Свадьба года. Представительница знатного рода Мартэ, недавно найденная наследница, единственная дочь Димитрия Мартэ, известного промышленника, Каролла, согласилась стать женой одного из влиятельнейших людей мира, предпринимателя Штефана Кэйвано. Очередной любовный союз в высшем свете, который, тем не менее, всполошил общественность.
Кто-то поговаривал, что это был лишь брак по расчету. Два древних рода решили объединиться, чтобы возглавить собственную империю, и ни о каком чувстве со стороны леди Мартэ и Кэйвано говорить не имело смысла. Когда они могли познакомиться, успели полюбить друг друга, что их вообще могло связать, если она долгое время была никем, лишь в один миг завоевав всеобщую известность, а он был всем в том мире, о котором она могла лишь мечтать. Конечно, это был расчет. Не редкость, а скорее, принимаемая как данность альтернатива получить повсеместную власть. Но были смельчаки, утверждавшие, что леди Мартэ и Штефана Кэйвано связывает крепкое чувство. Таковых было мало, потому что проявления этого самого чувства никто не подметил. Их редко видели вместе на публике, а подкрасться к ним ближе, чтобы, улучив момент, застать их вдвоем в компрометирующей ситуации, не удавалось. Об интервью не могло быть и речи, обе стороны категорически отказывались от этого. Долгое время эта свадьба считалась фальшивкой, разыгранной лишь для привлечения внимания, а факт, что ни одному фотографу за это время не удалось застать эту пару вместе, говорил сам за себя.
Но вскоре слух, принимаемый многими за очередную газетную "утку", был опровергнут, когда одному удачливому фотографу удалось запечатлеть леди Мартэ и Штефана Кэйвано вместе. И данная фотография облетела страницы всех газет и журналов мира в считанные часы.
— Я их убью, — глядя на фотографию, выговорил сквозь зубы Штефан.
— Кого? — потянувшись, поинтересовалась я, удивленная, что слова об убийстве были произнесены им совершенно будничным тоном, словно он собирался встретиться с партнерами после обеда.
— Точнее его, — поправился он, продолжая рассматривать фото. — Фотографа, который сделал этот снимок, — он протянул мне газету, и я с широко раскрытыми глазами взглянула на предмет его возмущения. — Он труп, — безапелляционно заявил Штефан, нахмурившись, и подошел к столу, схватив телефон.
Я молчала, глядя на обнимающуюся на первой странице газеты пару. Я поняла, что его задело.
В девушке, стоящей спиной к объективу фотокамеры, меня узнать было не так просто. Точеная фигурка, длинные черные волосы, струящиеся по спине, красное платье чуть выше колен. Мною могла быть любая другая девушка сходного телосложения. А вот Штефан, склонившийся к моим губам и придерживающий меня за талию, был как на ладони. Сомневаться, что на фото именно он, не приходилось. Думаю, что для прессы, сопоставить одно и другое не составило труда, учитывая, как они ждали подтверждения свадьбы.
Я помнила тот день, когда, очевидно, был сделан этот снимок. Это был прием в честь официального объявления о нашей помолвке в светском кругу, для избранных гостей, представителей Второй параллели. Прессе, естественно, путь на данное мероприятие был закрыт. Входы и выходы тщательно охранялись. Но, по всей видимости, кто-то, решив заполучить сенсационный репортаж, смог пробраться к черному входу, через который мы со Штефаном покидали прием. Я помню, Штефан тогда сказал, как ему приятно видеть ошеломленное лицо Карима Вийара, которого он так и не простил, а потом, будто вновь ставя на мне метку принадлежности, поцеловал, жадно и страстно. На радость фотографу, ставшему свидетелем данной сцены.
И, кажется, вскоре этому смельчаку придется поплатиться за свое опрометчивое стремление завладеть сенсацией. Когда Штефан исполнит свою угрозу. Не в полной мере, но фотографу я не завидовала. Штефан почему-то отчаянно оберегал новость о нашей свадьбе от посторонних людей. Если бы я не знала его так хорошо, то предположила бы, что он боится банального сглаза. Но даже мысль об этом была смехотворна. Хотя факт оставался фактом: до недавнего времени круг посвященных в нашу свадьбу был настолько узок, что всех осведомленных можно было пересчитать по пальцам одной руки. После официального объявления Штефан заявил, что на свадьбе будут присутствовать лишь родные и близкие, а поскольку у нас их было не так и много, круг приглашенных на данное торжество тоже был весьма скудным. О прессе, конечно же, не могло быть и речи. Снова. Не сказать, что я жаждала, чтобы такое интимное событие моей жизни освещали вспышки фотокамер, но винить газеты за то, что они банально выполняли свою работу, тоже не стоило.
